Тем временем на Подоле все кипело как в котле: народ продолжал галдеть и уже начинал собираться толпами, чтобы идти на Гору.
Настало утро, солнце уже давно взошло, а воевода все еще не возвращался, и напрасно Людомира поджидала его на террасе… Толпы людей росли, народ сходился со всех сторон; на дороге, ведшей к воротам воеводы, появились конные. Все галдели и кричали, измышляя всякую всячину на князя и дружину. В воздухе пахло бурей. Воевода все еще не возвращался; Люда продолжала сидеть на террасе, поджидая отца.
У ворот раздался топот лошади.
«Верно, отец», — подумала Людомира, вставая с лавки и готовясь идти навстречу.
В тот же момент калитка отворилась, и в нее вошел Иван Вышата.
Он был бледен и взволнован.
— Где отец? — спросил он тревожно, встречаясь глазами с Людомирою.
— Уехал на княжий двор еще засветло и вот не вернулся, — отвечала она. — Я с нетерпением жду его.
— Скверно! — невольно вырвалось у Вышаты, забывшего, что он может напугать девушку.
Людомира смотрела на него своими голубыми глазами, в которых стояли слезы, как бы спрашивая, в чем он видит это зло.
Вышата, по-видимому, понял ее немой вопрос и беспокойство и объяснил:
— Народ с веча на Гору двинулся.
Однако Людомира еще не понимала, в чем заключается опасность, и ее только встревожила скрытность Вышаты. Она взглянула на него ласковым взглядом и, помолчав, спросила:
— Что же может приключиться с отцом?
Но Вышата, как бы не слыша ее, продолжал:
— Я хотел его предупредить, чтобы он собрал дружину и не пускал людей на Гору.
— Разыщи его… поезжай за ним на княжий двор! — испуганно воскликнула Люда.
Заметив ее испуг, Вышата хотел поправить положение. Ему стало жаль бедной девушки, и он ласково произнес:
— Успокойся, мое солнышко… Еще ничего не случилось!
Но девушка уже не слушала его:
— Скорее поезжай, отыщи отца, скажи ему, что случилось.
Вышата стоял как вкопанный, смотря на Людомиру; ему хотелось говорить, но он не мог.
— Поезжай же, поезжай, — прибавила она, — нужно предупредить отца…
Молодой тысяцкий приподнял шапку, поклонился и ушел. Быстро сел на коня и в карьер помчался на княжеский двор.
Не прошло и получаса после отъезда Вышаты, как дорога из Кожемяк в Княжеский конец начала оживляться; конные и пешие толпы увеличивались, занимая площадь между Кожемяцкими воротами и хоромами воеводы.
Испуганная этим обстоятельством, Людомира приказала запереть ворота.
Видно было, что народ с умыслом останавливался перед домом Коснячко, потому что с каждою минутою все громче произносилось его имя.
Вскоре кто-то подошел к оконцу в частоколе воеводы и начал громко кричать:
— Эй!.. Вы… Отоприте ворота!..
— Позовите сюда воеводу — заячью шкурку!.. — крикнул другой. — Пусть идет на совет… Народ просит его.
— Пусть даст нам коней и мечи, и мы сами прогоним половцев!
— И без дружины обойдемся!
Толпа росла, шум увеличивался.
Людомира в испуге послала отрока к окошечку в частоколе и велела сказать, что воевода уехал на княжий двор.
— Неправда! — крикнули за воротами. — Мы видели, как отсюда выходил тысяцкий Берестова. Значит, воевода дома!
— Вышата не застал воеводы, — отвечал отрок из окошечка.
— В таком разе мы найдем его… Если он воевода, так пусть ведет рать на половцев, а не сидит дома, словно заяц в лесу.
Волна народа приближалась и становилась опасной.
— Пойдем к князю! — послышались голоса.
— Пойдем!
— Нам не таких надо князей, которые пируют на наши куны… Мы найдем таких, которые будут отстаивать нашу жизнь и добро в открытом бою…
Неисчислимая масса пешего и конного народа все увеличивалась, волновалась и шумела.
Но вдруг из толпы выехал всадник и, махая собольей шапкой над головою, закричал:
— Братцы, други милые, давайте разделимся! Пусть одна половина идет на княжий двор и требует от князя коней и мечи, а другая пойдет к темнице, в которой заперт князь Всеслав… Если Изяслав не хочет княжить над нами, то мы освободим Всеслава и посадим его на княжий стол. Пусть княжит и защищает нас!
Речь эта, по-видимому, понравилась народу, так как, словно по мановению жезла, толпа разделилась на две половины. Одна половина двинулась за двор Брячислава через мост и ворота Святой Софии к Княжескому концу, а другая поворотила назад и отправилась к месту заключения князя Всеслава.
Изяслав знал о начавшемся волнении народа, но, имея при себе дружину, не боялся киевлян и пренебрегал ими; он не ожидал, что бунт примет такой грозный характер.
На всякий случай князь послал воеводу Коснячко к митрополиту Георгию с просьбою поспешить на княжеский двор и помочь усмирить народ.
Едва воевода успел уехать, как перед воротами княжеского двора стал собираться народ, и вскоре уже он толпился, выл и шумел, как разъяренное море.
Великокняжеский двор был обнесен таким же частоколом, как и хоромы воеводы Коснячко; фасадом он был обращен к Десятинной церкви и Бабьему Торгу, а задки его примыкали к каменным стенам Перевесища. Стоя на высоком холме неподалеку от дороги, ведшей от Боричева оврага, он казался вполне обособленным.
Изяслав сидел со своею дружиною в сенях, когда услыхал какие-то дикие крики на дороге. Один из бояр выглянул через окошечко в частоколе и отскочил с испугом. Внизу и на площади вокруг Десятинной церкви собрался весь Киев.
— Княже! — сказал он, задыхаясь от страха. — Народ пришел с веча!
Изяслав, окруженный дружиною, вышел из сеней с намерением подойти к калитке. Ему загородил дорогу его сын Мстислав.
— Не гоже тебе вести речи с бунтовщиками, — сказал он, — останься с дружиною, а я пойду к ним…
— Да, останься, князь, — молвили дружинники.
— Пусть Мстислав поговорит с ними! — настаивали другие.
Изяслав вернулся на рундук и стал о чем-то говорить с дружинниками; по-видимому, речь шла о том, что делать с бунтовщиками. Он размахивал руками и явно выходил из себя.
Мстислав выглянул через оконце в частоколе и замер на месте: весь Бабий Торг и вся площадь вплоть до церкви Святой Софии были заполнены народом, и княжеский двор казался окруженным со всех сторон.
Кто-то из толпы заметил Мстислава, выдвинулся вперед и крикнул нахально:
— Княжич! Половцы почти каждый день делают набеги на наш город, и никто не защищает его. Дошло до того, что никто из нас не может показаться в Предславине и на Шулавке…
— А разве мой отец не ходил на половцев к Альте? — в свою очередь спросил Мстислав.
— Ходить-то ходил, да проку из этого никакого. Не князь победил половцев, а они победили князя. Он вернулся домой, а они за ним следом.
— Где же половцы? — с гневом спросил княжич.
— С рундука не видно! — отвечали ему.
— Спроси дружину! — кричали иные.
— Князь держит дружину не для нас, а для дударей да плясунов, — пошутил кто-то.
Мстислав побагровел.
— Чего вы кричите, бараньи головы… Не вам, дубье, приказывать князьям! Не ваше это дело!
— Наше, потому как он княжит у нас; когда он не будет княжить, тогда мы перестанем приказывать ему.
— Пусть даст нам коней и оружие, и мы обойдемся без князя и дружины.
Спор народа с Мстиславом принимал угрожающий характер, и разгневанный княжич вернулся к отцу, с которым начал о чем-то говорить, посматривая через ворота, не едет ли митрополит, чтобы успокоить чернь.
Между тем мятежники, не получая никакого определенного ответа от Изяслава, оскорбляемые княжескими отроками и дружинниками, выходили из себя; они неистовствовали и напирали на ворота княжеского двора.
— Дело принимает скверный оборот! — заметил князю его приближенный Чудин, всегда неразлучно при нем находившийся. — Народ остервеняется. Пошли караулить Всеслава.
Изяслав посмотрел вперед и увидел новую громадную толпу, приближавшуюся к Княжескому концу.
— Ну, вот и митрополит с крестом! — радостно заметил он.
А народ все громче ревел:
— Князь, давай коней и оружие или веди нас на половцев!
Гул голосов раскатывался громом.
— Плохо, князь, — сказал Чудин. — Пошли отроков в темницу и прикажи им сразить мечом Всеслава!.. Потому как он-то и есть причина всего зла.
Толпа, замеченная Изяславом вдали, приближалась к воротам; впереди ехал всадник без шапки и корзна, в грязном выцветшем кафтане, с густою бородою и длинными усами; позади него — верхом на лошадях и пешим ходом — толпа народа.
Изяслав еще раз взглянул в направлении всадника и толпы и вдруг нахмурился и побагровел.
— Это не митрополит! — воскликнул он. — Уж я знаю этого воеводу!.. Он служит не мне, а вечу…
Князь узнал ехавшего.
— Теперь уж поздно посылать отроков в темницу, — шепнул ему на ухо Чудин. — К тебе едет в гости Всеслав.
Лицо Изяслава налилось кровью, он теребил свою бороду.
— Не долго натешится! — вымолвил он и, выхватив меч из-за пояса, начал грозить им в сторону Бабьего Торга.
— Я вам покажу себя! — воскликнул он гневно. — Будете валяться во прахе у моих ног и просить прощения.
Голос князя дрожал, на губах показалась пена.
— Други и братья! — вдруг крикнул он дружине. — Кто верен князю, пусть идет за мною!.. Найдутся верные мне люди, которые приведут ко мне этих крикунов с петлею на шее.
Народ, завидя приближавшуюся толпу со Всеславом во главе, пришел в неистовство и стал напирать на ворота так, что казалось, они вот-вот рухнут.
Князь и дружина отошли в глубину двора, вместо них выступили вперед вооруженные, готовые сразиться гридни и отроки.
Это был продуманный маневр для сокрытия бегства князя. В саду уже стояли оседланные кони, и, сев на них, Изяслав и дружинники бежали через заднюю калитку, ведшую в Берестово. По Крещатой долине помчались они в Василев, оставив свои богатства на разграбление.
В то время когда Изяслав спускался по пустынной лесной тропинке к Крещатику, толпа, шедшая со Всеславом, была уже у великокняжеского двора.