Я подплываю, нащупываю ногами твердую почву. Подталкиваю ребенка и сажаю его верхом на крест. На этот раз ребенок испуган и показывает на воду, на то место, которое чуть не стало моей могилой:
— Дядя Тимотей…
— Что с ним?
— Дядя Тимотей…
Я узнаю от моего спутника, что здесь свежая могила. Только вчера здесь похоронили человека по имени Тимотей, который однажды уже хотел причинить мальчику зло и, возможно, не отказался бы от своего намерения и сейчас — из-под земли, из-под воды.
Этот Тимотей, как я понял, был из этого же рыбацкого села. Он работал на камышитовом предприятии в дельте Дуная, откуда приезжал время от времени с полными карманами денег к матери мальчика. И вот однажды, не спрашивая мнения мальчика на этот счет, они решили стать мужем и женой. Все у них шло хорошо, пока не натолкнулись на одну трудность. Этой трудностью был тот самый мальчик. Тимотей настаивал, чтобы маленького калеку отдали в детдом, пусть государство о нем заботится, а у них родятся другие дети, красивые и здоровые.
— Я немного выпил, но знаю, что говорю.
— Выпил, и многовато выпил, так что не думаешь, что мелешь!
— Так будет лучше и для него, и для тебя, и для меня, и для наших будущих детей, для всех будет лучше!
— Будет лучше к этому не возвращаться, об этом не может быть и речи!
Дядя Тимотей не обозлился и даже не рассердился. Он некоторое время был в недоумении, хлопал ресницами. Затем пробормотал что-то вроде «м-да», опрокинул стакан, разлив его содержимое, достал из своей сумки бутылку зеленовато-голубого медицинского спирта с красным крестом на этикетке, вытащил зубами пробку и — «буль-буль» — осушил бутылку до дна. Потом сидел неподвижно некоторое время, лишь часто мигая. Наконец поднялся со стула. Он совсем не качался.
— Ты должна сделать выбор: или он, или я!
— Мне нечего выбирать, я не оставлю ребенка.
— Как хочешь. Но смотри, меня ты больше не увидишь.
— Как знаешь, по-другому не могу, я мать.
И нашли его на ветке ивы с петлей на шее.
Эх, Тимотей, не сердись, что я заглянул на минутку к той женщине в желтой блузке с оторванной пуговицей, у которой красивые ноги и круглые колени. Так уж получилось. Нехорошо из-за этого сердиться. Лучше помоги нам. Знаешь, что мы сделаем? Я одолжу у тебя крест, потому что он большой и сделан из легкого дерева. К тому же он единственный здесь, на кладбище, еще не укрепился в земле. Тебе он сейчас не нужен, по крайней мере, пока не сойдет вода, ты ведь не проснешься после выпитого медицинского спирта.
Я пересаживаю ребенка на другой торчащий из вода крест, пока вытаскиваю из земли крест Тимотея.
— А сейчас мы знаешь что сделаем? Так как я подвернул ногу и не могу идти, я посажу тебя на этот крест, как на плот, а сам буду плыть и его подталкивать. Хочешь?
— Почему бы и не хотеть?
Я укладываю его лицом вверх и привязываю к кресту полотенцем и своим ремнем.
— Послушай, что я тебе скажу. Ты мальчик большой. Будь внимателен в таком положении, с тобой ничего не может случиться, если даже ты будешь плыть целый день. Этот плот не тонет и не переворачивается. Только ты не падай в обморок от страха.
— Я не упаду в обморок от страха.
— И может случиться так, что в какой-то момент я уже не смогу держаться на воде, ты наберись храбрости, в конце концов тебя все равно кто-нибудь подберет. Договорились?
— Договорились.
Снимаю гимнастерку и рубаху, брюки снять не могу — болит нога, которую я вывихнул или растянул. Упершись плечом в крест, я толкаю его так почти всю ночь по направлению к дамбе, где находятся люди.
Когда нас вытаскивают, я настолько оцепенел от холода, что лишь лязгаю зубами и не могу сказать даже слова ребенку на прощание. Меня растирают, поят горячим чаем, массируют вывихнутую лодыжку, укладывают и укрывают чистыми сухими одеялами. И все.
Больше о случившемся никто не вспоминал, кроме того солдата, с которым мы патрулировали ночью на дамбе большого острова Брэилы, уставшие от ничегонеделания в те дни, когда действительно ничего не случалось. Он мне завидовал…
Уровень воды в Дунае падает. Президентский декрет отменяет чрезвычайное положение, и через несколько дней мы возвратимся в казарму.
Я в списке солдат, получивших увольнение в город. Ребята идут в кино, на две серии. В такую-то духоту…
Чем может заняться солдат, если он сам по себе, а сейчас воскресенье, три часа дня? Парк в центре города, маленький, правильной геометрической формы, две клумбы с цветами, место фотографирования туристов по пути к морю, статуя императора Траяна, часы в виде маяка. Музей закрыт на ремонт. Рядом греческая церковь — смешение всевозможных стилей — с источником и кружкой. Акация на Центральной улице совсем не та, что описана в известном романе. Итак, мне предстоит прогулка по пустынным улицам.
Брэильские красавицы укрылись за противосолнечными жалюзи. Может, выйдут вечером, именно тогда, когда у меня истечет время увольнения. Пирожковая с известным фирменным блюдом — плацинтами «по-брэильски» [28]. А что еще? Вот еще афиша с надписью, выгоревшей на солнце: «Посетите городской пляж — чистый песок, раздевалки, души, пункты общественного питания». И фотография ослепительно красивой женщины, показывающей, как надо отдыхать.
Вода и солнце. Целыми днями бултыхаемся в воде и жаримся на солнце. Но если на пляже да еще с молодыми женщинами под зонтами или даже без зонтов, это еще куда ни шло…
Рядовой Вишан Михаил Рэзван направляется на пляж. Рядовой, шагом — марш!
Солдат оставляет одежду с увольнительной в раздевалке. Говорят, что солдата можно отличить и на пляже по следам от ремня и мозолям на ногах. Солдат растягивается на теплом песке и смотрит, как молодежь, став в круг, играет в волейбол. Посмотри-ка, вон та блондинка, или брюнетка, или шатенка, какая божественная у нее фигурка! Как смеется, как прыгает, как бегает!
Солдат поднимается и перебирается поближе к играющим. Ловит мяч, который она выпускает из рук.
— Вы не хотите поиграть?
— Если не помешаю…
Он входит в круг, вежливый, сдержанный. А рядом девушка… неземное существо.
Но вот уже никто не играет в волейбол. В городе идет футбольный матч. Пляж пустеет. Девушка появляется попозже с двумя книгами. Вроде читает… или только делав! вид.
— Разрешите?
Она молчит, но и не прогоняет.
— Как вы находите эти книги?
— Так себе…
— Девушки в пансионе читали их под одеялом при свете карманного фонарика, и лица их опухали от слез.
— Может быть.
— Потому что в то время это были запретные для школьниц книги.
— А почему?
— Любовный роман. Подрывная литература!
— Я не думаю, что вы с тех пор…
— Я — нет. Но мой преподаватель — да. У нас был один учитель литературы…
— «Город с акациями» — это наш город. Писатель был отсюда родом.
— А в городе разве еще остались акации?
— Ах, вы нездешний?
— Ну да… то есть… во всяком случае, я не видел акаций. Я обращаю на них внимание, когда они цветут. Когда под их кронами прогуливаются влюбленные, держась за руки, и лепестки цветов падают им на волосы… Так остались еще акации в городе?
— Кто их ищет, тот находит. Но кто их сейчас ищет?
— Да, мы не романтики. Гуляем с транзисторами на шее…
— Но не все. Не совсем все.
— Может, однажды кто-нибудь и мне покажет старые акации…
— Если будете умницей, то весной, когда они расцветут… Весной, когда они расцветут… После дождичка в четверг.
Входим каждый в свою кабину. Время! Две секунды, три движения, как сказал бы наш сержант. Прыгаю в сапоги.
Жду. Девушка как девушка. Прическа и все такое.
Но вот она взглядывает на меня и… не узнает. Не может поверить своим глазам — солдат!
— Я вам, собственно, хотел сказать…
— Ничего… — Она что-то чертит на песке кончиком туфли. — Я прошу вас, извините меня… Я не знала, что вы…
Тягостный момент. Ясно, что она уже хочет избавиться от меня и не знает, как это сделать. Но надо же найти какой-то предлог. Все-таки люди мы цивилизованные. А я не хочу ей помочь. Это моя маленькая месть.
— Весной, когда расцветут акации… Сразу видно, что этот писатель не служил в армии. Иначе бы он знал, что под солдатской гимнастеркой бьется нечто вроде сердца. А под его акациями прогуливались и солдаты.
— С нянечками и экономками!
— Пусть даже с нянечками из детских садов. Но знай, что и вестовых уже не существует.
— Это имеет какое-нибудь значение?
— Да.
— Не догадываюсь какое…
Почему я не даю ей уйти? Зачем радуюсь ее затруднительному положению?
— Сегодня, видите ли, барышня, каждый молодой человек, если он физически и морально здоров, должен пройти военную службу. Если он, конечно, здоров…
Девушка наконец решается и срывается с места. Как будто осыпались листья и цветы со всех акаций в городе.
Вот так. Солдат как солдат, «сторожевой утес», как говорит поэт.
Любите его, девушки, под Цветущими акациями. Под липами, под кленами, под тополями, не имеет значения где, но знайте, барышня, что рядовой Вишан Михаил Рэзван стоит на страже, как утес. Он стережет сон детей, оберегает стариков и спокойствие всех вас. Он стоит на часах и у ворот воздушных замков влюбленных. Целуйте его без опаски, дети. Рядовой Вишан и сегодня часовой у дворца желаний. Когда-то и я не задумывался об этом, мне даже и в голову не приходило, что существуют какие-то солдаты, которые оберегают мои счастливые минуты.
Через год, покинув казарму, я попрошу своих друзей относиться с уважением к солдатам. «Подойди-ка, братец… И я в прошлом году, в это же время… Только я служил не здесь. Однажды на пляже встретил девушку… но лучше об этом не вспоминать. Желаю тебе удачи, солдат, часовой нашего счастья!»
А пока я сижу в летнем саду, обычном, как все летние сады. Пора возвращаться в часть. Еще один день, состоящий из мелких событий, прошел.