Николай КОНДРАТЬЕВ
НА ЛИНИИ ОГНЯ(Эпизоды из жизни командармаИвана Федько)
Издание второе,
дополненное, исправленное
Я заверяю вас, что приложу все силы к тому, чтобы полностью оправдать оказанное мне высокое доверие. Всегда, везде и всюду буду работать на благо Родины.
…Майский день был ясным и теплым. В молодом зеленом парке собрались жители старинного села Хмелов, привольно раскинувшегося вдоль тракта Ромны — Конотоп. Надев ордена и медали, пришли герои Великой Отечественной войны. Под бодрую и звонкую музыку явились и замерли в строю необычно серьезные и важные пионеры и комсомольцы местной средней школы. Нарядно одетые девушки принесли венки ярких полевых цветов. Издалека приехали знатные гости — седые ветераны гражданской войны. Прибыли представители из областного города Сумы и из столицы Украины — Киева.
Говорили вполголоса и нетерпеливо посматривали на высокий, еще закрытый белым покрывалом монумент.
На грузовых машинах подъехали из соседних сел колхозники, и наступила пора начинать митинг.
Прошуршав, медленно сползло на землю белое полотнище. Щедрое солнце высветило, озолотило человека, увековеченного в бронзе. Лицо волевое, мужественное и в то же время добродушное и веселое. На широкой груди — в два ряда ордена. И хотя все знали, кого изобразил скульптор, но невольно прочли про себя или вслух:
Герой гражданской войны
Иван Федорович Федько
1897–1939
Стоявшая впереди пожилая женщина, в простеньком белом платочке, Клавдия Степановна Федько, тронула плечо соседки, сказала восхищенно-радостно:
— Смотри — дядя Ваня! Как живой! Вернулся. Все-таки вернулся к нам. И навсегда…
— Оно и понятно. Здесь народился, здесь босиком бегал… Отсюда и в люди пошел…
Начало пути
…Иван Федько родился 24 июня (по старому стилю) 1897 года в семье потомственного запорожского казака Федора Ксенофонтовича, жившего в одной хате с братом Яковом и незамужними сестрами Мариной и Марфой. Нужда была постоянной и безысходной: пахотной земли мало, да и находились полоски в десяти — двенадцати верстах от села.
Федор Ксенофонтович славился в селе как человек грамотный, отзывчивый, добродушный. Земляки обращались к нему с просьбами написать «дельные бумаги» — прошения и жалобы волостному и уездному начальству. Разборчивый, красивый почерк выручил Федора Федько и в армии — новобранец довольно быстро избавился от тягостной строевой муштры, получив должность писаря в управлении казачьих войск в Петербурге. Через канцелярию управления проходили различные документы, и среди них попадались донесения командиров о подавлении «беспорядков на фабриках и заводах», об изъятии «крамольных» листовок и прокламаций.
Вечерами молодого писаря мучила тоска по родному дому, по семье. Письма приходили очень редко: жена неграмотна, да и сыновья Степа и Ваня еще не умеют писать. Федор Ксенофонтович обрадовался, когда наконец-то вышел срок службы, и, не задерживаясь, сразу же выехал в Хмелов. До своей хаты добрался поздно вечером. Маленькие оконца темные. Прислушался. В сенях кто-то тихонько всхлипывает. Толкнул дверь, и она открылась. Спросил:
— Кто тут?
И сразу же теплые, сильные руки обвили шею:
— Федя! Родной! Вернулся.
— Чего же ты здесь… на холоду?..
Жена закрыла лицо руками. За нее ответил маленький Ваня:
— Нас дядя Яков… выгнал.
Федор Ксенофонтович сердито дернул за ручку и убедился в том, что дверь заперта изнутри. Сердито постучал кулаком. Услышал злое:
— Убирайся вон, дармоедка! Ступай к своему отцу. Слышишь?
— Слышу, брат мой, слышу! — крикнул Федор Ксенофонтович.
Дверь распахнулась. Пропустив вперед жену и сына, казак вошел в отцовскую хату. Не раздеваясь, сел на лавку, посадил на колени сына, погладил жаркой, дрожащей ладонью озябшие, шершавые детские ноги.
Яков зажег каганец, покачал лохматой головой:
— Вот как нескладно вышло. Твой малый из терпения вывел. Злодеем назвал. Душегубом. Я кормлю их, пою…
— А кто же ты будешь, если жинку с мальчонкой на мороз выгнал. Босыми…
Мокрина Ивановна подошла к мужу, сняла фуражку, сказала ласково:
— Не надо так сердиться, Феденька. Все буде добре. И вы, Яков Ксенофонтович, не поминайте сегодня худое. Ведь праздник у нас…
— Цыц, Мокрина, помолчи! Видать, наплела мужу лишнее. Успела! А ты, Федор, не слушай бабу. Я все выложу, как было. Раздевайся и садись к столу. Сейчас я в шинок схожу, горилки куплю…
— И без горилки горько. Не тяни! Рассказывай…
Яков тяжело опустился на лавку и, нервно потирая темные от ссадин и мозолей руки, стал сбивчиво и сердито перечислять провинности Мокрины Ивановны и шаловливые проделки Степки и Ваньки.
Федор Ксенофонтович слушал молча, и его полнейшее равнодушие ко всему рассказанному так изумило и раздосадовало Якова, что он не выдержал и перешел на крик:
— Ты чего молчишь? Для кого я душу выворачиваю? Ванька хоть глазами зыркает и губы кривит. А ты, как онемел. Ни так и ни этак…
Федор Ксенофонтович поставил сына на пол, неожиданно спросил:
— Для чего ты запруду на ручье смастерил?
— Чтобы купаться можно было. И воду носить не надо для поливки. Она сама пришла в огород. И всех разом напоила…
— Да гони ты его спать! — вмешался Яков. — Тебе что, со мной, с хозяином, и поговорить не о чем?
— Потолкуем, когда в себя придешь. А сегодня прошу запомнить главное: не смей бить моих сыновей и оскорблять жену. Всю свою злость выкладывай мне. Будем жить без ругани и драк.
…Утром Мокрина Ивановна рассказала мужу о том, что в Хмелове и в окрестных селах много пароду «прибрала» какая-то черная оспа.
— А прививку врачи вам сделали? — озабоченно спросил Федор Ксенофонтович.
— Не приезжали…
Склонив голову к правому плечу и заложив руки за спину, Федор Ксенофонтович несколько раз пересек хату, сказал:
— Собери мне что-нибудь поесть в дорогу. Поеду в больницу.
— Что ты, Федя! Только приехал и уже уходишь?
— Надо! Я скоро вернусь!
…В сельской больнице местечка Смелое Федор Федько попросил врача:
— Сделайте мне, пожалуйста, прививку против оспы.
Внимательно следя за уверенными руками врача, робко заметил:
— А ведь этакую операцию, пожалуй, и я смогу устроить. Не могли бы вы дать мне инструмент и лекарство. Я в своем Хмелове сделаю прививки…
— А какое отношение вы имеете к медицине, молодой человек? В Хмелове, как нам известно, более пяти тысяч жителей.
— Я кое-что перенял на военной службе в Петербурге. Помогал в околотке, присматривался. Да и у вас подучусь немножко. Я так прикидываю: одному вам эту окаянную оспу не одолеть. Пока вы до нас доберетесь, все село вымрет…
— Рассуждаете весьма здраво и благородно.
А знаете ли вы, что оспа — болезнь инфекционная? Вы рискуете жизнью.
— Знаю. Помру один, а спасу, может, сотни…
— У вас есть семья?
— Жена и два сына.
— Весьма похвально. В моей многолетней практике это первый случай. С удовольствием расскажу и покажу все, что знаю об эпидемии оспы…
Вернувшись в Хмелов, Федор Федько сделал противооспенную прививку жене и сыновьям Степану и Ивану. Брат Яков вначале покуражился, но, услышав, что в соседнем селе за одну ночь скончались трое, попросил:
— Щипай, хуже не будет.
Надев белую сумку с красным крестом, пошел Федор Ксенофонтович к соседям. Некоторые отказывались, опасаясь, а вдруг рука разболится и кто тогда в поле работать будет. Федор Ксенофонтович, не раздражаясь и не повышая голоса, терпеливо убеждал земляков, показывал, как зажила ранка у маленького Вани. И люди понимали: так надо, так лучше будет. Закончив прививки в Хмелове, лекарь-доброволец пошел в соседнее село.
Черная оспа была побеждена. Земляки прозвали Федора Федько Щепием — от слова «щипать» при прививке.
Федор Ксенофонтович узнал о прозвище от старшего сынишки Степки, который пожаловался, что мальчишки его дразнят: «Щепия сын, Щепия сын».
Федор Ксенофонтович улыбнулся, сказал жене:
— Теперь у нас с тобой две фамилии. Выбирай' любую.
Мокрина Ивановна пригладила растрепанные волосы сына:
— И чего расхныкался, хлопчик? Федько на селе много, а Щепий-то на всех один. Гляди, мизинок и тот над тобой смеется.
Мизинок — Ваня. Он не спеша листает страницы толстой книги, привезенной отцом в солдатском сундучке, и пытливо рассматривает картинки. Есть смешные, есть и страшные. Мальчик еще многого не понимает, а отца спросить боится: очень он устает, уходит из хаты рано утром, а возвращается поздно вечером. Под картинками есть подписи, но прочесть их Ваня еще не может, хоть все буквы уже знает. Выучил за лето. Пас гусей. В саду богатого соседа учительница показывала восьмилетнему сыну хозяина крупные буквы, называла их и просила запомнить. Плетень был редким, и Ваня все хорошо видел и слышал. Обладая хорошей зрительной памятью, он запоминал буквы быстрее невнимательного и ленивого Гриши. Однажды ученик никак не мог назвать букву «к». И Ваня решил помочь: залез на плетень и выразительно зашептал:
— Это «к». Дурень, «к» это. Чуешь?
Гриша ничего не чуял…
Ваня подался вперед, налег на старый колышек, он хрустнул, и мальчик упал в сад.
Учительница строго спросила:
— Что тебе нужно, мальчик?
— Ничего. Я так, нечаянно прыгнул. Тоже маленько учусь, — густо краснея, ответил Ваня. — Вон там, за плетнем…
— А сколько тебе лет?
— Пятый год. Вы показывали Грицко букву «к».
— Верно! А вот эту знаешь?
— А это «л».
Учительница показала еще несколько букв, и Ваня безошибочно назвал их.
— Молодец! А как тебя зовут?