Живая вода
Силок
Воины потянули Зореслава темными переходами и вбросили в погреб. Он больно ударился о камни, подхватился на ноги, чтобы схватится с противниками, но перед его носом громыхнули окованные бронзой двери, послышался злорадный смех воеводы Тирла, потом в зарешеченном окошке появилось искаженное злобой старушечье лицо с жиденькими усами.
- Царевны приспичило, смерд? Мало тебе ягниц и коз вонючих, пожелал в царские покои залезть! Ха-ха-ха! В кошаре твое место, отброс! Там и надо было оставаться.
Зореслав не выдержал едких насмешек, рванулся к прутьям, затряс их, так что двери загудели. Тирло отшатнулся, гадко выругался и пошел прочь. Утихли шаги воинов, опустилась тишина.
Юноша забегал в тесной каменке, задевая теменем низкий потолок. Бился грудью о холодный камень, дубасил кулаками по стенам, рыдал от бессильного гнева, корил себя за неосмотрительность. Правду говорил отченька: не покидай степь, родную Славуты, леса темного! Орел в небе свободен! А сел на землю - уже не ведает, куда попадет: в силок ли, в болото, примет ли в грудь стрелу охотничью. Чего он добился? За подвиг - темницу, за любовь - пренебрежение! О Световид! Как мне забыть колдовскую ночь, лунное марево, мавок среди опушки? А может, ничего и не было? Лишь желания сердца? Есть лишь это - поругание, жестокость прихвостней царских, одиночество! А царевна его забудет, а может быть уже забыла? Что ей пастух, подле нее тучи рыцарей. Хоть дураки ничтожные, зато боярского рода.
А царь? Как он мог так поступить после того, как я его спас? Зачем меня бросили сюда? Может, чтобы я отказался от царевны? А дальше что? Опять кошара, козы, овцы? И ожидание, бесконечное ожидание… Ждать другую любовь? Кого же он встретит после такого пламени? Кто откроет ему тайну волшебного леса? Чья любовь посеет зерна нового небывалого цветка? Пусть даже Мирося откажется от него, станет презирать, смеяться, но он навеки сохранит в душе память об огне, который так сладко жег его грудь.
Проходило время, в погребе сгустились сумерки. Верно, наступила вечерняя пора. Где-то недалеко послышались шаги, гомон стражников, бряцанье мечей. Зореслав затряс двери, отчаянно крикнул:
- Люди, отзовитесь, есть тут живая душа?
- Чего тебе? - послышался безразличный голос, к погребу заглянул усатый дружинник, при мерцающем свете факела его глаза прятались в тенях бровей - Чего орешь?
- Я хочу домой, на волю! Где царь?
- Ишь, какой быстрый - насмешливо буркнул дружинник, подмигивая мохнатой бровью - А чего ты сюда поперся? Зачем зацепил паутину царскую? А теперь пищишь, как муха в паучьих лапах. Терпи, терпи! Вспомнят тебя, придут, покаешься, смотри и выпустят тебя!
Зореслав отвернулся, сел в уголке погреба. Нестерпимо было слушать гадкие и слушать едкие речи дружинника. Лучше молчать и ждать. Не показывать страха перед царскими холопами. Лучше смерть, чем унижение перед ничтожными людишками, которые позабыли, что значит воля!
Где-то издалека послышались замедленные звуки гусель, гомон людей, одобрительные крики. Парень прислушался.
- Боян поет - сказал дружинник, заглядывая в окошко - и мне бы хотелось послушать, но не тут-то было, свалился ты на мою голову, теперь сторожить надо. А вечер ныне дорог, тих, таинственен.
- А какой вечер? - удивился юноша.
- Так купальский же. Девушки и ребята будут гулять, веночки на воду пускать. Веселья – до зари!
Дружинник отошел, о чем-то переговариваясь со своим товарищем. Зореслав охватил ладонями голову, загрустил. В такую сказочную ночь сидеть под замком! А мог бы гулять с Миросей возле Славуты, показывать ей любимые места, рассказывать о том, как водяные играются на водовертях, ожидая неосмотрительных пловцов, о зеленоглазых русалках, которые греются против месяца, поя печальные песни, о звездных детях, которые прилетают на землю в большие праздники, чтобы позабавиться с человеческими детьми, покачаться на ивовых ветках.
Мелодия гусель становилась громче, глуховатый голос Бояна четко чеканил слова шуточной песни:
Жил на свете парень,
Со всего смеялся,
И ничему в мире
Он не удивлялся.
Грім у небі грякне -
А йому байдуже.
Людям вельми страшно,
А йому - не дуже!
От схопили хлопця
Воріженьки люті
Кинули до ями,
Закували в пута.
Він собі сміється
Він собі регоче
Навіть у неволі
Сумувать не хоче.
Повели хлопчину
Голову рубати -
Він собі жартує
У руках у ката.
- Ой ти, кате, кате,
Мій коханий друже!
Головне - то жарти,
Голова - байдуже!
Песня окончилась, послышались сердитые возгласы дружинников: «Иди, иди прочь, Боян! Не велено петь под окнами царевыми. Горевей недомогает, велел гнать тебя прочь»!
Воцарилась тишина. Только было слышно, как где-то в уголке шуршат мыши. Зореслав задумался: что значит причудливая песня певца? Не иначе, он пел для меня. Чтобы не боялся. К чему бы это? Ждать освобождения? От кого? Разве, может, батенька вместе с Бояном что-то придумают?
Надежда
Мирося под вечер нашла Зорулю, потянула ее в темный закоулок, начала пылко нашептывать:
- Все решено. Боян добрый совет дал. Освободим любимого, а тогда пусть царь кусает локти. А ты, Зоруленька, что-то сделай с теми дурнями-стражниками.
- А что я с ними сделаю? - растерялась Зоруля.
- Поведи на гульбу. Купальский же вечер! Чару добрую пусть выпьют.
- Неужели так влюбилась, Мирося? - удивилась Зоруля.
- Навеки! - пылко обняла подругу царевна.
- Смотри, чтобы не случилось горя с той любовью. Дочь царская и пастух.
- Он мой царь и владыка! Как увидела - мир огнем занялся. А как побыла с ним в роще - душа моя за тучи полетела!
- Вот видишь - опасливо говорила Зоруля - говоришь, мир огнем занялся. Может, он перелесник!
- Когда перелесники такие - сквозь слезы прошептала Мирося - пусть забирают меня к себе. Зачем мне эти пьяные воеводы, эти глупые прислужники царские, что выпрашивают уютного места у моего батеньки? Зореслав один остановил нашествие враждебное, я сама видела! Вот герой, рыцарь! Вот Яр-Див!
- Хватит, хватит! - по-матерински ворчала Зоруля. - Кудахчешь, как курица над яйцом! Расхвасталась! Уже иду, иду.
Она, крадучись, пробежала переходами башни, царевна - за ней. Часовые, услышав шаги, насторожились, недовольно позвали:
- Кто слоняется?
- Я - заигрывая ответила Зоруля, появляясь из-за стены.
- А, Зоруля - успокоившись зевнул дружинник - Чего бродишь вечером? Почему не гуляешь?
- За вами пришла – улыбнувшись сказала девушка.
- Как-то за нами?
- Так Купала же ныне. Все девушки и ребята собираются на кручах. Огни зажгут. Весело будет - страх!
Дружинник дернул себя за усы, переглянулся с товарищем, тот облизнулся, печально покачал головой.
- Гм. Оно бы и нам не помешало ковш меда наклонить. Так поставили же нас, караулить надо.
- С какого это чуда? - притворно удивилась Зоруля.
- Пастуха же сторожить.
- Так он же замкнут.
- И то правда - обрадовался усатый дружинник. - Не колдун же он? Решетки толстенные, не перегрызет.
- Так пойдем же. Вон уже жгут огни. Ой весело будет!
Девушка схватила усатого воина за руку, потянула к выходу. Второй глянул им вслед, махнул рукой и бросился за ними, бормоча на ходу:
- Как убежит - то и из-под стражи убежит. А если не убежит - то и так не убежит. Пойду и я, может, и моя судьба где-то венок сплетает.
А Мирося стояла в закоулке башни около ставен, ждала, глядя на просторное видноколо славутинской долины. На кручах уже полыхали огни, золотые искры катились стремительным потоком к небесному шатру, рассыпались там на темно-синем фоне, становились звездами, начиная вечную сказку летней ночи. Над лесом катились песни. Мирося дрожала от волнения - решается ее судьба. Все будет иначе отныне: нет детских забав, нет отца, нет царства! Есть новая тропа - страшная, опасная, из которой уже нет возврата! И не надо.
Неподалеку от нее прозвучали тяжелые шаги дружинников, послышался беззаботный, веселый смех Зорули. Пора!
Мирося добежала до погреба, заскребла в окошко.
- Кто там? - отозвался Зореслав.
- То я, жених мой - прошептала царевна.
Юноша метнулся к дверям, прижался к гратам, увидев в сумерках любимое личико, болезненно застонал.
- Для потехи так меня назвала?
- Зореслав, я полюбила тебя сразу, как встретила в степи! Зачем терзание? Не я виновата, что тебя бросили сюда. Ты отгадал мои загадки - сам Яр-Див велел, чтобы ты стал моим женихом. Я не иду против судьбы. Сердце мое горит!
Юноша взял ее пальцы к своих ладоням, начал целовать.
- Соколица моя! А я уж думал, бросила ты меня в неволе!
- Я говорила с Бояном. Тебе надо убегать.
- А ты?
- Я с тобой.
- Не хочешь быть царицей?
- Зачем мне царство? - тихонько засмеялась девушка, лаская пальцами юное личико. - В глазах твоих все мое царство.
- О Перун! Теперь мне не страшная и темница!
- Но пора освободиться из нее. Мы придумали вот что: ночью похитим ключ, он у советника Печеруна. Как заснет, Зоруля подкрадется.
- Согласен! - сжав ей руку, прошептал Зореслав.
- Сейчас Купала, вокруг огни, шум, никто не услышит! А мы к рассвету будем уже далеко, никакие царские прихвостни нас не достанут. Тсс! Кто-то идет. Я бегу, любимый! Надейся!
Она побежала к выходу, около лестницы лицом к лицу встретилась из Печеруном. Он схватил царевну за руку сухими пальцами, заглянул ей в глаза острым взглядом.
- Где была, царевна?
- Пусти! - застонала Мирося от боли - Как ты смеешь так со мной разговаривать? Пусти!
Советник отстранился, однако заступил путь вниз, к выходу.
- Знаю, была возле пастуха. Царь велел закрыть его, а ты волю отчую нарушила, видишься с ним.
- Стыд царскому советнику бегать за девушками, следить!
- Не позор, заботы о царстве не дают мне спокойствия. Царь не здоров, а ты.
- Что я? - с вызовом глянула на него Мирося.
- Влюбилась у смерда, в пастуха.
- Может, ты мне лучшего жениха нашел? - вспыхнула царевна от обиды.
- А разве мой сын не лучше?
- О Перун! - сплеснула в ладони Мирося. - Ты же сам знаешь, какой он у тебя дурак!
- Я хочу лишь одного, спасти тебя! - протягивая к ней костлявые руки, пылко зашептал Печерун - Царь в гневе! Думаешь, он счастлив тем, что пастух спас его в бою? Хе-хе! Нет ничего худшего для владыки, чем кого-то благодарить спасением! Владыки не прощают своим спасителям. А тем более, когда спаситель тянется к венцу царскому.
- Ложь! - вскрикнула Мирося - Зореславу ничего не надо. Пусть царь освободит его, и мы покинем Витич.
- Те-те-те! Лги кому другому. Пастух не так прост, как тебе кажется. Да и ты. Все же, царевною легче, чем пасти ягнят.
- Не береди моих ран, коварный дед! - простонала Мирося - Чего тебе надо?
- Имей хоть крошку ума.
- Твои слова напоены злом и ядом.
- Гляди! Все равно станешь женою Мечика!
- Ни за что!
- Сама попросишь об этом! - крикнул советник вслед девушке, которая быстро бежала вниз по лестнице - Не ведаешь, глупая царевна, что отбрасываешь! Сделай своего пастуха воеводой, пошли его воевать другие царства. Ты станешь царицей над широкими землями. Ты подтопчешь под ноги бесчисленные народы! Слышишь?
Мирося не ответила, нырнув в волшебную купальскую ночь, напоенную пением и весельем, звездными узорами и мерцанием бесчисленных огней. А на душе Печеруна было невесело, там клубилась едкая змея. Остановившись около царских покоев, он задумался. «Ха! Вот что я думаю? Есть хитрая штука! Все случится так, как я замыслил. Пусть попробуют ускользнуть из моего силка»!
Клятва
Советник застал Горевея в тяжелом полузабытьи. Царя что-то мучило, терзало, упрекало: что-то негожее совершил, не то сделал! Тяжело оскорбил родную дочку, единственную свою утеху, парня-спасителя бросил в темницу. Витичцы волком смотрели на него, когда он приказал схватить Зореслава. Оно бы и все равно - царское слово для них закон, только же не следует плевать и на людей, в случае смуты какой или нападения врагов придется кланяться им, воинам и смердам! А здесь еще боль, проклятая не дает отдыха, дух выбивает из груди. Вот тебе и намерения царские, какой-то вонючий вражина бабахнет тебя дубиной по голове - и уже по тебе яма плачет! Ни царства, ни богатства! Такое мизерное здоровье человеческое. Вот если бы стать бессмертным, чтобы ни один меч не тронул тебя, чтобы огонь не брал, болезнь не ела, старость обходила! Ого, тогда Горевей показал бы соседским княжествам и царствам! Собрал бы дружину неизмеренную, победил бы весь мир! И заморские владения, и горские, даже далекий прославленный Рим. Перун! Неужели сие недосягаемо человеку? Но не зря же старые люди сказывают сказки о бессмертии? Кто-то же, где-то же имел ее? Разве советника спросить? Он хитер и бывал.
Так блуждал царь в своих причудливых думах, пока его не вытянул из забвения Печерун. Увидев советника в капризном свете факела, Горевей обрадовался:
- А я вот думал о тебе. Совета хочу спросить.
- Какого, мой царь? - льстиво спросил Печерун.
- Запала мне мысль о бессмертии. Не дает покоя. Пока был здоров, о том и не мыслил. А теперь клюет, да и только! Думаю я себе: почему люди сказывают о бессмертных? Вероятно, есть же где-то такие? Что скажешь на то?
- Слышала моя душа твои мысли, царь - радостно подхватил Печерун - именно с таким советом шел я к тебе, ибо печалюсь весьма о судьбе царства витицкого. Вижу, тяжело тебе, изнываешь от болезни, уже ходил и к ведьме преславной, которая живет в Волчьем Бору.
- А это зачем? - ужаснулся царь - Ее все люди боятся!
- Дураки боятся. А мудрый и ведьму обкрутит. Нам хотя бы и черный дух с гнезда снялся, если бы яички наши. Царь, она говорила, что ведает, как достичь бессмертия.
- Лжет!
- А вот и нет! Только злата за той надо дать ей немало.
- Да я пол царства брошу ей к ногам! - подхватился на кровати царь - Ой! Как будто копья кто загнал в спину. Держи меня. Что нам злато? Мы его опять заграбастаем, как стану здоров, и еще, страшно сказать - бессмертен! Слушай, советник! Тогда зачем мне внучки? Зачем царевичи? Я сам, сам все буду делать! Где твоя ведьма? Зови ее!
- Погоди, царь - мягко остановил его Печерун - Не спеши. То должно случиться позже, ведьма достанет какое-то там зелье, а оно растет именно в Купальскую ночь. После она даст знак, я пошлю за ней воинов. Тем временем должен сделать еще одно дело, потому что люди ропщут, слухи недобрые ширятся.
- Что там?
- Я о пастухе. Корень грозит, что приведет вольных воинов, что пустит за огнем башню царскую, но освободит сына.
- Да я его и так выпущу - недовольно говорил царь - Зачем он мне? Сам знаю, негоже вышло.
- Просто так выпускать не след.
- А как же?
- Побеседуй с ним. Вели достать для тебя живой воды.
- Живой води? – изумленно переспросил Горевей.
- Ее - хитро улыбнулся Печерун - Хи-хи! Живой воды, которой исцеляют раны и добывают бессмертие.
- Но он ее достанет?
- А это уже его забота. Ха-ха! Пусть хоть за небо летит. Так и скажи ему: дарю тебе волю, и будешь ты царевичем, женихом Миросе, когда привезешь мне из далеких краев живую воду. Любишь царевну - докажи, чего стоит твоя любовь! А перед тем пусть поклянется, что исполнит твою просьбу. Да не как приказ царский, а просьба дружескую.
- Ну и уж ты, Печерун, ну и хитрец!
- А ты думал, даром хлеб царский им? Так мы сразу развяжем много узелков: Зореслава в странствия бесконечные, пусть ищет живую воду. Тебе - здоровье и бессмертие, а мне…
- Ага – подобрался царь - а тебе что? Ты же зря даже не чхнешь.
- Правда твоя. Имею мысль о сыне своем, Мечике. Когда ты вкусишь бессмертие, Мечик станет царевичем, ему и Миросе дашь часть царства.
- За такую утеху половину земли отдам! - похлопал советника по плечу царь - Веди меня к пастуху, хочу отпустить его на волю. Пусть порадуется на Купала, а завтра…
- Завтра пусть отправляется за живой водой, хи-хи! - залился удушающим смехом советник - и не возвращается в витицкое царстве, пока не достанет.
Давняя сказка
Дивоколо охватило юношу, прижало к себе руками ветра, целовало устами сребнолицего месяца, приветствовало щедротой звездной бесконечностью, заревом купальских огней. Воля! Воля! Дай вдохнуть тебя, выпить, словно бокал душистого вина! Не покидай меня никогда, никогда!
Зореслав бросился к торжищам, там среди площади рокотал громадный костер, в его свете витичцы кружили из толстобрюхой бочки мед, пели веселых песен. Ремесленники, воины, а то и простые хлебопашцы, обнявшись, выходили в круг и долбили землю бронзовыми подковами, приговаривая в такт:
Гей, вийду я з хати на волю.
Та посію просо на полі,
Ой дозріє просо буйненьке,
І буду я, ладо, багатенький!
Ой накуплю меду та пива
Усьому світові на диво
Гуляйте, каліки, гуляйте,
Мене добрим словом споминайте!
А лихая година настала.
Бо згоріло просо, пропало!
Я ж таки не буду ридати,
Бо є в мене жінка у хаті!
Я з поля додому вернуся,
Та любенько з нею обіймуся,
Ой буду я п’яний без пива
Та усьому світові на диво!
Гей, лиха година настала,
Бо утекла жінка, пропала!
Я ж таки не буду ридати,
Бо є в мене воля крилата!
Не згорить вона, не покине,
Гей, та моя воля орлина!
Гуляйте, каліки, гуляйте,
Мене добрим словом згадайте!
Увидев Зореслава парни радостно заголосили, загоготали, потянули к костру; кто-то зачерпнул здоровенным ковшом меду, поднес юноше.
- Пей, рыцарь, радуйся с нами!
- Не до того мне, люди! - отвечал юноша - Видели ли моего отца? Где он?
- Видели! - отвечали витичцы - Говорил с нами, чтобы освободить тебя из погреба. А мы ему и говорим: поможем! А чего же! Мы сильно погуляем - и к делу! Разгоним воинов Горевея, да и выпустим парня. А ты - глянь! - уже и сам выскочил! Ха-ха! Но нам и легче от того. Станем всю ночь кружить мед, до самого утра! Пей, Зореслав, пей!
Юноша едва вырвался из дружеских рук ребят, побежал к круче, где на высокой проплешине Дивич-горы завсегда собирались ребята и девушки, чтобы воспевать Яр-дива, Сребро-Дива, Зоре-Дива или Большого Купалу. И ныне там пылали огни, суетились в дымном мареве фигуры веселых людей, визжали восторженные дети, прыгая через костер. Пылающие колеса, разбрасывая искры, катились из круч в долину, оставляя в воздухе запах можжевельника. Тут он и встретился с Зорулей, девушка тянула обеими руками двух воинов, а они лепетали что-то несусветное. Заметив парня, ужасно удивились, таращились на него, как собака на ежа.
- О! Мы думаем, что он в погребе, а он тут! Ты и впрямь сын ведуна.
- Убежал, Зореслав? - взволновалась Зоруля.
- Да нет! - с досадой ответил, юноша - Выпустил меня царь. Где Мирося? Где отец мой? Веди меня.
- А мы? - обиженно звали дружинники, плетясь следом за девушкой - Ты же, кошечка, обещала спеть нам.
- Пусть вам ведьма с Медвежьей Долины поет - засмеялась Зоруля.
Подхватила волна девушек и парней, закружила в безудержном танце пламенной стихии. Юноша перескочил над одним костром, вторым, третьим, жаркое нутро пламени дыхнуло в лицо, взбодрило. Девушка потянула его дальше узкой яругой, которая вела вниз, к Славуте. А вслед им катилась древнейшая мелодия купальской песни:
Діва на Купала
Зіллячко копала,
Вночі чарувала,
Богам дарувала:
Одному - Дажбогу,
Перуну - другому,
Третьому - Стрибогу,
Четвертому - юнакові молодому!
Діва на Купала
Віночок сплітала,
На воду пускала,
Просила, благала -
В Словути святого,
У неба ясного,
В потоку дзвінкого
А в четвертого - у вітру весняного..
Ой несіть віночок
На чистий струмочок
Там, де хвиля миє
Крутий бережечок
Як він ждати буде
Хай не бачать люди
Хай вінка коханий
Повік-віки весняного не забуде!
Візьмемось за руки,
Подамось на луки,
На вогні святому
Спалимо розлуку!
Пісню заспіваймо,
Літо прославляймо,
У яснім коханні
Лиха-горенька не знаймо!..
Песня отдалялась, утихала. Река дышала туманами. Между стволами вековых деревьев замигало пламя, около него колыхались тени. Навстречу метнулась тонкая фигура Мироси.
- Кто это?
- Бери свое сокровище! - смеялась Зоруля, шутливо толкая Зореслава в спину.
Царевна ринулась юноше на шею, обняла его, пылко целуя в глаза. Потом отстранилась, потянула к костру. Поднялся Корень, взволнованно сказал:
- Слава Купалу, живой. Что же случилось? Опомнился Горевей? А мы уже думали, как тебя вытянуть. Хорошо, что рук марать не пришлось. Смотри же, сынок, теперь почитай волю. Благодари Яр-Дива, что первый силок треснул. Следующий может быть из бронзы или железа. Кто знает, хватит ли сил его разорвать?
- Не ведаю, отче, выскочил ли из силка - махнул рукой Зореслав - может, попал куда похуже.
- Как это? - удивился Корень.
Из-за костра выступил Боян, в темных провалах его незрячих глаз тревожный вопрос. Пламя металось, трещали искры, над головами шумел столетний дуб, а люди молчали, удивленные неожиданным словом юноши.
- Что случилось, Зореслав? - в конечном итоге спросил певец.
- Царь выпустил меня. Сказал, что Мирося станет моей женой.
- О радость! - вскрикнула счастливо Мирося – К чему же печаль?
- Погоди! Он сказал, что это будет лишь тогда, когда я добуду для него живую воду.
Старый Корень растерянно глянул на Бояна, тот задумчиво покивал головой. Мирося коснулась плеча юноши.
- И ты… обещал ему?
- Я дал клятву.
- О глупый мальчишка! – хлопнул себя по коленям Корень - Зачем же давать клятву, не зная, чего от тебя хотят?
- Это не царь - отозвался Боян - то Печерунова хитрость. Коварный змей. Что же думаешь делать, юноша?
- Не знаю - скуксился Зореслав, вороша палкой багряные угли - это же сказка - живая вода? Где ее найти? А Горевей велел не возвращаться в Витич до тех пор, пока не буду иметь воды!
- Пусть ждет! - беззаботно воскликнула Мирося, прижимаясь к Зореславу - пусть ему царство, сокровища, земля. А мы с тобой, сокол мой, полетим в вольные края. Боян! Ты обещал указать нам путь. Минует ночь, мы поплывем Славутой вниз. Уже есть припасы, есть лодка.
- Мирося, я поклялся - тихо отозвался юноша.
- Но клятва добыта хитростями.
- Девушка, не сбивай моего сына - мрачно кивал Корень. - Он не сломает слова, кому бы не дал его. Ох Зореслав! В этом не имею для тебя совета. Спрашивай Бояна.
- Тихо, дети - говорил певец, протягивая руки к огню - гоните прочь тоску-печаль. Кто ведает, где заветное? Вся жизнь человека - дорога, которую надо пройти, тяжела она, или легка. На веселых дорогах, на широких путях не найдешь ни правды, ни жар птицу не поймаешь. Печерун думает, что гонит Зореслава в безвестность? Не ему о том знать, деточки. Доченька, успокойся, не тревожься, слышит мое сердце: и в огне не сгорит твой суженый, и в воде не утонет, и не упадет от меча вражьего! Слушай совет мой, Зореслав: дал слово - должен исполнить!
- Но вода жива - это же сказка? - растерянно спросил юноша.
- Слышал я от Тайно-Дива, старого ведуна в Черных Горах - сурово сказал Боян - что есть живая вода. Имеют ее небесные дети Световида, что сызвека живут на нашей земле.
- Кто же они? - раскрыла от удивления рот Мирося.
- Род и Лада. Наши предки. Случилось это в незапамятные времена. Жили Род с Ладой и своим семейством в звездном дивоколе, широком и свободном. Много было там людей – честь, не перечесть. Всего вдоволь имели люди на земле Световидовой: плодов удивительных, бархата звездного, дворцов самоцветных, кораблей летучих, на которых они летали даже до огненных звезд.
- К звездам? - сплеснула ладонями Зоруля - Как же такое возможно? Они же обжигающие, как жар!
- Все тем людям было по силам - сказал Боян торжественно - а в дивоколе их не одно солнышко светило, а двое: наш Яра-Див, которому мы поклоняемся, и еще дивное светило - Белобог, которого пращуры величали Страхом.
- Таким страшным оно было? - сжалась в комок Мирося.
- Где там! - усмехнулся Боян - Страхом назвали то светило потому, что было оно страх какое прекрасное. Говорили прадеды, что под тем солнцем люди жилы много веков не старея, сохраняя силу и молодость. Однако и там нашелся враг, который посеял в чистом краю ядовитые зерна. И началась война кровавая, губительная. Распалось звездное царство на мелкие осколки. И поныне, бывает, падают на землю осколки того света, а мы говорим: падающая заря! И угасло от той руины волшебное светило Страх, потемнело. Белобог стал Чернобогом. Страх, который радовал людей, стал привидением, что им пугают детей.
- Неужто все небесные люди погибли? - приуныла Мирося.
- Не все. Тех, кто остался жив, Род и Лада посадили на большую летучую лодку, и поплыли они звездной рекой к нашей земле. И стал тот челнок в дивоколе Месяцем, который пращуры назвали Сребро-чудом. А из месячного дома спустились Род и Лада в горы высокие, неприступные. Дика земля была, неприветлива. Но не испугались того пращуры. Сказали детям своим: «Идите, дети, живите на этой тяжелой земле, стройте поселения, приучайте диких зверей к труду, населяйте дикие края. Дружите с земными племенами. Неприветлива новая отчизна, но когда-то мы вернемся в небо, когда чистым огнем испепелим в сердцах своих зерна забвения. Вот с тех пор мы и зажигаем купальские огни, прыгаем над ними. Думаете, для веселья и забавы? В действительности - мы готовимся пролететь над грядущим очагом, который должен испепелить в сердцах людей зерна забвения. Тогда люди обретут крылатые тела и вновь будут жить меж звезд».
Рассеялись дети Рода и Лады кто куда в новом мире. А после забыли, кто они и откуда. Опять началась вражда. Много племен, народов на земле, и все они - дети Рода и Лады. Ждут прародители сыновей своих, ждут долго и терпеливо. Живут они на горах высоких, хрустальных. И имеют Род и Лада воду живую, которая оживляет мертвых, дает бессмертие. Однако знаю, что вода та может достаться лишь большому рыцарю, который не побоится прыгнуть над заветным костром. И еще есть правечный завет: от того воина, который не испугается правечного огня, пойдет славный род, который поведет детей Рода и Лады в звездный край.
- Славная сказка - вздохнул старый Корень, и в его темных глазах появилась печаль. - Если бы это случилось.
- Случится, Корень! - твердо сказал Боян - Потому что завещали тот дивоглядный путь мудрые пращуры. Ты же подумай, Зореслав, на какую таинственную тропу ступаешь. То большая минута для яровитского края, дети. Не опорочьте ее. Ныне ночь для песен и любви. Идите, спешите утешится дарами купальской ночи, наполните сердца сказкой. А на рассвете имею к тебе, Зореслав, важную беседу. Буду ожидать тебя здесь, на опушке.
Славута
Славута нес Зореслава на своей груди вниз, к морю, а в душе огненными углями чеканятся тихие слова Бояна, сказанные на прощание, его родительское напутствие:
- Корень - родной отец, но любовь его слепа. Мирося - твое сердце, но любовь ее - незримая привязь. При них нельзя сказать тебе того, что должен знать, юноша. Путь твой к цели - не красочная сказка, которую так любо слушать на коленях матери или отца, или в тени цветущих кустов. Идешь ты, сынок, в дорогу тяжелую, и одна у тебя звезда путеводная - твое сердце. Никто не поможет, не покажет, не поддержит, если в душе твоей угаснет огонь исканий. Однако выслушай на прощание совет мой, а когда наступит пора, вспомни эти слова - в них скрыта правда:
На распутье выбирай путь, откуда нет возврата.
За словом есть мысль, за мыслью дело, за делом есть взгляд глаз, а в глубине глаз - нерушимость тишины.
Станешь над бездной - помни: ты есть то, чего нельзя отдать!
А теперь плыви, сын. В свободной твердыне, за порогами, тебя встретят с радостью. Вот возьми знак, бронзовую ладунку, а в ней - серебряный шар, образ Яр-дива. Покажешь Ярогану - ведуну рыцарскому. Он укажет путь, может, посоветует спутников, так как самому в далекие земли не пройти. Плыви по ночам, днем отдыхай. Славута донесет тебя до порогов, а там, берегом, к твердыне. Пусть Световид бережет тебя, сын. Слышит душа моя: изведаешь горя немало, но и славу большую узришь.
Тают голоса. Тишина над миром. Никого нет. Лишь Зореслав на челноке и голубое дивоколо вверху.
Днем юноша останавливается в уютных заливах, вытягивает челнок на берег в самые густые лозы, чтобы враждебный глаз не подсматривал, и ложится спать. Сон его легок, пуглив, будто в перепелки меж спелой рожью. Сны тревожными тенями обволакивают сознание и смущают воображение. Иногда затрещат лозы, проснется от сна парень, ухватившись за меч, а потом прислушивается и успокаивается: то где-то в дебрях рыщет лиса, охотясь за дикими утками.
Гаснет длинный летний день. Крадутся сумерки. Опять лодка на воде, прыткое течение подхватывает шаткий сосуд, выносит на широкое русло. Иногда Зореслав замечает в ночных сумерках фигуры рыбаков, неизвестных людей, слышит речь, видит трепетные огни. Старательно обходит парень встречных не потому, что страшится, а, чтобы лишний раз не попасть в неожиданную ловушку.
Безветренные дни, звездные ночи проходят. Раскаленное солнцем дивоколо гневается, катит в высоте грозовые тучи. Запрягает Перун огненных коней, скачет безумным галопом над миром, пускает ослепительные стрелы в невидимую цель, а эхо от копыт колдовского коня катится между заоблачными горами в даль.
Большие капли дождя звонко клюют плес реки. Юноша спешит вытянуть лодки на луг, перевернуть его и спрятаться под днищем. Вовремя! С неба рушится стена воды. Славута пенисто надувает грудь, все вокруг пропадает в темно-серой мгле, прорезанный синими зарницами.
Гроза проходит, несет тревожную влажность дальше и дальше, над лесами, полями и степями, а Зореслав опять трогается в путь, пьючи полной грудью, освеженный зарницами воздух, настоянный на цветах и травах славутинских лук.
Становились ниже крутоярые горы. Исчезали леса. На берегу чаще появлялись каменные громадья валунов. Славута сузился, мощные воды мчались стремительнее, неистовее. В сердце вползла тревога: недалеко пороги, надо остеречься.
Теперь он уже не плывет по ночам, чтобы не наскочить на подводный камень. Встает на рассвете, правит лодкой под берегами, настороженно всматриваясь в дикие кручи, поросшие густотравьем. В обжигающем небе кружат степные орлы, иногда над берегом пробегают табуны диких коней и оленей. И опять покой, тревога и неистовость речного течения.
В конце июля под вечер два длинных дуба метнулись наперерез Зореславу, на них видно человек десять, одетых в мохнатые шерстяные безрукавки, с луками в руках. Противники свирепо орали, угрожали, беря юношу в кольцо. Он стал грести к густым камышам, пригибаясь к днищу челнока, чтобы случайно не зацепила стрела. Но беда не замешкалась! Сломалось весло, челнок наскочил на камень и перевернулся. Преследователи радостно завопили. Зореслав, не колеблясь, нырнул в прохладное течение, под водой поплыл к берегу. Он делал это не хуже рыб. Вынырнув меж густым ситником, юноша осторожно выглянул. Враги вертелись около камня, где он перевернулся, вытягивали его пожитки из воды, о чем-то бойко тараторили.
«Хорошо, что родительский меч при мне - подумал Зореслав - будет чем защищаться».
Он побрел к берегу, разворачивая упругие стебли камыша. Ступал осторожно, чтобы не хлюпать. Выбравшись на берег, притаился меж каменных громад. Скалы, нагретые солнцем за длинный день, дышали теплом. Зореслав разделся, выкрутил мокрую одежду, развесил на камне. Над миром раскинулась ночь, зажигала красочные зори. Зореслав дрожал от прохлады или, может, от волнения, смотрел в дивоколо, рассуждая куда ему дальше идти. Он выплыл на правобережье, надо держаться Славуты, уже где-то неподалеку должна быть свободная твердыня. Только бы увидеть какого рыцаря, который укажет путь.
Еще два дня прокрадывался юноша меж сорняками и зарослями до полудня. Ничего не ел, лишь иногда пил воду речную и сосал сладкий корень чар-зелья.
Путь прервал узкий глубокий пролив. На той стороне кудрявились пышные ивы, за ними черно-зеленой стеной стояли столетние дубы. Юноша, поколебавшись, решил добираться туда. Там, на острове, должно быть много птичьих гнезд, можно отыскать яйца, поймать рыбы под кустами - окуней, сомов, линьков, или леща. Этого Зореслав он научен сызмала.
Переплыв, парень осторожно прошел над берегом песчаной косой, миновал ивовый лесс и внезапно дернулся назад. Но было поздно! На него налетел всадник, послышалось ржание коня, в воздухе синей зарницей заискрился меч. Юноша прислонился спиной к дубу, обнажил родительскую крицу, собираясь дорого отдать свою жизнь. Однако всадник не нападал, между черными усами заблестели зубы, он улыбнулся, а в ясно-карих глазах промелькнуло любопытство.
- Кто будешь?
- Яровит - гордо ответил Зореслав.
- Куда направляешься?
- Ищу свободную твердыню. Если ты враг - бей сразу. Живым не дамся.
- Славно, славно! - ответил всадник, пряча меча в ножны - Дай руку, юноша, садись на коня позади меня. Судьба привела тебя туда, куда ты стремился. Я страж свободной твердыни. Завтра мой чура поведет тебя к старшим. Не бойся, спрячь меча. Здесь тебе никто не причинит зла.
Вольная твердыня
Вековой лес, непролазные чащи на островах, прорезанный славутинскими проливами. Кто не ведает тайных троп, тот не найдет пути к рыцарской твердыне. Скалистый горб окружен двойным валом: один из камня, второй - из толстенных дубовых свай. А дальше - площадь, и вокруг него просторные уютные землянки. Посредине площади высится высокий болван Яр-дива: такого в яровитском краю Зореслав еще не видел. Имел он два мужских лица, два женских, а над головой - золотой шар Даждьбога-солнца. Немного ниже - люди, взявшись за руки замерли в танце, а еще ниже - кони, коровы, львы, олени, летучие птицы, а уже совсем у подножия - змеи, рыбы и черепахи. И все опирается на мощный корень дерева, обвитого пышными листьями. Красиво, очень красиво вырезана фигура Яр-дива - Световида, но Зореслав не знал, что значат эти священные образы.
Юношу привели к землянке, там он двое суток отдыхал, отсыпаясь, изнывал от ожидания, когда же наступит встреча с Яроганом – рыцарским ведуном. Днем его приглашали к общему обеду: на столах под разлапистыми ивами остывали куски вареной и печеной рыбы, благоухали житные коржи, янтарем искрился мед в сотах. Рыцари ели молча, доброжелательно посматривая на юношу, однако ничего не расспрашивали. Молча расходились, каждый по своему делу. Днем площадь замирала. Где-то над берегами слышался гомон, ржание коней, доносился веселый перезвон молотов из кузницы, кое где курились дымы.
Под вечер третьего дня юноши позвали к Ярогану. Ведун жил в землянке над потоком, у входа лежал здоровенный белый пес. Он лениво открыл глаза, посмотрел на Зореслава безразличным взглядом и опять задремал. Провожатые ушли, указав на дверь. Парень несмело их открыл.
В каменной печке танцевало пламя, освещало фигуру сивоусого деда, облаченного в белую льняную рубашку, которая достигала ниже коленей. Он держал в руках желтые кожаные свиты, степенно разворачивая их, рассматривал кружево черных и красных знаков. Увидев Зореслава, дед ласково улыбнулся, кивнул на обрубок ивы, сел к огню.
- Садись, сынку. Яроган слушает тебя.
Юноша, волнуясь, добыл из-за пазухи ладунок Бояна, подал ведуну. Тот открыл, глянул на серебряный шар, поцеловал священный знак. Вернул ладунку Зореславу.
- Спрячь, сынок. Это знак от моего побратима Бояна. Твое слово - его воля. Такое условие между нами. Верю старому Бояну, он не пошлет к свободной твердыне человека без важной надобности.
Юноша рассказал ведуну все что случилось в родном Витиче. Яроган слушал молча, задумчиво глядя на танец огненных языков, крутил длиннющий ус, а в его прозрачных глазах плыли тени, и трудно было понять - одобряет он странствия юноши или осуждает.
Какую-то волну длительная тишина, когда Зореслав закончил свое сказание, а потом Яроган, тяжело вздохнув, говорил:
- Непростой узел завязала судьба, сынок. Он не только твой, много человеческих судеб сошлись к твоей тропе. Помогу тебе на первой поре, а там полагайся на звезду путеводную. Будешь иметь двух друзей-юношей. Познакомлю тебя с ними завтра, потому что одному не преодолеть такого пути. А теперь успокойся. Пусть не смущается сердце твое. Вижу, дрожишь от напряжения. То первое, чего следует избавиться: где бы ты ни был, помни, стоишь на своем месте. Ты хозяин той высоты, которую преодолел своими крыльями. Это - залог воли, который утверждает наша твердыня. А теперь спрашивай. Вижу, интересует тебя много, а наши рыцари молчаливы.
- Правду молвишь, отче - пылко сказал Зореслав – у меня в душе удивление. Откуда в этих пущах вольная твердыня? Кто положил ей основу? Вокруг несытые царства и королевства, смерды и рабы, а здесь - вольные воины, которые не никому не кланяются.
- Поведаю сказку тебя, Зореслав. Давно это было, в славном восточном царстве. Жил в бедном семействе юноша, вырастал в бедности и беде, видел тяжелый труд родителей, ежедневное повиновение, терпение, а вся награда - пренебрежение и издевательства владык. И не стерпел этого надругательства юноша, собрал людей на площади, начал говорить:
- Люди! Вся сила - в вас, все богатство - вот вас, в вас - песни и мудрость; почему же склоняетесь вы перед капризами владык? Почему прозябаете в муках и лишениях, неся на спине собственных врагов?
Выслушав юноши, испугано разбежались люди по своим убежищам. А нашлись такие, которые рассказали обо всем царю. И схватили смельчака, бросили к темнице. Убежал юноша из неволи, собрал хороших ребят, начал грабить владык, раздавать сокровища беднякам. Благодарили рабы своего защитника, однако душе их оставались в рабстве, и еще более темный страх окутывал сердца, потому что слуги царские неистовствовали по поселкам и городищам, мстя за поражения в бое со свободными бунтарями.
Проходили лета. Один за одним погибали повстанцы. Опять остался смельчак одиноким, так и не разорвав кольцо рабства. И почувствовал он, как тяжело осуществить это, потому что обреченность и повиновение пустили глубокий корень в душах людей.
Пошел бунтарь в горы, зажег очаг на высокой скале, сел около него на камне. И сказал сам себя: «Я свободен. Не двинулся с места к тех пор, пока не придут ко мнет чистые сердца, которые хотят воли».
Прошло много дней. Странствовал темы горами еще один искатель правды. Увидел молодца около огня, все понял. Придвинул камень к костру, сел и себя, протянув руки к пламени. Долго горел неугасающий очаг, пока собралось к нему семеро рыцарей воли. С тех пор решили они идти в мир, чтобы нести людям сказку о грядущей воле. Так и сделали: где проходили они, там дети слышали сказки о героях, где появлялись кони свободных рыцарей, там загоралось восстание против произвола.
- А где же они теперь? - тронуто спросил Зореслав.
- Между людьми - тихо ответил ведун - незримо идут по миру, лишь младенцы и беременные женщины иногда видят их и их волшебных коней. Славутинская вольная твердыня - то эхо их движения. Древнейшее завещание оставлено нам: когда-то рыцари воли выведут из рабства всю землю.
- А когда это будет?
- Зачем спрашивать - когда? Считай, что ты в пути до того волшебного дня. Понял ли, юноша?
- Трудно мне охватить все сразу. Красиво и страшно. Однако легко в груди, как после грозы.
- Помогу. В том пути, куда ступаешь, надо иметь не только мужество, но и мудрость, знание. Твои воины товарищи знают греческое наречья, персидские, переймешь то знание от них. А еще научу я вас индийскому наречью, оно будет весьма важно. Глянь на эти свитки - здесь знаки языка.
- И их можно понять? - удивился парень.
- Да. Здесь записан путь к индийским краям, их слова и много другого. Дам тебе, сынок, меч огненный, ибо сталь не всегда поможет. Пусть же Яра-Див - наш покровитель – охраняет твою тропу.
- Ты благословил меня большим именем, отче. Скажи же мне, что означают странные рисунки на его болване?
- Ага - одобрительно отозвался ведун - ты приметил те знаки? Хорошо, цепкий глаз имеешь. Слушай же, что говорит к нашему сердцу то мудрое творение. Наверху – золотой шар: то Световид, Яра-Див, солнечное светило, которое дает нам силу, жизнь и ум. А под ним четыре лика человеческие - два женские, два мужские. То мы, люди, прошлые и грядущие, от начала и до конца земного рода. А еще четыреликость значит, что охватывает человеческая мысль и сердце четыре стороны света, владеет четырьмя силами: огнем, землей, водой и воздухом. Еще ниже ты видел коней, коров и разнообразную тварь, что свободно живет в лесах, степях, в водах и болотах. Все это имеет начало от деревьев и трав, потому что и твари, и люди питаются зеленью, а берет она соки от Земли-матери, а огонь - от Отца, Яр-дива. Так все, сынок, замкнуто в общий круг и никто не смеет нарушить его вековечную поступь. Лишь праведные герои, которые живут ради воли и других людей, покидают земной круг, чтобы вернуться к другим мирам в дивоколе, где когда-то жили наши пращуры Род и Лада.
Помни же, Зореслав, мудрые знаки. Не нарушь завещания единства. Не убей даром ни одного существа, не сруби без надобности ни одного дерева. Ибо сделав иначе, ты гадишь и заиливаешь тот источник, который напоил тебя водами жизни.
Друзья
Они пришли второго дня, когда солнце вставало над верховьем леса, бросая багряные блики на славутинский плес. Яроган позвал юноши из землянки, подвел до двух ребят.
- Вот Ветрограй и Дуб - молодежи рыцари. А вот - Зореслав, наш новый побратим. Откройте души друг другу.
Парни остро поглядели на пришельца, осмотрели его с головы до ног, будто полоснули по души мечами. Оценивали неуловимое мгновение. А потом по-детски засмеялись. По нраву припала им красота юноши, ясные глаза, высокое открытое чело.
- Принимаем тебя к сердцу - сказал Ветрограй.
- Принимаю - подхватил Дуб - А ты?
Он тоже немного помолчал, потому что так испокон веков годилось: не спешить с проявлением сердечности. Смотрел в глаза новых друзей, туда, где таилась, как говорил слепой Боян, нерушимость молчание. Что же увидел он там?
Ветрограй - как огонь. Жилистый, подвижный, черноглазый. Кажется, что на нем кожа горит, что ему невмоготу устоять на месте, как необъезженному коню. А в глубине зрачков - что-то тайное и тревожное, чему нет названия.
Дуб - крепкий, невысокий. Глаза холодны, как зимнее небо, на выбритой голове гадюкой вьется рыцарский чуб - отличие свободных воинов. Нахмурены брови Дуба, видит Зореслав в сердце нового побратима несокрушимую верность и мужество.
- Вручаю вам жизнь свою и судьбу - просто отозвался яровит - навеки.
- Славно - обрадовался ведун – Скажите те же, а я зажгу для вас костер братания и позову рыцарей к священному кругу.
Миновало немного времени, и на березе вспыхнул огненный круг, сухая ветвь горела весело и дружно. В почтенном молчании костер окружили двенадцать старших рыцарей, вооруженных, с малиновыми накидками поверх кунтушей.
Ведун дал ребятам знак приблизиться, велел переступить костер и стать в пылающем кругу, взявшись за руки. Голос Ярогана звучал глухо - то угасал, то громом врывался в сознание. Жгло щеки, обнаженные руки, однако парни терпели, слушая торжественные слова посвящения:
- Отныне вы неразделимы, сыновья воли. Кровная семья распадается, иногда кровные братья даже становятся в битве друг против друга, а огненные побратимы отдают свою душу и жизнь за братьев. Где бы не были вы - на дне моря или в небе, под землей или в пустыне, - знайте: вас непреложно бережет огненный побратим. Слышишь, Зореслав?
- Слышу!
- Слышишь, Дуб?
- Слышу!
- Слышишь, Ветрограй?
- Слышу!
- Хорошо, дети! Отныне ваш отец - огонь. Знаю, измену не примете в душу свою, потому что там, где огонь, есть лишь верность и воля.
Старшие рыцари одобрительно подняли над костром обоюдоострые мечи, благословляя юных побратимов на тяжелый, таинственный путь.
Странствия
Сообразительным учеником был яровит. Прошло несколько месяцев, а он уже понимал чужинские языки, многое знал о далеких краях, других народах и племенах. Длинными зимними днями, когда над ледяной грудью Славуты гуляла вьюга, одевая в пышные одеяния леса вокруг свободной твердыни, Зореслав сидел у очага в землянке ведуна, жадно перенимал от побратимов их умение читать знаки письма, а также выкладывать на свитках тонкой кожи свои мысли. По вечерам парни слушали мудрые слова Ярогана о прошлом и грядущем людей, о походах праславянских пращуров в далекую Индию, где они утвердили преславное царство, о легендарных людях звездных краев, что, бывает, летают над землей на огненных змеях, запряженных в дивоглядную сияющую колесницу.
- Раз на сто лет - повествовал Яроган Зореславу – диви - ведуны с Черных Гор посылают свободных воинов к священным вершинам, чтобы встретиться с Родом и Ладой и их чурами. Если бы ты, сын, попал в такое посольство, все было бы проще. А в настоящее время тебя поведет собственное сердце, будешь иметь помощь лишь от своих побратимов. Однако помни: сила родной земли с тобой, и даст тебе силу жажда к небывалому. Не забывай этого, Зореслав. Отыщет сказку лишь тот, кто в самую тяжелую пору не потеряет веры в невероятное.
Весной, когда вскрылся лед на Славуте, готовили вольные воины торговые лодки в Византию. Смолили днища, латали широкие полотняные паруса, готовили припасы.
В майские тревожные дни, как из далекого юга возвращались домой аисты и журавли, побратимы пустились в странствие. Яроган благословил юношей, и долго еще видно было из лодок его высокую фигуру в белой рубашке.
Все было новым, необычным для парней: и необозримое пространство беспокойного моря, и византийские триремы под громадными парусами, и шумные базары на площадях чужинских городищ.
Царьград заворожил юношей разнообразию храмов, зданий, людей. Однако миновало несколько дней, и Зореславу стало тоскливо и грустно. Толпы казались пеной на волне, громаду храмов и жилья подавляли, утомляли. Вспоминались уютные яровитские рощи, простые, покрытые камышом хаты и землянки, украшенные цветами весенними венками девушки, которые пели над берегами широкого Славуты. И слезы наворачивались на глаза, сердце рвалось из груди, стремилось туда, где оно имело тише всего, самое очаровательное счастье.
Старшие рыцари, уладив дела, переправили парней на ту сторону Босфора, в Азию. Там их пристроили к каравану, который направлялся древнейшими торговыми путями к славной Басре. Оттуда побратимы намеревались морскими путями добраться таинственной Индии.
Попрощались рыцари с юношами. Караван тронулся в путь.
Горы, пустыни.
Холодные ночи, жаркие дни.
Необычно было славянам, странно. Но они привыкли ко всему. К молчаливым персам, которые на протяжении дня не говорили ни одного слова, к смешным, мягким верблюдам, к протяжным тоскливым песням погонщиков.
За три дня перехода до Басры на караван налетела стая пустынных грабителей. Жалобно кричали погонщики, испуганные верблюды метались по лагерю, топча шатры. Перси свирепо бились с нападающими, отстаивая свои сокровища, но силы были неравны.
Побратимы вскакивали на своих коней, обнажили мечи. Бились рьяно, неистово. Навалили вокруг десяток грабителей. Дуб, сверкая ошалевшими глазами, кричал:
- Убегайте, братья! Я их задержу!
- Бросить тебя самого? - хрипел от напряжения Зореслав, вздыбливая боевого коня - Ни за что!
- Тогда всем конец! - отчаянно вторил Дуб. - Вы вдвоем достанетесь гор. Убегайте!
- Огонь не дает убегать! - смеялся Ветрограй, отважно отражая врагов - Погибать - то всем!
Грабители что-то безумно кричали, пробовали накинуть на взбешенных славян арканы, однако все было напрасно. Тогда вожак разбойников решил лишить ребят коней, чтобы покончить битву. Засвистели стрелы, жалобно заржали кони, упав на горячий песок, сбросили всадников.
Враги кучей навалились на рыцарей, связали. Добавили к другим пленникам, повели неизвестно куда, оставив трупы своих соратников и персов между барханами на поживу пустынным стервятникам.
Ночевали пленные в каком-то полуразрушенном караван-сарае. Их хорошо кормили, велели переодеться, умыться. Ребята удивлялись: что бы это значило?
- Продадут - мрачно бросил пленный перс.
- Где? - поинтересовался Зореслав.
- В Басре. Или в Багдаде.
- Тогда мы скажем, что нас пленили - обрадовался яровит - что напали на торговый караван.
- Смешной ты - покачал головой перс. - Разбойников уж давно нет. Мы в руках порядочных перекупщиков, уважаемых людей. Кому ты скажешь слово правды? Султану? Но султану и его визирам тоже нужные рабы. Напрасное, надейтесь лишь на собственную судьбу и на счастливый случай. Вы молодые, сильные, можете попасть в добрые руки. Молитесь богам, чужестранцы, святому огню или солнцу. Может, они сжалятся над вами.
Султанская дочь
Миновало два дня. Побратимы стояли на базарной площади в Басре средь скопища рабов. Вокруг клокотало торжище, кричали люди, сновали бродяги и воры, ржали кони. Продавал славян горбатый перекупщик с маленьким, как печеное яблоко, личиком, на котором блестели два злобных глаза. Однако с пленными горбун был мягок, одел их в новые полосатые халаты, велел умыться и расчесаться. Юноши стояли в толпе бронзовых, черных и желтых людей, тоскливо глядя вокруг, привлекая внимание покупателей белой кожей, русыми волосами и надменной осанкой.
К ним подходили, щупали мышцы, пытались посмотреть на зубы. Побратимы отворачивались, излучая ненависть и бессильный гнев. Перекупщик, вероятно, правил за славян непомерно высокую цену, потому что покупатели сокрушенно покачивали головами, чмокали языками и с сожалением шли прочь.
Солнце поднималось выше, над базаром стоял столб пыли, начало припекать. Парни изнывали от жары, обливались потом. Но вот площадью прокатились тревожные крики, потом зацокали копыта коней, сотни мелких торговцев и воров ринулись наутек: к торжищу приближалась пышная процессия, шестеро черных рабов несли на длинных шестах голубой шелковый шатер, их окружала цепочка всадников. Горбун что-то перепугано вещал побратимам, упал на колени, усердно кланяясь. Ребята заинтересованно смотрели на причудливое зрелище.
- Падайте ниц! - крикнул горбун - Приближается дочка султана, пусть пошлет ей небо сто тысяч лет жизни!
- Нам безразлично, кто она - буркнул Зореслав - Мы не привыкли склоняться даже перед ясным Яр-Дивом!
- Хорошо сказал - скупо отозвался Дуб.
Процессия остановилась напротив славян. Из-за покрывала выглянуло смугловатое личико, мелькнули черные глаза, сразу спрятались. Послышался звонкий голос, а затем один из всадников дал знак горбуну, что-то спросил. Тот, угодливо кланяясь, униженно отвечал. Всадник, пренебрежительно улыбнулся, брезгливо бросил на землю кожаный кошель. Зазвенело золото, перекупщик пал ниц, схватив добычу, а побратимам велели трогаться следом за всадниками.
Их провели узенькими улочками Басры к высокой зубчатой стене. Отсюда видно был широкий залив, паруса кораблей, небосвод с белыми кудрявыми тучами. У тяжелых ворот стояла многочисленная стража, на стенах тоже ходили, перекликаясь стражники. Пленных ввели на двор, шелковый шатер понесли дальше, а славяне остались в буйном цветущем саду. Подошли чернокожие рабы, сняли цепи с ног, дружелюбно похлопали по спинам. Приказали ожидать.
Побратимы оглядывались, удивлялись волшебным строениям, которые возвышались над стеной невиданных деревьев, прозрачному водопаду, который прыскал прохладным источником из пасти мраморного гривастого зверя.
- Диво дивное - прошептал Ветрограй - Мы без цепей, в каком-то сказочном саду. Есть надежда, братья! Не горюйте. Отсюда можно улизнуть.
- Цыц - остерег его Дуб - Услышат - тогда черта лысого убежишь. Видел, сколько стражников вокруг?
К побратимам приблизился толстенький добродушный человечек в белой чалме с длинным острым верхом, писклявым голосом сказал по-гречески:
- Радуйтесь, рабы. Имеете счастливую судьбу. Это - сад султанской дочки Зульфиры, она выбрала вас трех для присмотра за ее любимыми деревьями и цветами. Я покажу вам где должны есть и спать. Идите за мной.
- Одно скажу вам - тихонько говорил Зореслав, шествуя за человечком между каменными рвами, по которым струилась прозрачная вода - надо терпеть и смотреть, запоминать и готовится. Ни одного лишнего шага, братья.
Покатились дни. Труд в саду был легок, приятен - рыхлить землю, окапывать деревья, поливать, присматривать за кустами разнообразных роз. Парни даже удивлялись, почему для такого дела избрали именно их, сильных воинов?
По вечерам яровиты сажались вокруг водопада на мраморных плитах и пели тоскливые славянских песен. К им собирались чернокожие рабы, грустно слушая чужие мелодии.
Как-то Зореслав отметил, что не только рабы слушали их пение, между деревьями видно было стайку девушек в длинных платьях с покрытыми покрывалами лицами.
- Зульфира, Зульфира - шептали со страхом рабы, отворачиваясь.
Парни удивлялись: чем так заинтересовалась султанова дочь, что даже слушает песни пленных?
Миновало две недели. Побратимы решили убегать. Дуб присмотрел место, где можно было копать подземный ход: возле густых кустов роз - к круче за стеной, которая выходила к заливу.
Копали ночью, по очереди. Один спал, а двое работали. Землю рассыпали между деревьями, а часть бросали в поток, и вода несла ее за пределы сада.
За три недели нору выкопали под стену. Работы осталось немного дней на три. Парни приготовили чистый наряд, ножи, немного харчей. Но в предпоследнюю ночь их выследили.
Чернокожие воины с факелами окружили славян, нацелили в грудь копья и сабли, кто-то ударил Зореслава боевой палкой, слышались угрожающие возгласы. А потом - властный голос:
- Дорогу!
Пораженные побратимы узрели прекрасную девушку: она отбросила дымку и сверлила черными глазами Зореслава. Парни молчали, затравлено оглядываясь вокруг. Теперь им не выбраться из неволи, все пути к побегу отрезаны! Оставалось одно - в темницу, в кандалы и вонь.
- Вы хотели убежать, чужестранцы? - звонко спросила Зульфира.
- Да, владычице - смело глянул Зореслав в ее прекрасное лицо - разве нет это последнее право раба?
- Странные люди - вела далее султанова дочка - зачем убегали вы из этого волшебного сада? За ним - толпища моих подчиненных, они свободны, и что имеют, кроме бедности и вечного стремления получить убежище и еду? Много из них мечтают попасть сюда.
- Домашние звери - ответил Зореслав, - а есть звери дикие. Одним хорошо в неволе, а другим неволя - смерть. Мы - свободные птицы, прекрасная владычице. Жизнь нам - лишь в небе.
- Знаете ли вы - остро сказала Зульфира - что за побег из моего сада лишают жизни?
- Нам известно об этом - склонил голову яровит.
- И все-таки шли на смерть. Во имя чего?
- Большая судьба ведет нас - пылко говорил Зореслав, с доверием, глянув девушке в глаза - Что нам смерть, когда там, вдалеке от твоего волшебного сада, ждут нас родные люди? Без них мы лишь тени, потому что жизнь без любви - мираж.
- Жизнь без любви - мираж - прошептала Зульфира, и на ее личике промелькнула тучка печали. - Как страшно ты сказал, чужестранец! Ты поразил меня в сердце. Я не ведаю любви, не знаю, что она дает. Я слушала ваши песни, они тревожили мое сердце не понимаю почему.
- Ты прекрасна, владычица - искренне говорил яровит - и можешь дать счастье наилучшему рыцарю. Верь мне. Но сердце мое не вместит другой, кроме той, которая прыгнула со мной над священным огнем.
- Расскажи мне о себе, юноша - попросила Зульфира - расскажи все.
Чернокожие воины, которые только что готовы были растерзать на куски беглецов, с удивлением смотрели, как могучая владычица слушает взволнованный язык белокожего чужестранца. Глаза ее то загорались огнями увлечения, то туманились печалью, то мерцали тревогой. И такой искренней, нежной и доверчивой казалась она побратимам, что они забывали иногда, где оказались и в каком состоянии.
На темно-синем дивоколе уже бледнели звезды, когда яровит закончил свой рассказ. Зульфира порывисто поднялась с мраморного сидения, решительно махнула рукой воинам:
- Идите прочь!
- Но, повелительница… - со страхом сказал надзиратель - они беглецы и должны…
- Я освобождаю их - властно сказала султанова дочь. - Выпиши им фирман, дай золота в дорогу. Отныне они не рабы, а странствующие рыцари.
- Твоя воля - закон - кланяясь, пробормотал надзиратель, завистливо посматривая на изумленных славян.
Парни не верили тому, что случилось, глядя, как отступают от них часовые и исчезают между деревьями сада. Девушка мягко улыбнулась, коснувшись нежными пальцами плеча Зореслава.
- Ты разбудил меня, ясноокий чужестранец! Я очень долго спала. Лети! Мои слуги помогут вам сесть на корабль, который плывет в Индию. Встретишь свою любовь - вспомни меня.
Водоворот
Персидский торговый корабль счастливо доставил побратимов в Индию. Без особенных приключений добрались они к Лахору, где на окраине города нашли условленное пристанище. Там их встретил немолодой мужчина в оранжевом плаще, с выбритой головой. Глянув на прибывших пронзительными черными глазами, на хорошем греческом языке их поприветствовал, пригласив отдохнуть. Почтительно взял в руки знак, какой славутинский ведун из вольной твердыни положил в ладунку Зореслава: то был серебряный болван Световида - Яр-дива маленькое подобие того кумира, который стоял на площади Хортицы. Яровит также отдал хозяину свиток тонкой кожи, зашитый в ноговицу. Там было послание от Ярогана. Прочитав знаки, индус пристально глянул на побратимов, одобрительно кивнул, но больше не сказал ни слова. Отвел их к небольшой уютной комнате, а сам исчез.
Парни отсыпались после тяжелого пути, даже есть не хотелось. На рассвете за ними пришли. За воротами, у каменной стены, били копытами землю оседланные кони. Кроме хозяина, славян приветствовал еще низенький парнишка с узкими глазенками, одетый в белую рубаху и такие же штанишки. Зореслав хотел что-то спросить, и хозяин приложил палец к устам, и дал знак садиться на коней.
Ехали долго, целый день. Отдыхали и кормили коней в скалистом ущелье около огня. Рядом гремел в долине прозрачно-зеленый поток, в густых зарослях пронзительно верещали смехотворные создания - обезьяны, которых побратимы видели впервые в жизни.
- Будто человек - удивлялся Дуб, глядя, как животные выхватывают друг у друга из рук плоды - Только что с хвостами.
- Расскажем дома - не поверят! - заливался смехом Ветрограй.
Еще двое суток странствовали побратимы вслед за молчаливым проводником. Горы стали выше, поднялись в дивоколе величественной стражей, заискрились ледяные шапки на верховьях. Коням уже трудно было идти узкими тропами над глубокими безднами, иногда приходилось спешиваться и осторожно пробираться крутизной, ведя животных под уздцы. Наконец под вечер они достались высокого плато, увидели дом из смолистых хвойных деревьев, покрытую тесом. Навстречу ним вышел высокий дед с палкой в руке, помог расседлать коней, молча повел к жилью. На плотной циновке старик посадил гостей, предложил молоко и дикий мед, а после велел спать.
На рассвете юного проводника уже не было, с ним исчезли и кони. Дед знаками показал, что дальше надо идти пешком.
Скалы возвышались к небу, нависали над головами, угрожая раздавить неосторожного. Проводник пробирался между каменными великанами легко и уверенно, без оглядки, а побратимы не могли избавиться от тревоги, хоть на душе было торжественно и празднично.
Дышать стало тяжелее. Везде скалились грозные пасте бездн, где-то внизу клокотали, пенились потоки, но так глубоко, что к тропе даже шума не доносилось.
Тишина, красочные скалы и небо.
Иногда Зореславу казалось, что все это снится. Идут они над крутизной, направляются в таинственную даль, стремятся достичь чего-то желанного, и никак не могут проснуться.
Опускались сумерки. Проводник зажег факел, вел побратимов очень осторожно. Багряный круг огня выхватывал из мрака небольшой кусок тропы, а по бокам дрожала, дышала неизвестностью и беспокойством зловещая мгла.
Легли отдыхать в полночь. На рассвете встали, опять шли целый день, отдохнув лишь раз, чтобы сварить похлебки из ячневой муки.
Прошла неделя. За это время путешественники не встретили ни одного человека. Лишь иногда на скалах можно было усмотреть пугливых коз и круторогих баранов.
Наконец проводник вывел славян к берегу узкой полноводной реки. Между черно-багряными скалами пенился водоворот, а дальше, преодолев преграду острозубых порогов, прыгал в жуткую бездну, которая дышала влажным зеленым туманом.
Проводник остановился на маленьком выступлении под ветвью высокого, буйного деодара - голубого горного кедра. Зажег костер, дал знак побратимам сесть вокруг. Нарушив длинную молчанку, сказал:
- Оставляю вас, искатели. Ждите сужденного. Дальше пусть ведет карма и воля звездных сыновей.
Он вернулся, чтобы идти. Зореслав остановил его вопросам:
- Кого нам ожидать, друг?
Дед кивнул в сторону реки, ничего не сказав.
- Что такое карма? - переспросил яровит.
- То, что вы заслужили собственным подвигом и сердцем - сказал проводник, дружелюбно посмотрел на побратимов. - то, что невозможно обойти. Ваша судьба.
Он уже не оглядывался и исчез так быстро, будто его и не было. Парни обеспокоенно переглянулись, никто не хотел нарушать молчания: слишком величественны были горы вокруг, слишком торжественно пела вековечную песнь река.
Внезапно до них донесся звук падающих камней. Кто-то спускался сверху по тропе. Парни насторожились. Кусты горного шиповника расступились, и путешественники увидели высокую фигуру человека в оранжевой одеже, в конической шапке такого же цвета. Лица неизвестного светилось улыбкой, темные глаза смотрели из-под густых бровей спокойно, дружелюбно. Он приложил ладони к груди, молча сел к огню, протянув руки к пламени. Смотрел в танцующий костер сосредоточенно, будто делал важное неотложное дело. Наконец тихо спросил:
- Кто вы?
- Люди с далекого края, где заходит солнце - ответил Зореслав, пытаясь правильно выразить мысль чужим языком - Мы много странствовали в чужих краях, пока пришли сюда, к наивысшим горам. Мы были в рабстве, судьба освободила нас. Мы - искатели.
- Чего хотите? - не меняя позу, спросил неизвестный.
- Живой воды. Должны ее найти у Рода и Лады, наших звездных пращуров. Так завещано мудрецами нашего края.
Мужчина шелохнулся, его глаза блеснули, словно угли. И угасли.
- Следуйте за мной - решительно сказал он, вставая с камня.
Побратимы направились за новым проводником, они уже привыкли к молчаливой послушности. Тропа извивалась по такой крутизне, что захватывало дух. Река исчезла где-то слева, вокруг серели голые скалы. Между ущельями появилось хмурое городище, окруженное высокой стеной. Вокруг него струился глубокий поток, к узким вратам вела вымощенная черными плитами дорога, а дальше - мост на толстенных цепях.
- Ты со мной - ровным голосом сказал проводник, поглядев на Зореслава – Твои спутники пусть подождут здесь.
Дуб хотел возразить, но Зореслав глянул неодобрительно, и побратим промолчал. Вместе с Ветрограем сели они над потоком, а проводник с яровитом прошли по мосту к вратам, которые бесшумно отворились. Вокруг не было и души: ни стражи, ни тех, кто мог бы открыть.
Проводник вел юношу в подземелье по узкой лестнице. Кое-где в нишах брезжил призрачный свет, будто жар в кузнечном горне. Чем ниже спускались они под землю, тем тревожнее становилось на душе Зореслава. Наконец они вошли в большой зал, где высился болван какой-то богини. На шее у нее белели бусы из человеческих черепов, в одной руке она держала человека, во второй - кровавый нож, которым собиралась отрезать голову обреченного. Богиня танцевала, стоя одной ногой на груди сильного юноши, его веки были закрыты, будто в глубоком сне. Зореслав так увлекся поразительной фигурой, что остановился. Проводник остановился тоже, скупо сказал:
- Кали.
- Кто такая? - спросил юноша.
- Наивысшая мать.
- Почему страшная? Зачем черепа?
- Так ее видят люди, пока спят, как тот бог, что на котором она танцует. Он спит и видит сны, будто мать Кали пожирает живые существа. На первый взгляд, это действительно так: человек рождается, чтобы умереть - вот что такие бусы, надетые на шею богини.
- А в действительности? - тревожно спросил Зореслав.
- Надо проснуться.
- И что будет?
Незнакомец помолчал, лишь остро глянул на юношу. Зореслав вздохнул, покачал головой.
- У нас тоже есть Большая Мать. Мы ее называем Живия, потому что она дает жизнь. У нее прекрасное девичье лицо, добрые руки, цветы и колосья хлеба в ладонях. Наша Живая говорит, что смерти нет, смерть есть лишь для того, кто ее боится.
- И ты веришь в ту сказку?
- Меня так научили.
- Почему же ты хочешь живой води? - улыбнулся проводник, и между его бровями залегла глубокая морщина.
- Это не мое желание - ответил яровит.
Внезапно свет погас. Юношу окутала кромешная тьма. Ни звука. Глухая всепоглощающая тишина.
Страх родился в сердце, коснулся сознания: что случилось, куда он попал? Яровит ступил шаг вперед, протянул руку туда, где только что стоял проводник. Там никого не было.
Среди мрака блеснула фиолетовая зарница, громыхнул оглушительный гром. Зореслава ослепило. Там, где была фигура Кали, замерцало багряное сияние: на голове статуи загорелся глаз, призрачным светом освещая подземелье. Юноше показалось, что перед ним отворилось пространство, а из трещины выросла могучая фигура мужчины: длинные темные волосы вихрились, будто степной смерч, глаза изменялись цветами радуги, вытянутое лицо было волевым, властным и привлекательным. Он схватил Зореслава за плечи, глянул в глаза, в самую сокровенную глубь души. Яровит почувствовал, будто раскаленный прут прожег его естество, всколыхнул тело в глубине.
- Кого ищешь? - загремел громкий голос.
- Рода и Ладу наших пращуров - прошептал парень.
- Глянь на меня - послышалось в ответ - Ты нашел то, что искал. Я - звездный сын, вечно юный и бессмертный. Чего жаждешь?
- Живой воды.
- А что отдашь за нее? - пророкотал голос, и Зореславу услышал в нем насмешку - Ведь немалого ищешь. Знаешь, что даром ничего не достается?
- Что у меня есть? Лишь я сам.
- Есть душа, сердце - отрицал голос, а пылающие глаза вперились в душу парня - отдаешь их мне?
- Бери! – устало прохрипел Зореслав, мгновением позже почувствовал тревожное предостережение. Но было поздно. Перед внутренним зрением мелькнуло укоризненное лицо Бояна, темные провалы его слепых глаз, послышался предостерегающий голос: «Мы есть то, что нельзя отдать».
Где-то послышался смех. Или это показалось? Волна безвольности подхватила яровита, а над ним в странном колдовском ритме раздавались зловещие слова, усыпляя сознание:
- Отныне твоя жизнь принадлежит мне.
- Принадлежат тебе - послушно повторил Зореслав.
- Ты пойдешь дальше, чтобы добыть живую воду.
- Я достану живую воду.
- Ты вернешься сюда, вернешься сюда, сюда, сюда, сюда….
- Я вернусь сюда - согласился Зореслав.
- И забудешь, где ты был, что видел.
- Забуду! - всхлипнул от страшного напряжения яровит - Забуду.
- Ты принадлежишь мне, мне, мне… - гремело в подземелье, и безразличные стены поглощали эхо, а зловещая Кали, танцуя на груди юного спящего бога, улыбалась насмешливо и загадочно.