Х а р и т о н о в. Слушаю.
Р о з е н б е р г. Я надеюсь, что вы нам искренне преданы, доктор?
Х а р и т о н о в. Искренне, господни капитан.
Р о з е н б е р г. И все, кто борется против нас, — это и ваши враги, доктор? Так или не так?
Х а р и т о н о в. Так, господин капитан.
Р о з е н б е р г. Как так? Точнее.
Х а р и т о н о в. Враги, господин капитан.
Р о з е н б е р г. И когда они погибают, вы должны этому радоваться, доктор?
Х а р и т о н о в. Да, должен, господин капитан.
Р о з е н б е р г. Нет, точнее. Не «должен», а «рад». Так ведь?
Х а р и т о н о в. Рад, господин капитан.
Р о з е н б е р г. Я надеюсь, что ваша жена сказала неправду и ваш сын, конечно, не борется против нас?
Х а р и т о н о в. Нет, господин капитан, к сожалению, это правда, он в армии. Я с ним давно уже в ссоре, но он в армии.
Р о з е н б е р г. К вашему большому сожалению?
Х а р и т о н о в. Да, господин капитан, к сожалению.
Р о з е н б е р г. И если бы его уже не было в армии, то ваши сожаления кончились бы?
Х а р и т о н о в. Конечно, господин капитан.
Р о з е н б е р г. Подойдите сюда поближе. (Закрывая удостоверение одной рукой, оставляя только карточку.) Это лицо вам знакомо?
Х а р и т о н о в. Николай!
Р о з е н б е р г. Я вижу, знакомо. (Открывая все удостоверение.) Здесь, на этой дырке, доктор, ваши сожаления кончились. Вы можете быть довольны. Ваш сын уже не в армии. Правда, я лично не видел, но я в этом уверен. Можете уже не сожалеть.
Харитонов молчит.
Ну как, вы рады этому, доктор?
В е р н е р. Розенберг!
Р о з е н б е р г (поворачиваясь к нему, холодно). Да? Одну минуту терпения. Значит, вы рады этому, господин доктор? (Резко.) Да или нет?
Х а р и т о н о в (сдавленным голосом). Да, рад.
Р о з е н б е р г (Вернеру). Ну вот видите, Вернер, доктор рад. И мы с вами сомневались в нем совершенно напрасно. Вы можете идти, доктор. Мне все ясно. Спасибо за откровенность. Вы поистине преданный человек. Это очень редко в вашей стране и тем более приятно.
Харитонов выходит.
В е р н е р. Зачем вся эта комедия? Если нужно расстрелять — расстреляйте или скажите мне, если вы сами неврастеник и не умеете. Но то, что вы делаете, — это не солдатская работа.
Р о з е н б е р г. У вас устарелые взгляды, Вернер. Изучение нравов входит в наши обязанности.
В е р н е р. Вы мне осточертели с вашим изучением нравов. Я завтра же попрошусь в полк, чтобы больше не видеть вас с вашим изучением нравов. Я буду убивать этих русских, будь они прокляты, но без ваших идиотских предварительных разговоров, которые мне надоели.
Р о з е н б е р г. Вы не будете пить чай?
В е р н е р. Нет. (Выходит.)
Х а р и т о н о в входит и бессильно прислоняется к притолоке. Входит М а р и я Н и к о л а е в н а с самоваром.
Х а р и т о н о в (тихо). Маша! Послушай, Маша!
М а р и я Н и к о л а е в н а. Что тебе?
Х а р и т о н о в. Я хочу тебе сказать…
М а р и я Н и к о л а е в н а. Что еще ты хочешь мне сказать?
Х а р и т о н о в. Я хочу тебе сказать… Нет, не могу. (Уходит.)
М а р и я Н и к о л а е в н а. Сейчас я принесу заварку.
Р о з е н б е р г (искоса смотрит на нее, держа в руке удостоверение). У вас, оказывается, был сын в армии?
М а р и я Н и к о л а е в н а. Почему был? Он в армии и есть.
Р о з е н б е р г. Нет, был. Или, как говорит ваш муж, к сожалению, был. Но теперь, как говорит опять-таки ваш муж, его, к счастью, нет. Но знаете, ваш муж рад, что его нет.
М а р и я Н и к о л а е в н а. Что вы говорите? Что вы говорите?
Р о з е н б е р г. Нет… вы не подумайте только, что это имеет какое-то прямое отношение ко мне. Я не был бы так жесток с матерью. Но ко мне случайно попало вот это. Поэтому я и говорю «был».
Мария Николаевна сжимает в руках удостоверение, тупо смотрит на него и так, не выпуская, садится за стол. Сидит молча, оглушенная.
(После паузы.) Я бы не рискнул вам сказать, но я подумал, что вы разделяете взгляды вашего мужа, а ваш муж сказал, что он рад этому, несмотря на свои родительские чувства.
Мария Николаевна молчит.
Что же вы молчите? Да, да, он так и сказал. Доктор!
Входит Х а р и т о н о в.
Доктор, вы ведь сказали, что вы рады, а?
Мария Николаевна поднимает голову, смотрит на Харитонова.
Харитонов молчит.
Или вы мне сказали неправду? Вы не рады?
Харитонов молчит.
М а р и я Н и к о л а е в н а (молча кладет удостоверение и говорит механически). Сейчас я вам заварю чай.
Р о з е н б е р г. Спасибо, прекрасно.
Мария Николаевна за спиной Розенберга и Харитонова подходит с чайником к одному шкафчику, потом к другому, аптечному. Порывшись там, возвращается к столу.
М а р и я Н и к о л а е в н а. Вот чай.
Р о з е н б е р г. Прошу вас, налейте. Знаете, солдатам всегда приятно, когда женская рука наливает им чай или кофе. Верно ведь, а, доктор?
Харитонов молчит.
Что вы молчите? Потеряли дар речи?
Мария Николаевна наливает Розенбергу чай.
Ну, доктор, может быть, вы выпьете чаю со мной, а? Вы взволнованы. Ничего. Выпейте. Вы же наш преданный друг. Я рад сидеть за одним столом с вами.
Х а р и т о н о в. Спасибо.
Р о з е н б е р г. Мария Николаевна, налейте чаю вашему мужу.
Пауза. Мария Николаевна смотрит на Харитонова, потом тем же механическим движением молча наливает чай и ему.
Ну, доктор.
Х а р и т о н о в. Я прошу простить, господин капитан, но мне дурно… я не могу…
Р о з е н б е р г. Ну, как угодно, как угодно.
М а р и я Н и к о л а е в н а (спокойно). Вам больше ничего не нужно, господин капитан?
Р о з е н б е р г. Нет, спасибо. Вернер, я иду к вам! (Взяв чашку, выходит.)
Харитонов сидит на диване, опустив голову на руки. Мария Николаевна стоит у стены. Молчание.
Х а р и т о н о в. Маша!
М а р и я Н и к о л а е в н а. Что?
Х а р и т о н о в. Маша, я не могу так.
М а р и я Н и к о л а е в н а. Оставь меня. Я не хочу тебя слушать.
Х а р и т о н о в. Бросим все, уедем, убежим. Я боюсь их всех. Я ничего не хочу.
М а р и я Н и к о л а е в н а. Поздно. Я же тебе говорила. А теперь поздно. Ты даже не знаешь, как поздно.
Раздается грохот отодвинутого в соседней комнате стула. Дверь открывается. Вбегает Р о з е н б е р г и останавливается.
Р о з е н б е р г. Что вы там намешали?! Что вы там намешали, вы, вы! (Падает лицом вперед на пол.)
Мария Николаевна стоит неподвижно.
Х а р и т о н о в (суетясь). Что с вами? Что с вами? (Подбегает к Розенбергу, пытается поднять его с полу.)
Мария Николаевна безучастно молча стоит у стены.
Входит В е р н е р.
В е р н е р (четким шагом подходит к Розенбергу; нагнувшись, берет его за руку, слушает пульс). Кто это сделал?
М а р и я Н и к о л а е в н а. Мы. Мы его отравили — я и муж.
Х а р и т о н о в (с колен). Нет, господин капитан, она говорит неправду… Это не мы. Это не я. Не я…
М а р и я Н и к о л а е в н а. Мы, мы. Встань. (Подходит к Харитонову, приподнимает его.) Встань, Саша, встань. (Быстро.) Это мы с ним. Мы вас ненавидим. Мы это сделали, мы оба — я и он.
Х а р и т о н о в. Господин Вернер! Господин Вернер!
В е р н е р. Вы думаете, что я вас буду отдавать под суд?
Х а р и т о н о в. Господин Вернер, это не я.
М а р и я Н и к о л а е в н а. Да, мы это сделали. Вы убили нашего сына. Мы отравили этого вашего негодяя.
В е р н е р. Я вас не отдам под суд. Я вас просто повешу обоих через двадцать минут. (Открывает наружную дверь.) Эй, кто-нибудь.
М а р и я Н и к о л а е в н а (прижав к себе совершенно обезумевшего от ужаса Харитонова, кричит, прислонясь к стене). Ну и вешай! Вешай!
Ночь. Берег лимана. Деревья. Спуск к воде. Задняя стена какого-то строения. Через сцену медленно идут В а л я и С а ф о н о в. У Сафонова правая рука на перевязи.
В а л я. А я в прошлый раз как раз тут и переплывала.
С а ф о н о в. Вот как раз потому, что прошлый раз тут, — сегодня в другом месте поплывешь. (Смотрит на часы.) Сейчас поедем.
В а л я. Светятся. Хорошие.
С а ф о н о в. В Улан-Баторе купил, уже давно.
В а л я. Где это?
С а ф о н о в. Улан-Батор? Это город такой, в Монголии. Далеко… Сейчас меня на Южную балку отвезешь, провожу тебя и… Запальники и шнур не забыла?
В а л я. В машине лежат. Что, поедем?
С а ф о н о в. Сейчас…
Из-за дома выходит В а с и н.
В а с и н (оглядываясь). Товарищ капитан!
С а ф о н о в. Я.
В а с и н. Сейчас поедете?
С а ф о н о в. Да, а что?
В а с и н. Я, с вашего разрешения, останусь тут, в роте, до утра. Телефон все еще не починили, я сам подежурю.
С а ф о н о в. Только к рассвету в штабе будь, ладно?
В а с и н. Так точно. (Уходит.)
С а ф о н о в. Сейчас поедем… Да, вот тебе и последнее испытание, Валентина Николаевна… Ты у меня теперь старая разведчица. Я теперь тебя по имени-отчеству принужден звать.
В а л я. А «вы» — не надо.
С а ф о н о в. Нет, теперь я уже принужден, ничего не поделаешь.
Слышна канонада.
Совсем наши близко к лиману подошли. Наступают. Ты представь себе, наступают наши!.. А то уж больно обидно помирать было, тем более что лично я в загробную жизнь не верю. Теперь и сказать можно. Я только вчера, когда эту канонаду в первый раз услышал, в первый раз поверил, что живы будем. И поскольку у меня надежда быть в живых появилась, прошу тебя, Валентина Николаевна, делай что надо, а так зря не прыгай. Я тебя очень хочу живой видеть.