осами, уложенными в каре.
— Проходите, детективы, я ждала вас. Меня зовут Самира Мом, и я заведую данным учреждением.
— Здравствуйте, я — детектив Агнес Крус, а это — детектив Ален Расмус. — Агнес показала на Расмуса.
Тот кивнул и сразу начал бесцеремонно рассматривать многочисленные фотографии девочек рядом с женщинами в строгих платьях, которыми была увешана вся стена.
— Спасибо, что сразу приняли нас. Мы расследуем смерть Линды Смит и хотели бы побеседовать с вами и ее дочерью Милли, — продолжила Агнес.
Заведующая глубоко вздохнула, кивнула и, вернувшись в свое кресло, жестом указала на стулья для посетителей. Агнес тут же села, а Расмус остался стоять у стены.
— Мы оповещены о печальной кончине матери Милли, — проговорила заведующая. — Девочке уже сообщили.
— Спасибо, — сказала Агнес.
— Чем я могу вам помочь?
— Расскажите, как девочка попала к вам в учреждение? — спросил без церемоний Расмус.
— Ох, у нас в приюте сто пятьдесят детей, и каждый ребенок с тяжелой историей. Кого-то родители бросили в больнице, кого-то — на ступенях приюта или оставили на улице.
— Нас интересует Милли Смит, — перебил Расмус и был награжден неодобрительным взглядом Агнес.
— Да, да, конечно. У Милли тоже было непростое детство. Она попала к нам из городской больницы, после того как ее подлечили. Но девочка оказалась истощена не только физически, но и эмоционально. Она была одинока, сбита с толку, напугана, о ней никто не заботился, она недоедала, не посещала школу, и сейчас мы пытаемся заполнить огромные пробелы, просто дыры, в ее развитии. Ее мать отстранилась от воспитания и содержания ребенка. Милли нуждалась в заботе, которую получает у нас в приюте.
Заведующая тяжело дышала, ее большая грудь вздымалась в такт словам.
— Девочка почти не разговаривает, хотя прошло уже почти полгода, как она у нас. Наши специалисты делают все возможное, чтобы вернуть ее к нормальной жизни, но пока мы движемся очень медленными шажками.
— Мы можем с ней побеседовать? — спросил Расмус.
— Запретить я вам не могу, вы же представители власти.
— Кроме того, мы расследуем убийство, — вставил несдержанно Расмус.
— Убийство? — удивилась заведующая, ее глаза широко открылись, брови взлетели вверх. Она сцепила руки и встряхнула головой, словно стряхивая с себя эту информацию. — Я думала, ее мать умерла от болезни, вызванной пагубными привычками, которые заполонили ее жизнь.
— Мы не можем разглашать детали следствия, но она умерла не от естественных причин, — ответила Агнес более мягко, чем сказал бы Расмус.
— О, Святая Мария, — испуганно пролепетала заведующая и прижала левую руку к груди.
— Вернемся к разговору с девочкой, — напомнил Расмус.
— Да, еще раз повторю, что не могу вам запретить, но я бы рекомендовала провести беседу только вашей коллеге. Без вашего присутствия.
— Это почему же? — удивился Расмус.
— Ну у нас приют для девочек, и Милли, как и многие наши постоялицы, не очень доверяет мужчинам. Откровенно говоря, она им совсем не доверяет и очень боится. Поэтому если вы хотите услышать от нее хоть слово, хотя и этого обещать не могу, то предпочтительнее, чтобы вы обождали в коридоре или саду и не попались ей на глаза.
Расмус демонстративно задумался, провел крупной рукой с выступающими венами по небритому лицу.
— Хорошо, так и поступим, — сказала за него Агнес.
— И еще, при разговоре будем присутствовать я и наш психолог миссис Пимс. А вы, детектив, можете пока побеседовать с внештатным специалистом по поддержке и адаптации детей мисс Иллаей Стоун. Она тоже занимается Милли, и, возможно, поможет вам в чем-то.
Расмус кивнул.
— Где я могу ее найти? — сухо спросил он.
— Подождите во внутреннем саду, я ее позову. А мы с вашей коллегой пойдем к Милли.
Детектив Расмус принялся расхаживать по внутреннему двору перед приютом. По периметру здания цвели яблоневые и вишневые деревья, под окнами красовались аккуратные клумбы с разноцветными яркими тюльпанами. Напротив здания на огороженном сеткой поле играли одетые в одинаковую форму девочки, периодически настороженно поглядывая в его сторону. Он попытался им улыбнуться, но они все разом отвернулись и с визгом побежали к противоположному краю.
Среди звуков звенящего в воздухе задорного смеха и болтовни Ален расслышал ровный стук каблуков и обернулся. По ступеням к нему направлялась молодая, лет тридцати, девушка с каштановыми кудряшками, которые весело блестели на солнце, как шоколадные завитки. Светло-карие глаза ее улыбались и светились какой-то детской добротой, маленький курносый нос был чуть присыпан веснушками, уголки четко очерченных губ цвета были приподняты к солнцу. Детектив замер, невоспитанно уставившись на ее милое лицо, пока она не окликнула:
— Детектив?
— Да? — опомнившись, произнес Расмус, сам не ожидавший от себя такого поведения. — Прошу прощения, меня зовут Ален Расмус, и я детектив Центрального полицейского управления Пятого округа. — Он неуклюже попытался достать из кармана удостоверение.
— Не надо, поверю вам на слово, — усмехнулась она. — А я — Иллая Стоун, занимаюсь адаптацией детей в этом приюте.
— Приятно познакомиться, миссис Стоун, — выдавил, к своему удивлению, Расмус и протянул ей руку.
— Мисс Стоун, — уточнила она и вложила свою небольшую ладонь с бежевыми аккуратными ноготками в его крупную лапу.
Ален почувствовал бархатистость кожи, хрупкость пальцев, и его как током ударило. Пожав нежную ладонь, детектив быстро убрал руку.
Ее брови чуть приподнялись от удивления.
— Пройдемся по территории? — спросила она.
— Да, конечно. Расскажите, чем вы занимаетесь в приюте?
— Я специалист по социализации детей, по поддержке в адаптации к окружающему миру и принятии себя и окружающих. В приюте я внештатный работник, посещаю детей примерно один-два раза в неделю.
— А если сказать проще, чем вы занимаетесь? — уточнил он скорее для себя чем для дела.
— Помогаю детям принять себя и приспособиться к внешним обстоятельствам и окружающему их обществу. Стать его частью.
— То есть вы психолог или психотерапевт? Что-то такое? — сумбурно переспросил он.
Мысли его разлетались в разные стороны от сладкого аромата, который исходил от нее, а может, от цветущих деревьев, окружающих их.
— О нет, — серьезно ответила девушка. — Если бы я была психологом или, не дай бог, психотерапевтом, я бы так и сказала. А я специалист, оказывающий помощь в адаптации. Да, по квалификации я — дипломированный психотерапевт. Но психотерапией давно не занимаюсь. По крайней мере, с детьми.
— И в чем разница? — бесцеремонно прервал ее Расмус.
Она улыбнулась.
— Разница в сути. Я думаю, вы не обладаете излишком времени, чтобы вдаваться в подробности. Поэтому объясню просто и кратко. Я не лезу детям в душу и не тревожу их память. Этим пусть занимаются другие специалисты. Если дети желают, то могут рассказать мне все, я всегда к их услугам. Но в основном говорю я, показываю им этот мир, даю советы и подсказки, как выжить в нем. К примеру, пересаживая растение из горшка в клумбу, мы не можем просто положить его на землю и ждать, что он сам все сделает. Мы должны выдернуть сорняки, выкопать ямку, оставив достаточно места для корней, налить воды, потом поместить внутрь цветок, засыпать землей и так далее. Вот и я помогаю детям приспособиться к новой земле, а взрослым даю советы, что нужно сделать, чтобы цветок прижился.
— Теперь стало немного понятнее, — неуверенно констатировал детектив. — И вы занимаетесь с Милли Смит?
— Да, именно поэтому я и беседую с вами, — чуть насмешливо произнесла Иллая.
И Расмус, вместо того чтобы испепелить ее в ответ взглядом, лишь улыбнулся.
— Мы расследуем убийство матери Милли. Скажите, почему девочка сбежала из дома? Может, она вам что-то рассказывала? Вдруг ей известно, кто желал ее матери смерти?
— Вы задали мне сразу три объемных, не связанных друг с другом вопроса одним махом, — констатировала задумчиво специалист.
— Да? — Расмус широко улыбнулся. — Вы предпочитаете все раскладывать по полочкам?
Она пожала плечами и продолжила:
— На первый вопрос я не дам ответа, не имею права, поскольку это может рассказать только сама Милли. Но я сообщу общеизвестные факты и выскажу сугубо личное мнение.
— Я бы очень хотел выслушать ваше мнение, — произнес детектив.
В его голосе промелькнула игривая нотка, но он остановил себя и прервал улыбку, и нотка растаяла в воздухе, а девушка сделала вид, что не заметила ее.
— Насколько я знаю из данных, которые мы получили от службы опеки, мать Милли употребляла алкоголь и наркотики, водила в дом мужчин, удовлетворяла все свои низменные потребности. А вот свой основной долг, долг матери, она не исполняла. — Ее мягкий голос стал жестче, словно в нем натянулась невидимая металлическая пружина. — Женщина забывала кормить ребенка или, может, не забывала, а просто не хотела. Она не водила Милли в школу, не покупала ей вещи, не мыла ее, не лечила. Как девочка продержалась тринадцать лет с такой матерью, не знаю. Она сильная и добрая девочка, которой не повезло с родителями, вот и все. Вот мое мнение. Причин для побега было достаточно. Что стало спусковым крючком, лучше вам спросить у нее, но не думаю, что она когда-то и кому-то об этом расскажет. Может, больше не могла терпеть такое отношение. А может, случилось что-то еще. Но девочка сделала свой выбор, и я ее в этом поддерживаю. Тут ей намного лучше, тут ее кормят, одевают, учат, учитывают ее интересы, о ней заботятся, — закончила Иллая решительно.
— Понятно. А другие мои вопросы?
— Может ли она подсказать вам, кто желал ее матери смерти, я не знаю. Она здесь уже около шести месяцев, и за эти шесть месяцев мать ни разу не приезжала к ней, не писала и не звонила. Я полагаю, она была рада, что избавилась от дочери. Поэтому — еще раз повторю, это только мое мнение — Милли вряд ли сможет вам помочь. Но ваша коллега сейчас разговаривает с ней, и вы сможете уточнить ответ на этот вопрос у нее.