— Да что ты говоришь? Ты же знаешь, там, где он работал, кроме мелких краж и пакостей ничего не происходит. Он бы там и через двадцать лет не набрался опыта. А у нас в Управлении, да у тебя в команде…
— Не льсти мне, Агнес, он все равно не готов.
— Мы все были когда-то не готовы, Ален. Я тоже была не очень-то «спелая», когда попала в Управление. И не помню, чтобы ты жаловался, когда я стала твоим напарником. Я не узнаю тебя, Ален.
Она внимательно взглянула на него. Ее глаза, чуть сморщенный нос, насупленные брови, все выражало осуждение и несогласие.
— Или жаловался? Ален, отвечай немедленно, ты и на меня жаловался кому-то? — спросила она грозным тоном.
Их прервал Роберт, который подошел к столу вместе с Сандрой.
— Мы еще к этому вернемся, детектив Расмус, — произнесла Агнес угрожающим шепотом.
Он ухмыльнулся. Только она умела так выворачивать ситуации в свою пользу.
— Извините, была занята.
Сандра хотела продолжить, но Расмус прервал ее вопросом:
— И чем?
— Что? — не поняла она.
— Детектив Смарт подходил к вам минут пять или семь назад, и я видел, как вы закрыли кассу и двинулись в служебное помещение. Что вы делали там это время?
— Вы меня в чем-то подозреваете? — резко ответила она вопросом на вопрос и занервничала, как и все, кого допрашивал Расмус.
Он любил бить в лоб неудобными вопросами, напряженным тоном, не давая времени опомниться, не позволяя придумывать, юлить. Он умел уцепиться за слово и вытащить все, что ему было нужно.
— Мы работаем в убойном отделе, расследуем убийство. И это вынуждает нас подозревать всех. Вы удивлены?
Он заметил, как ее лицо чуть дрогнуло, как расширились зрачки, а губы самопроизвольно сжались.
— Я просто думала, вы хотите опросить посетителей, а не меня. Мы уже разговаривали с детективом Смартом. — Девушка гневно посмотрела на Роберта.
— Да, но вы еще не разговаривали со мной, — спокойно продолжил Расмус. — И я так и не услышал ответ на свой вопрос.
— Я просто предупреждала сотрудников, что отойду к вам, — пытаясь взять себя в руки, ответила Сандра.
— Долго же вы их предупреждали, — заметил как бы про себя Расмус.
Она попыталась сделать отчужденное лицо и пожала плечами. Но детектив видел, как девушка потрогала карман джинсов, словно хранила в нем какой-то секрет, затем положила руки на спинку стула и сжала его.
— Хорошо, тогда расскажите нам еще раз, — он сделал выразительную паузу, — о жертве. Вы дружили?
— Нет, — быстро бросила Сандра. — Скорее, перебрасывались парой слов время от времени, — уточнила она.
— При этом вы были соседями?
— Мы живем… жили в одном подъезде.
— Вы с ней не ладили? Какие-то конфликты?
— С чего это вы решили? — насупилась она. — У нас не было конфликтов, просто она была… настоящей сукой, вот.
— И как вы это поняли?
— Да что тут понимать. Это все знали!
— Но я спрашиваю лично вас. Почему вы считаете ее именно такой?
— На нее нельзя было рассчитывать. Никому.
— У вас были инциденты? — не унимался детектив.
— Нет, просто таким, как она, не доверяю.
— Мне казалось, моему коллеге вы сказали, что общались.
Она не ответила и только сильнее сжала спинку деревянного стула.
— А таким, как она, это каким?
— Гулящим, — выдавила она ехидно.
— Понятно, — сказал протяжным тоном Расмус.
В ответ Сандра фыркнула.
— Подскажите, с кем она контактировала в баре?
— Да со всеми, — Сандра оглянулась, — со всеми мужчинами.
— А с женщинами? Может, есть подруги, с кем она здесь отдыхала?
— Она предпочитала компанию мужчин и не любила конкуренции, — буркнула Сандра.
— Когда вы ее видели последний раз?
— В субботу вечером, она, как обычно, была в баре.
— Вы что-то заметили в тот вечер? Может, что-то странное в ее поведении?
— Нет, как обычно, клеилась к мужикам.
— И?
— И больше ничего.
— С кем она ушла в ту ночь?
— Я не знаю, не следила за ней, — ответила девушка сухо, но при этом ее лицо напряглось, а глаза наполнились странным блеском.
— Спасибо, если у нас появятся еще вопросы, мы к вам подойдем.
Она кивнула и вернулась за барную стойку.
— Что думаешь? — спросила Агнес.
— Думаю, что она знает, с кем ушла Линда в тот вечер. Вопрос — почему она не хочет, чтоб об этом знали мы?
Все внимательно смотрели на Расмуса, пока он оглядывал посетителей.
— Ну, приступим, — сказал он, и направился к компании мужчин за дальним столиком.
Около часа Расмус выслушивал рассказы о жизни жертвы. Большинство из опрошенных мужчин имели те или иные отношения с ней, кто-то сам рассказывал о них, кто-то признавался неохотно. Но никто из опрошенных не сказал, что был с Линдой в последние часы ее жизни. Они видели ее в баре, говорили, что в субботу она засиделась допоздна, но не помнили, ни во сколько она ушла, ни с кем.
После опроса постояльцев «Дикого медведя», который не всегда шел гладко, команда собралась у входа.
— Ну что, кто-то завладел ценными сведениями? Удалось что-то узнать?
— У меня пусто, не считая десятка предложений хорошо провести ночь, — ответила Агнес и усмехнулась сама себе. — Никто толком не знал, чем она занималась, с кем встречалась, чем жила. Она была невидимка, просто одна из многих, с кем можно расслабиться. Удручающая жизнь, скажу я вам.
— У меня и того меньше, — пробубнил Роберт. — Никаких предложений. — Он обменялся с Агнес улыбкой.
— Может, кто-то привлек ваше внимание? Кто-то подозрительный?
— Ален, ты их видел? Они все подозрительные. — Агнес хохотнула.
— Понятно. Тогда до завтра, — буркнул Расмус и направился к своему старому, но верному автомобилю.
— Спасибо, коллеги, за проделанную работу, — театрально сказала Агнес сама себе, изображая Расмуса. — А сейчас — отдыхать.
На что Расмус, не оборачиваясь, отсалютовал, сел в машину, бибикнул на прощание и уехал.
Домой Ален приехал не столько уставший, сколько рассерженный отсутствием результата. Он оглядел свою просторную квартиру, обставленную практичной неброской мебелью. Пустые стены светло-серого цвета, ни картин, ни фотографий. Такие же пустые полки серванта, пустая поверхность комода, на которой он иногда оставлял солнцезащитные очки или пачку сигарет. Всё сегодня казалось ему безжизненным и нелепым. Иногда в такие же одинокие ночи он садился за барную стойку на кухне со стаканом холодного пива и, созерцая эти безликие стены, думал о жизни. Его квартира, как и его жизнь, напоминала необжитый, холодный, никому не принадлежащий гостиничный номер. Есть и ремонт, и практичная новая мебель, только вот души не хватает, чего-то личного. Ален налил себе виски, достал из морозилки несколько ледяных камней, кинул их в бокал и включил телевизор. Но мысли понеслись в совершенно ином направлении.
«Интересно, чем сейчас занята Иллая? Есть ли у нее тот, с кем она проводит вечера и ночи? — думал он, делая очередной глоток прохладно-обжигающего напитка. — Наверное, она не страдает от одиночества. Такая хрупкая, но при этом сильная. Красивая, другая. Даже имя — Иллая — мягкое, звучное, словно журчание ручья, бегущего по кромке дикого леса. — Его губы безмолвно произнесли ее имя. — Она ведь намекнула мне, что не против еще одной встречи, причем не по работе. Разве не так? А может, это только из вежливости? Нет, в ее взгляде и манере было что-то игривое, озорное».
Он мягко улыбнулся своим мыслям, одним глотком допил виски, сполоснул бокал и отправился в душ смывать сегодняшний день.
Глава 10На отшибе
На следующий день после событий той ночи меня охватило отчаяние, единственным выходом оказались затяжные прогулки по лесу. Оставаться в одном доме с отцом было невыносимо. И в какой-то день мне повстречался новый друг, который влюбил меня в себя. Ты удивишься, но им стал старый пластмассовый солдатик без правой руки, выброшенный на обочину. Так же, как и я. Мне кажется, он скрасил в те дни мое безграничное одиночество и спас меня от реальности.
Где-то через неделю, а может, и того меньше, сестра вернулась домой, чем очень огорчила отца. Он-то ждал возвращения только своей жены, которая все еще оставалась в больнице. Зато возвращение Си безмерно осчастливило меня. Моя радость не знала границ, мне хотелось поведать ей все, что случилось за эти дни, познакомить ее с найденным другом, угостить запасами, которые удалось найти и спрятать. Но сестра изменилась. Меня не отталкивали грубые стежки на ее лице и теле, но меня дико пугали ее грустные поблекшие глаза и новая улыбка, в которой больше не было ни энергии, ни радости. В ее чертах застыла бесконечная печаль.
«Ты чего, Си?», «Си, посмотри сюда», «Си, смотри, кто у меня есть! Хочешь, подарю?»
Но она молчала, склоняла голову или отворачивалась, а по щекам тонкими блестящими полосками бежали слезы, то вдоль, а то поперек красных штопаных линий. Ее верхняя губа была сильно рассечена той ночью, и даже когда порез зашили, было понятно, что ее улыбка навсегда потеряла свою симметрию и прежнюю красоту.
Она плакала каждую ночь. Каждую ночь в нашей маленькой комнате был слышен вой ее души, постоянный скрежет железных засовов, которыми ее сковало событие той ночи. В одну из таких тоскливых ночей она повернулась ко мне, обняла крепко-крепко, как раньше, и наконец уснула. Утром она сидела на краю кровати и смотрела в окно.
— Си, ты чего так рано? Солнце только взошло.
— Я теперь такая на всю жизнь, — тихо прошептала она.
— Какая?
— Уродливая.
— Перестань, Си. Ты есть ты. Шрам заживет, посмотри на мою руку, помнишь, у меня был жу-у-у-ткий порез. — Она нежно погладила меня по руке, не отрывая взгляда от окна. — Ну помнишь мой самый лучший прыжок в реку? Там оказалась какая-то железка, и мне казалось, что руку придется отрезать, а кровь все текла и текла и было о-о-очень больно. А ты меня успокаивала и оторвала кусок от желтой юбки и замотала мою руку? Ну помнишь?