– Если употреблять опий, то лучше с помощью чилима, – не сдавался Нага. – И почему я должен помнить, как ты кашлял когда-то давно, если вижу тебя впервые?
– Хорошо, можешь меня не помнить, – согласился гость. – Ты вправе делать, что захочешь.
Он проглотил порцию опия величиной с пшеничное зерно, запил глотком чая, и по его телу разлилось такое блаженство, что Нага, с насмешкой наблюдавший за ним, то ли от зависти, то ли потому, что просто время пришло, потянулся за своим чилимом. Повторилось то, что было вчера и позавчера, каждый вечер. Нага сменил в головке опий и закурил. Затем его стал душить кашель.
На этот раз он кашлял мучительно долго, надрывно и, казалось, совсем выбился из сил. Лицо его побледнело, глаза наполнились слезами. Ночной гость протянул ему пиалу с горячим чаем.
– На-ка выпей вот. Всегда бывает плохо с теми, кто не хочет слушать советов мудрых людей.
Отпив пару глотков чая, Нага откинулся на подушки.
– Я слушаю только те советы, которые нравятся мне, – сказал он тихо. Голос его был так слаб, что старик посочувствовал:
– Тебя совсем изнурил этот кашель, сынок. Когда я был твоим отцом…
Нага вздрогнул и подался вперёд. Он вдруг узнал в ночном госте своего давно умершего отца. Внутри у него всё заклокотало от давно вынашиваемой обиды, и он схватил старика за горло.
– Как тебе удалось вернуться на этот свет? – прохрипел он. – Ты шайтан в обличье человека или…
– Да отцепись ты! – взвизгнул ночной гость и так ухватил Нагу за запястье руки, что кисть мгновенно ослабла, выпустив его горло.
Нага, разгоняя дурман, замотал головой и как только смог внимательно посмотрел на старика.
– Отец, скажи мне, ты ли это? – спросил он, едва ворочая языком.
– Какой я тебе отец! – послышался возмущённый крик. – А ну пошёл вон отсюдова, байгуш! А не то я прикажу тебя как следует выпороть кнутом.
Нага с трудом разлепил слипающиеся веки и попытался осмотреться.
– Где я? – спросил он у стоявшего рядом человека.
– В караван-сарае на Меновом дворе, – ответил тот. – А ну давай плати за всё и уматывай. Или я…
– Заткнись, пёс! – рявкнул на него Нага. – Скажи лучше, сколько я тебе должен, и подай сюда моего коня.
Увидев, что «байгуш» не так-то прост, как выглядел, приказчик пугливо попятился. Но Нага не позволил ему бежать за помощью. Положив руку на рукоять кинжала, торчавшего за поясом, он решительно и бесстрашно смотрел на приказчика.
Сверкнув белыми зубами, Нага спокойно сказал:
– Слышал? Или оглох? Я спросил, сколько тебе должен и где мой конь?
Кинжал за поясом байгуша показался приказчику мечом судьбы, а голос – гласом небесным. Он заторопился, используя маленькую надежду на жизнь, но голос его не слушался. Он высохшим языком пролепетал:
– Господин, ваш конь в конюшне, где вы его и оставили. А мне вы ничего не должны.
– Да будет так! – повеселев, сказал Нага. – А теперь подними руки к небесам, высунь запястья из рукавов. Иди так ко мне. Иди ко мне. Не бойся, не бойся.
Дрожа, еле живой, тихо, словно боясь зашуметь, приказчик подошёл к Наге, не сводя взгляда с его глаз. Нага связал ему руки его же брючным поясом, после чего обшарил его карманы.
– А ты, как я погляжу, парень не промах, – улыбнулся он, вытягивая из кармана приказчика свой кошель с деньгами. – Вначале обокрал меня спящего, а потом ещё требовал плату?
– Да я…
Услышав его голос, Нага выхватил из ножен кинжал и сверкнул им над головой несчастного:
– Ты разозлил меня, ублюдок. Но если ты ещё успел спрятать моего коня…
Приказчик, увидев занесённый над собою кинжал, зажмурился и взвизгнул.
– Если ты ещё пикнешь, курёнок, я перережу твоё горло, – предупредил его Нага и приставил кинжал к горлу, а затем, устрашая, слегка царапнул его.
Приказчика охватил ужас. Его трясло.
– Иди в конюшню, – сказал Нага спокойно. – Иди передо мной и не пытайся улизнуть.
Мужчина от испуга не смог двинуться, пока его не подстегнул укол острия кинжала между лопаток.
– Не зли меня, – проговорил ему в спину Нага, – а то я сразу заколю тебя.
Никем не замеченные, они вышли из караван-сарая, пересекли двор и вошли в конюшню. Поджарые, высокие кони, вытягивая шеи, теснились в ней. Широкогрудые, узкозадые породистые скакуны, они были украшены пёстрыми ковровыми уздечками. Через сёдла у них, вместо перемётных сум перекинуты грубые мешки.
Приказчик указал Наге на его коня, который был рассёдлан и привязан в дальнем углу конюшни.
– Ты погляди, какая честь! – усмехнулся тот. – Мою коняжку уже успели бессовестно украсть и надёжно спрятать. Вот только увести куда подальше не успели.
Он развязал руки приказчика и ткнул его в грудь острием кинжала:
– Сделай милость, оседлай его.
Бедняга послушно оседлал коня, подвёл его к Наге и передал ему уздечку.
– Ты прямо на глазах умнеешь, – похвалил тот и улыбнулся. – А теперь дай мне на дорожку опий и можешь восхвалять Всевышнего за продлённую жизнь.
– Но у меня нет опия, – взмолился приказчик. – Опий только у хозяина. Лишь он один им распоряжается!
– Тогда нам больше не о чем разговаривать, – мрачно ухмыльнулся Нага. – Собирайся к Аллаху, друг мой…
Он снова выхватил из ножен кинжал, и жизнь несчастного приказчика зависла на волоске.
– Нет, нет! Постой, – запричитал тот. – У меня есть немного припрятанного опия!
– Так чего же ты ждёшь? – опустил руку Нага. – Я бы на твоём месте не рисковал собственной жизнью.
Приказчик тут же, не выходя из конюшни, раскопал у стены свой тайник, из которого извлёк целый свёрток дурманящего зелья.
– Вот всё, что у меня есть, – сказал он плаксиво, протягивая свёрток.
– Я верю, что он у тебя не последний, – беря пакет, сказал тот. – А теперь я привяжу тебя на прощание! Это не со зла, а безопасности моей ради. Утром тебя обязательно найдут и развяжут. А я буду уже очень далеко отсюда.
Нага не торопясь привязал приказчика к вольеру, в котором содержался до этого его конь, и удовлетворенно хмыкнул:
– А теперь я с лёгким сердцем расстаюсь с тобой, уважаемый. Можешь считать, что ты еще легко отделался!
Выведя коня из конюшни на улицу, он легко вскочил в седло и пришпорил животное. «Я тоже легко отделался! – подумал он. – А могло быть все гораздо хуже».
Со стороны степи до слуха Махмуда вдруг донеслись голоса людей и топот копыт. Он вздрогнул и остановился около сарая, заикаясь от волнения, как человек, глотнувший слишком много морозного воздуха. Сердце ёкнуло. Он невольно попятился и, привалившись к стене конюшни, стал прислушиваться. По его подсчёту, к воротам подъехали люди на двух десятках лошадей. Значит, это не Садык вернулся из Оренбурга и не кто-нибудь другой, кто мог приехать поздним вечером в гости. Это, скорее всего, тот, о ком Махмуд боялся даже подумать.
Он быстро вернулся к дому и позвал слуг:
– Принесите мне саблю и пистолеты. Ещё вооружитесь сами и без моего приказа не высовывайтесь.
– Ай, что случилось, господин?
– Быстрее делайте, что говорю.
– О Всевышний!..
Слуги рассыпались по дому, вооружаясь и готовясь к бою.
А те, кто прискакал из степи, уже стучали рукоятками нагаек по железному кольцу на воротах.
Навесив на себя саблю и воткнув за пояс два заряженных пистолета, Махмуд пошёл отпирать ворота и встречать непрошеных гостей.
– Кто там на ночь глядя?
– Открывай!!!
Резкий, громкий окрик испугал Махмуда. Он быстро снял задвижку и отскочил в сторону.
– Пожалуйста, господин.
Ворота раскрылись.
– Кто здесь господин? – усмехнулся важного вида сабарман, лицо которого закрывал черный платок. – Или я к себе домой приехал?
– Конечно, конечно, – залебезил под хохот разбойников Махмуд. – Мой дом – твой дом, уважаемый…
– Называй меня Албасты (злой дух), – спрыгивая с коня, бросил главарь. – Под этим именем меня сейчас знают все мои воины!
Заехав во двор, разбойники спрыгнули с коней и заперли ворота.
«А где же тот, кого боюсь я больше смерти?» – тревожно подумал Махмуд, приглядываясь к ним.
– С чем пожаловали? – обратился он к главарю сабарманов. А вот «надолго ли?» спросить не осмелился.
– Веди в дом, – приказал Албасты и с видом хозяина направился к террасе. – Хватит ли у тебя еды, чтобы накормить моих воинов? – спросил он у семенящего рядом Махмуда.
– Да, еды хватит, – угодливо улыбнулся тот. – Сейчас я прикажу слугам готовить ужин.
– Мне очень приятно слышать это, – с насмешкой проронил Албасты.
Почтенный Юрис, отец Махмуда, закутанный в одеяло, вышел на террасу. Он дрожал. Голоса незваных гостей слышались со двора, но он не решался поднять голову. Старый Юрис «одобрительно» потряс своей жиденькой бородкой лишь тогда, когда его сын представил ночного гостя:
– Пожалуйста, проходите на террасу, уважаемый Албасты, сейчас моя жена приготовит чай, а слуги зарежут барашка. Эй, Гульнара, скорей расстилай дастархан. Дорогие гости в нашем доме!
Албасты надавил кулаком на столб террасы, и Махмуду со стороны показалось, что он проверяет, прочно ли стоит этот дом. А другая рука главаря покоилась на рукоятке сабли. Чему так усмехался сейчас этот сабарман, поглядывая то на старого больного Юриса, то на жену Махмуда?
– Чай выпьете без нас, – сказал Албасты и повернулся к Махмуду. – А слугам вели, чтобы зарезали пять баранов, и мы заберём их с собой!
– Пять баранов! – воскликнул старик, даже позабыв от приступа жадности о своём страхе перед сабарманами. – Да это же грабеж!
– Что ты сказал? – Албасты взбежал по лестнице на террасу и, отстранив жену Махмуда, схватил за одеяло Юриса.
– О Всевышний, он стар и болен, – запричитала женщина, тараща на главаря глаза. – Не трогайте его. Не трогайте!
– Господин, не тронь моего отца! – истошно завопил и Махмуд.
На крик из дома выбежали слуги с оружием в руках и остановились в нерешительности у порога.