оих и имения из домов своих не вынашивая, не разбрашивали, и ежели иначе о противном поступке вашем услышим и уведомимся, а именно тем безсовестным, и хищникам, и многообидящим присовокупляясь или им явно и тайно помогать деньгами или провиантом воспоможение учините, или сего нашего императорского милостивого обнадеживания почитать не будете и из домов своих, и из деревень выезжая, побежите, то принуждены мы вас всех, в неприятельском счислении счисляя, немилостиво мечем и огнём на вас наступать, и сами вы побиты, а вещи и товары ваши ограблены и взяты будут, и в той вине или гневе вы сами останетесь, а на втором пришествии пред Господом Богом пролитых кровь на вас взыщится…»
Русско-дагестанские отношения XVII — первой четверти XVIII в.: документы и материалы. Махачкала, 1958. С. 244–245.
18 июля 1722 года генерал-адмирал Апраксин поднял вымпел на флагманском гукоре «Принцесса Анна» и дал сигнал к выступлению. Флотилия (47 парусных кораблей, 241 островская лодка и 55 шлюпок) вышла в море. Император в последний раз вёл в поход свою армию. Наверное, в те дни он был счастлив, наблюдая запомнившуюся очевидцам картину ночного рейда у острова Четырёх Бугров, куда из Астрахани пришли военные и десантные корабли, «и вышед в море, стали на якорь, и в ночи было огненное видение от фонарей и стрельба из пушек»[50].
Пётр с супругой и губернатором Волынским шёл на боте лейтенанта Золотарёва; на других кораблях находились его спутники: неразлучный с государем кабинет-секретарь Алексей Макаров, формальный главнокомандующий походом Фёдор Апраксин; действительный тайный советник, выдающийся дипломат и по совместительству глава политического сыска Пётр Толстой. Царя сопровождали знаток восточных языков Дмитрий Кантемир и майор Преображенского полка Михаил Матюшкин — будущий командир Низового корпуса и завоёванных провинций.
27 июля первые корабли вошли в Аграханский залив (ныне уже отрезанное от моря мелководное озеро Южный Аграхан). Нетерпеливый царь рвался на сушу. Гвардейцы на руках вынесли своего полковника по мелководью на песчаный берег, где он выбрал место для лагеря. После богослужения началась высадка. Корабли могли подойти к берегу не ближе 150 метров, и люди по пояс в воде переносили снаряжение и продовольствие. Чтобы обезопасить войска от возможного нападения, Пётр приказал построить укрепление — Аграханский ретраншемент. В тот же день на корабле генерал-адмирала Ф.М. Апраксина праздновали годовщины побед при Гангуте и Гренгаме. Государь был весел и вместе со свитой окунался в море со спущенных с корабля досок.
Однако начало операции оказалось не таким уж безоблачным. Войска несли потери задолго до столкновения с неприятелем — уже в Астрахани от болезней скончалось 150 солдат. Намеченный график похода не соблюдался из-за задержки пересекавшей северокавказские степи конницы. Драгуны должны были прийти к Аграханскому заливу раньше пехоты и устроить пристань. Однако 30 июля Кропотов рапортовал, что встал лагерем у «Кизлярского озера» и быстрее двигаться не может: «Лошеди драгунские весьма худы от великих степных переходов и от худых кормов, а паче от жаров, от солёной воды»[51].
Лошади «повалились» и у украинских казаков, и в корпусе Ветерани. Бригадир должен был занять «Андреевскую деревню» (Эндирей, Эндери, или Андрейаул. — И.К.) — самое старое и крупное кумыкское селение между Тереком и Сулаком. Однако на двигавшиеся походным порядком полки на подходе к Эндирею напали тамошние владетели Айдемир и Чопан (Чапалав). После жестокого боя к вечеру 23 июля драгуны прорвались к селению и уничтожили его, но потеряли подполковника, четырёх обер-офицеров, ротмистра Чугуевских калмыков и 84 драгуна убитыми; 115 человек были тяжело ранены и 82 — легко[52]. Пётр выместил досаду на неудачное начало операции на Волынском.
Позднее Артемий Петрович составил документ, озаглавленный им «Оправдание о персидском деле», где доказывал, что «принесено на меня, бутто я причиною был начинанию персидской войны», напрасно, поскольку невозможно было противиться страстному желанию Петра I в Азии «везде славу свою показать». Бывший астраханский губернатор рассказал о том, как во время купания в море при высадке у берегов Дагестана не захотел лезть в воду, «поупрямился в том, понеже тогда был припьян, и тем своим упрямством его <величество> прогневал». По словам Волынского, Апраксин и Толстой направили гнев Петра, узнавшего о потерях Ветерани, на него — якобы он неверно информировал о трудностях и возможном сопротивлении. Разошедшийся государь, писал Артемий Петрович, «изволил наказать меня, как милостивой отец сына своею ручкою», а потом уехал с адмиральского корабля на свой, вызвал к себе губернатора «и тут гневался, бил тростью, полагая вину ту, что тот город (Эндери. — И.К.) явился многолюднее, нежели я доносил». От дальнейших поучений «милостивого отца» Волынского избавила царица Екатерина[53]…
Однако ускорить события царская дубинка не могла. В аграханском лагере войска простояли неделю, ожидая Ветерани — тот со своими драгунами подошёл только 2 августа, но людям и лошадям нужно было дать отдых. 3 августа из аграханского лагеря к Вахтангу было отправлено новое письмо, которым император извещал союзника о своём прибытии и планах: «…идём к Таркам, а оттуды пойдём к Дербеню и к Баке». Пётр надеялся, что Вахтанг совершит удачный «поиск» против Хаджи Дауда, и рассчитывал на скорое «случение» с грузинским войском «между Дербени и Баки»[54].
Марш на Дербент
5 августа, оставив в ретраншементе полторы тысячи больных под охраной трёхсот солдат и 1 500 казаков, армия двинулась на юг вдоль побережья моря. Сам государь император изволил ехать верхом перед гвардией. На подходе к реке Сулак к армии присоединились украинские казаки во главе с миргородским полковником Даниилом Апостолом. Неглубокий Сулак оказался трудным для переправы из-за илистого дна. Опять пришлось задержаться — готовить плоты и паромы. В лагерь прибыл крупнейший владетель Северного Дагестана[55] — тарковский шамхал Адиль-Гирей. На следующий день он был принят Петром и передал войскам 616 быков с повозками-арбами, а царю подарил трёх персидских лошадей. Следом явились костековский и аксаевский владетели.
Несколько дней войска и «тягости» переправлялись через Сулак. «Сия переправа зело трудна была, ибо только люди, артиллерия, амуниция провиант и рухлядь [были на плотах], а лошади, волы и верблюды, телеги и коляски вплавь все; а и люди до пояса раздеты были ради разлития реки… чего для до паромов доходить посуху было невозможно, также на камышовых плотах для мокроты оных едва не по пояс люди стояли», — записал в походном журнале сам Пётр I.
11 августа начался марш по безводнон местности (именно в этих краях спустя почти 150 лет снимался знаменитый советский «истерн» «Белое солнце пустыни»). Люди шамхала вырыли на пути следования армии десяток колодцев, однако, как отметил император, воды в них оказывалось «зело мало и вода мутная, и тако армея почитай сутки была вся [без воды], понеже мало её получали». Капитан Питер Брюс рассказывал, как мучила его жара, как гибли от отсутствия фуража и непривычного подножного корма лошади. Попытки найти пастбище заканчивались потерей скота, который угоняло местное население; Брюс таким образом лишился трёх коней. Государь не давал офицерам расслабляться: заметив, что не все они возглавляют свои команды, а оружие везут в повозках, он приказал виновным маршировать пешком по жаре с четырьмя ружьями на плечах[56].
13 августа Пётр посетил резиденцию шамхала в Тарках, где получил от хозяина в подарок «серого аргамака» с окованным золотом седлом и отдарился золотыми часами. Своё гостеприимство Адиль-Гирей оценил дорого — через два дня он письменно попросил передать ему «в надзирание» Дербент и Баку, «повсегодное» жалованье и семь деревень в «Мескурской земле» и Ширване, якобы пожалованных ему шахом[57].
Подошедшие войска поставили памятник походу — пирамиду из камней: «носили всяк по одному камню, сколко солдат и людей в обозе ни было». Пока подтягивались все полки (драгуны Кропотова прибыли только 15 августа «пред полуднем»), прибывшие в Таркиде депутаты из Дербента заявили Петру, что получили его манифест «со удовольствием и покорным благодарением» и готовы принять русские войска. Император послал в Дербент подполковника Г. Наумова с командой из 271 солдата «для осмотрения пути, дабы в переправах продолжения в марше не было».
Встречи и подарки вовсе не означали подчинения местных феодалов российской власти. Указ «утемишского владения жителям» за подписью главнокомандующего генерал-адмирала Ф.М. Апраксина был написан лично императором: «Понеже все горские владелцы сами прибежали и протекции у моего государя просили и что потребно на войско его величества давали, а ваши салтаны по се время ничем не отозвались, того ради сим вам объявляетца, чтоб вы прислали старшин 5 или б человек для принятия указов, и когда сие учините, то вам никакого разорения не будет. Буде же преслушаете, то с вами яко с неприятели поступлено будет»[58]. Однако вместо «старшин» к вышедшим к реке Инчхе-озень русским частям явился обезображенный проводник-кумык, ранее вместе с есаулом Иваном Маневским и тремя казаками отправленный к утемишскому султану Махмуду. Он, по словам Питера Брюса, рассказал, что казаки «в его присутствии были преданы смерти жестоким и варварским образом; султан повелел ему передать государю, что с каждым из его людей, которые попадут в руки султана, будет сделано то же самое. Что касается же конференции (то есть встречи. —