И.К.), то они готовы её иметь с саблями в руках».
В тот же день русская армия была атакована войсками султана: «19-го показались татары со стороны гор, около 12 тысяч человек, и хотели исполнить свои угрозы; поскольку мы были начеку со времени возвращения проводника, армия немедленно стала под ружьё, не разбирая палатки, и его величество лично пошёл на врага со своей дивизией, которая состояла из шести батальонов, приказывая, чтобы только часть армии следовала за ним. После нашего приближения к подножию холма мы прилежно стреляли друг в друга без большого ущерба с обеих сторон, и поскольку они занимали высокую позицию, мы не могли использовать наши орудия. Император, поняв, что они держат дистанцию, не продвигаясь к нам, приказал, чтобы драгуны и казаки прошли вокруг и напали на них из-за холма, что они и сделали незамедлительно. Когда они поднялись на холм, мы видели их, но они не были обнаружены врагом, пока не оказались у них за спиной; последовала большая резня, и татары побежали как можно быстрее, оставив на месте между шестисот и семисот мёртвых тел; сорок было взято в плен. Среди них было несколько знатных персон и их магометанский священник, который был из главных предводителей и не только советовал, но и собственными руками совершил ужасное и жестокое убийство трёх казаков, разрезав их грудь, в то время как они были ещё живы, и вырвав сердца, — их высохшие тела нашли посаженными на колья около дворца султана наши драгуны, которые преследовали врага до самых ворот и ворвались в них, предавая каждого встречного мечу»[59].
Об этом столкновении Пётр писал в Сенат: «…проводили его кавалериею и третьею частью пехоты до его жилища, отдавая контр визит, и, побыв там, для увеселения их сделали изо всего его владения феэрверк для утехи им (а имянно сожжено в одном его местечке, где он жил, с пятьсот дворов, кроме других деревень, которых по сторонам сожгли 6)». На этот раз государь был доволен — неприятель потерял 600 человек убитыми и 30 пленными; российские же потери составили пять драгунов и семь казаков[60].
Обеим сторонам пришлось познакомиться с иным противником и его представлениями о ведении войны. «Зело удивительно сии варвары бились: в обществе нимало не держались, но побежали, а партикулярно десператно бились, так что, покинув ружьё якобы отдаваясь в полон, кинжалами резались, и один во фрунт с саблею бросился, которого драгуны наши приняли на штыки», — отмечал в «походном журнале» Пётр. Когда же Ф.М. Апраксин спросил у захваченного в плен муллы, «как могли они отважиться атаковать столь многочисленную и регулярную армию, которая намного превосходила все силы, которые они могли выставить, и всю помощь, которую они могли бы ожидать от своих соседей; на это священник ответил, что они не боятся нашей пехоты, которая не способна догнать их в горах; так же и казаков, которых они обычно побеждали в былых случаях, но в замешательство их привели "синие мундиры" (драгуны) своим умением держать строй».
На расспросы об убийстве посланных к султану казаков тот же мулла, по словам Брюса, «смело ответил, что поступил бы точно так же с каждым из наших людей, оказавшихся в его власти, чтобы отомстить за наше обращение с татарами в Андрееве (то есть при взятии Эндери. — И.К.), вождя которых мы предали постыдной казни и чьими друзьями и союзниками они являются. Кроме того, они — свободные люди и не будут покоряться никакому владыке на земле». Другой пленник, приведённый к палатке адмирала для допроса, не ответил ни на один из заданных ему вопросов. «Тогда, — вспоминает Брюс, — был отдан приказ раздеть и высечь его, но как только он получил первый удар плетью, то вырвал шпагу у офицера и побежал к адмиралу, которого он конечно бы убил, но двое часовых у палатки вонзили в него свои штыки. Даже падая, он пытался отнять ружьё у одного из часовых, и тот в борьбе потерял из руки кусок мяса, откушенный отчаянным парнем, который после этого был убит. В это время подошёл его величество, и адмирал сказал ему, что он, конечно, пришёл в эту страну, чтоб его сожрали бешеные собаки; за всю жизнь он ни разу так не испугался. Император ответил, улыбаясь, что если бы народ этой страны имел понятие о военном искусстве, ни одна нация не могла бы справиться с ним»[61].
21 августа в отместку за гибель казаков мулла был четвертован, остальные 19 пленных повешены; освободили лишь одного, которому отрезали уши и нос и послали к утемишскому султану с укорительным «плакатом» русского командования, гласившим, что Пётр I по прибытии с войсками указал, «дабы им по прежним универсалным ево императорского величества указом ни от кого никаких обид и разорений чинено не было», но в ответ на призыв явиться старшины «с великим и несказанным тиранством и противно закону алкорана их, которой повелевает присланным не чинить никакова ругателства и зла, поимав их, присланных, с великим мучением побили до смерти, учинили наругателство над телами их и взрезывали у них груди и без всякой притчины подняли оружие противу войск ево императорского величества, однако оные побеждены и несколко из них поймано». Горцев поставили в известность, что царь привык проявлять к пленным милость, но «сих токмо, которые ныне пойманы, за их тиранство, которое оне показали над посланными ево величеством, (слова, выделенные курсивом, вписаны карандашом самим Петром I. — И.К.), для отмщения невинной крови оных указал ево императорское величество яко злодеев казнить смертью, на что б смотря, другим таковым же впредь тако поступать повадно не было»[62].
Возможно, в других случаях инциденты удавалось вовремя улаживать; как гласила не сохранившаяся до нашего времени надпись на стене мечети в Карабудахкенте, местная община после одного из нападений на конный разъезд встретила отряд петровских драгун хлебом и солью и восстановила мир[63].
Кайтагский уцмий Ахмед-хан не препятствовал проходу армии, однако и прибыть с выражением покорности не спешил. Но страдавшие от набегов лезгин жители Дербента и его окрестностей охотно впустили в город прибывшего 15 августа подполковника Наумова, и в это же время в море показалась русская эскадра капитана Карла фон Вердена. Дербентский наиб (правитель города) Имам Кули-бек договорился о сдаче города, к воротам которого был поставлен караул из русских солдат.
23 августа армия подошла к древнему Дербенту, крепость которого с незапамятных времён контролировала единственную сухопутную дорогу в узком проходе между морем и горами. Наиб поднёс императору серебряный ключ от городских ворот, который тот положил в карман. Под грохот пушечного салюта и звуки «бусурманской музыки» русские войска продефилировали через город и расположились за его стенами в садах. В Дербенте Пётр I провёл три дня: осмотрел оборонительные стены и цитадель, наметил место для строительства гавани, посетил дом наиба и устроил пир у себя в шатре. Император был доволен приёмом и писал сенаторам: «…сии люди нелицемерною любовию приняли и так нам ради (то есть рады. — И.К.), как бы своих из осады выручили. Из Баки такие же письма имеем, как из сего города (Дербента. — И.К.) прежде приходу имели, того ради и гварнизон туда отправим, и тако в сих краях с помощию Божиею фут получили, чем вас поздравляем. Марш сей хотя недалёк, только зело труден от бескормицы лошадям и великих жаров»[64].
Упомянутое письмо из Баку пришло 22 августа; его жители приветствовали намерение царя «наказать разбойников», которые угрожали их городу, и одновременно изъявляли «повиновение и покорность такому справедливому императору» и намерение поддерживать с ним «дружеские отношения»; однако согласия на приём «гварнизона» в письме не было[65]. Тем не менее в Баку был командирован унтер-лейтенант флота Осип Лунин с той же миссией, какую Наумов исполнял в Дербенте. Он повёз составленную П.А. Толстым грамоту, которой российский император объявлял, что будет «с нашею армеею маршировать к вашему городу Баке», и обещал бакинцам «покой и безопасение» от бунтовщиков[66].
В Дербенте к Петру I явились посланцы табасаранского кади Рустема и кайтагского уцмия Ахмед-хана. Кади обращался с просьбой защитить его владения от Хаджи Дауда и Сурхай-хана, получил обещание, что русские войска будут их «в потребном случае от нападения на него неприятелей охранять». Шамхалу Адиль-Гирею Пётр пожаловал владения утемишского султана, но отказался удовлетворить его претензии на владение Баку, Дербентом и деревнями, а также выдать «взятых у вас невольников-христиан». Жителям Дербента была дарована свобода торговли в России[67]. Уцмий, уверявший царя, что «вернее ево раба в здешних краях нет», и просивший «меня, раба своего, принять и яко верного содержать», получил задание приготовить для армии быков и повозки. Владелец Эндери Айдемир принёс повинную; его посадили под арест и повелели дать заложников-«аманатов», а также поставить «под драгуны» 500 лошадей. 26 августа состоялся торжественный молебен «за получение фута в сей земле»; на следующий день хозяйственный император уже потребовал «роспись дербентским деревням», по получении которой подсчитал, что с города и округи собирается доходов 10 180 рублей