[83]. О тех же проблемах писал в дневнике служащий Генеральной канцелярии гетманской Украины Николай Ханенко: сам шамхал 24 августа 1722 года объявил, «что сухим путём к Дербене проехать невозможно для татар противных товлинцев и слимчевцов, все дороги заступивших». Ханенко, посланному с известием о смерти гетмана Скоропадского, удалось добраться до ставки Петра под Дербентом только на курьерском судне[84].
Гибли гонцы на дорогах, неосторожно отъехавшие от своих частей служивые попадали в плен; офицеров и солдат ожидали бессонные ночи под ружьём и короткие стычки; сотнями гибли лошади — под обоз и для безлошадных драгунов пришлось взять две тысячи заводных казачьих коней. Немногих схваченных нападавших «по военному времени» казнили на месте. По итогам похода в плену у горцев оказалось 12 солдат; кроме того, у «шевхалских людей» и узденей в 1723 году находилось ещё 144 русских, захваченных или проданных ранее[85].
«Вестник из Дербента сообщил нам, что султан Махмуд, соединившись с персидским усмеем, собрал двадцать тысяч человек с намерением напасть на нас ночью, что заставило нас стоять под ружьём всю долгую, пронзительно холодную ночь. В этом положении мы оставались до полудня следующего дня; враг всё время появлялся у нас перед глазами, не вступая в бой. Как бы то ни было, мы двинулись опять и прошли послеполуденным маршем ещё 12 вёрст постоянно в виду неприятеля, который старался несколько раз во время марша напасть на нас, но постоянно убегая при нашем приближении, опять появлялся рядом, взял в плен двух наших казаков, а мы захватили трёх татар. В этот день ветер дул так сильно, что мы были почти ослеплены песком и пылью; они думали, что это им поможет, но были обескуражены нашей бдительностью. Мы провели под ружьём и эту ночь, которая оказалась очень влажной и холодной, но поскольку нас атаковали то в одном, то в дру гом месте, то постоянные движения держали нас в тепле», — таким запомнил обратный путь капитан Брюс[86].
19 сентября армия вышла к Сулаку; пехота была по морю переправлена в Астрахань, а конница пошла сушей. Император заложил ретраншемент на левом берегу реки, где должна была зимовать часть армии. На этом месте предполагалось построить шестибастионную крепость Святого Креста.
Отсюда «для поиску и разорения» мятежников двинулась карательная экспедиция в составе четырёх тысяч калмыков Батутайши, внука хана Аюки, и тысячи казаков под ко мандой донского атамана Ивана Краснощёкова, лично известного Петру и за действия в Финляндии награждённого серебряным ковшом. Из реляции о действиях казаков и калмыков следует, что с 26 по 30 сентября Краснощёков (турки называли лихого атамана «Топал Юван» — «Хромой Иван») громил владени непокорного утемишского султана Махмуда. В походном журнале Петра I за 1722 год была сделана запись: «В 26 день [сентября] в 7-м часу по полуночи помянутые казаки и калмыки от Сулаку пришли к Буйнакам и от тех мест вступили в неприятельские места, и были в неприятельских местечках и деревнях, кои прежде сего разоряли, а неприятели паки их строением снабдили, и оные все разорили без остатку и к тому ещё 4 приселка, которые в прежнем были не разорены, потому ж все разорили. Неприятельских людей побито с 500 человек и более, а заподлинно объявить не можно для того, что действо чинилось в скорости да в разных местах. В полон взяли с 350 человек. Скота рогатого взято около 7 000 да с 4 000 овец. И потом помянутые донские казаки и калмыки, сентября 30 числа, возвратились к Аграханскому заливу счастливо… всяких вещей; и драгоценностей казакам досталось»[87]. (Донесение М.А. Матюшкина царю от 1 октября подтверждает указанное выше количество угнанного скота, но «ясырю» насчитывает только «сто с полчетверта» человек[88].) В этом походе донцы успели ограбить оказавшихся на их пути купцов из Кафы (нынешняя Феодосия в Крыму), что вызвало осложнение русско-турецких отношений.
На борту своей яхты царь дал инструкции посланцу к грузинскому царю-союзнику — тот напрасно ждал императора у Гянджи. Гонцы месяц ехали обходным путём через Кавказский хребет и Кабарду, и известие о походе Вахтанга VI к Гяндже Пётр получил только 19 сентября, когда возвращался с армией к Сулаку. Он объяснял союзнику новую ситуацию: теперь не время из-за прежних обид «в далнее неприятство [с шахом] вступить»; поэтому он сделал Султан Хусейну «некоторое предложение» и теперь рассчитывает на помощь Вахтанга — тот должен был убедить шаха отдать в обмен на русскую военную помощь Дербент и другие земли «по Каспийскому морю», а также владения самого грузинского царя («чтоб он, шах, вас нам уступил»). Император обещал вернуться на будущий год для продолжения «лёгкой и прибыльной войны»; на будущее грузинскому царю посулили «власть над всеми тамошними христианы», что должно было быть закреплено в российско-иранском договоре[89]. 28 сентября император приказал устроить пальбу «для празднества виктории над Левенгауптом под Лесным», а на следующий день отбыл морем в Астрахань вместе с гвардией.
Пришло время подводить итоги. Русские войска заняли Аграханский полуостров и приморский Дагестан до Дербента. Однако военная операция показала, что установить господство на прикаспийских территориях будет непросто — даже при отсутствии равноценного противника для закалённой в боях армии.
16 октября Пётр сообщил Сенату о причинах окончания похода: «По принятии Дербеня, намерились мы итить далее и отошли к реке Милюкенти в 15 верстах от города, где провиант выгружать и печь стали, понеже там лесу довольное для дров; тогда учинился великой штурм, которым тринадцать судов ластовых, которые деланы в Твери, в том же числе и две тялки, разбило, которое несчастие принудило нас дожидатца капитана Вилбоа, которой шёл в семнадцати таких же судах; потом к великому недоволству получили ведомость, что и ему тож случилось; к тому ж так лошади мёрли, что в одну ночь умерло тысяча седмьсот лошадей, також провианту не имели более как на месяц; того ради принуждены поворотитца, посадя в Дербени доброй гварнизон. И идучи назад, нашли место на реке Сулаку зело изрядное, крепкое и пажитное, где зделали крепость и имяновали Святаго Креста, которое место лутче того места, где первой транжамент, а Терка сто раз удобнее. Тут же прибыли к нам калмыки, которых мы, и с ними тысячю казаков, купя им у калмык лошадей, послали на усмея, котораго намерены были сами посетить, но, за скудостью и худобою оставших лошадей, того учинить не могли, которые, слава богу, там нарочито погостили, чем прилагаем при сем реляцию. Потом, отправя конницу сухим путём, сами морем с пехотою прибыли сюды, слава богу, все в добром здоровьи».
Войска не имели надёжных коммуникаций, не располагали опорными пунктами (за исключением Дербента) и не чувствовали себя в безопасности на дорогах и переправах; противник мог легко уходить в горы и оттуда наносить удары. Флот же не обладал безопасными гаванями и оказался не в состоянии обеспечить снабжение армии. Фрукты, ягоды и овощи не могли заменить армейского провианта, а заготовить его на месте и обеспечить содержание значительной полевой армии оказалось невозможно.
Российское командование впервые непосредственно столкнулось с дробностью местных этнических и политических структур, с которыми надо было налаживать отношения и учитывать их взаимное соперничество. В этих условиях всякий более-менее самостоятельный «владелец» из принёсшего присягу подданного легко обращался в «изменника», но при этом не чувствовал себя таковым перед лицом иноверной власти и по давней традиции фактического неподчинения шаху или любому другому правителю. Своё «подданство» он понимал как временный и свободный союз с чужим далёким государем, платящим ему за лояльность (но не за реальную службу!) и поддерживающим его интересы; отношения же, ставшие невыгодными, в любое время могут быть расторгнуты. Адиль-Гирей мечтал с по мощью царя расширить свою державу от Терека на севере до Баку на юге, что едва ли со ответствовало российским планам. Столь от личное от российских реалий понимание «под данства» неизбежно должно было со временем привести к конфликтам.
Формально покорившиеся «владельцы» стремились использовать новую силу к своей выгоде. Старший брат шамхала Муртаза Али просил сделать шамхалом его, поскольку Адиль-Гирей «утаивал» изменников и не дал аманатов. А «шамхал горской», в свою очередь, был недоволен тем, что царь пожаловал его брату селение Казанище, сетовал на постоянные «обиды» от русских войск, просил жалованье и военную помощь, чтобы «управитца» с подданными-кумыками, которые от него «лица отвратили», наконец, желал получить под свою власть слободы вблизи Терского городка, населённые выходцами из Кабарды, Чечни и Ингушетии, а также Дербент, Баку и ещё «5 деревень в Мескурской земле, одна деревня в Ширване и одна в Баку», якобы данные ему по указу шаха.
В августе 1722 года шамхал жаловался на калмыков и донских казаков, которые «чинили нападение на людей владения его, из оных 8 человек побили, а других переранили, и ограбили они же де в Буйнаках человек з 12, вконец разорили, побрав у них все пожитки, и 10 человек в полон взяли, да сверх того у брата его шамхалского Афуя 200 баранов отогнали». Следующую жалобу он подал после прихода в Тарки солдат: «…взяли ясырей у визиря моего 3 человека, да у дворецкого 4 человека, да у кого два и по одному, итого будет 32 ясыря, может быть, и больше насильно отняли, да войска, которые остались здесь, разорили наши деревни при Тарках, а именно Турхаль Кенди, Амирхан Кенди, также в Тарках разорили несколько дворов, из тех дворов, из тех деревень скот забрали, отчего я в великом разорении нахожусь». 7 сентября он просил выплатить возмещение за взятых у его визиря 28 человек. Затем он сетовал, что калмыки и казаки «в деревни Карабудака, которые под владением моё, б человек убили, 8 человек ранили, и из деревни Буйнака также, которой владею, 2 человека одна женщина, другой мужик убили и пять человек взяли в полону, а именно женского полу и з двумя детьми, да Ханга, да Хасан, да з детьми, 200 баранов с пожитки брата моего, у Пав-Бега Бойнакскова взято». Адиль-Гирей просил у царя три корабля для торговли с Дербентом, свинца, кремней и пороха, но отговаривался от поставок провианта и лошадей: «Которые люди отправляютца от вашего величества мне в лошадях и в харчю докучают, а я ныне в моем правлении вольности или мочи не имею. Того ради ваше величество прошу, дабы оным повелено было вашего императорского величества указом то требование в лошадях и в хар