Я не хочу говорить о виновниках войны — диктаторах Сталине и Гитлере, о них достаточно сказано, не собираюсь выяснять причины войны, их уже более полувека выясняют историки и политики, моя задача поскромнее — рассказать о войне так, как ее видели 18-20-летние командиры, которые прошли ее от начала и до конца…
Как только стало известно о начале войны, лагерь был сразу закрыт, а курсанты отправлены в Ленинград. Пока что войны мы не чувствовали, она была еще далеко, где-то на западе, но каждый понимал, что прежняя жизнь закончилась, ушла от нас бесповоротно. Сводки Совинформбюро мы слушали регулярно, но они были сухими и ничего не давали ни уму, ни сердцу. Разве можно было понять что-то из таких сообщений: «На северо-западном направлении идут бои с переменным успехом» или «У города Станислава отбита очередная атака немцев». Возникал вопрос: «Когда же наши славные войска перейдут в решительное наступление и погонят зарвавшихся фашистов?». Но враг по-прежнему продолжал наступать, брал город за городом.
По возвращении в училище мы еще какое-то время продолжали занятия, однако уже чувствовалось, что грядут какие-то перемены. Наши предчувствия оказались верными.
Положение на фронте становилось угрожающим. Враг рвался к Ленинграду. Как позже стало известно, немцы планировали захватить город к 21 июля, то есть практически через месяц после начала войны.
Продолжать учебу, естественно, не было никакого смысла. Ленинград надо было защищать. Бои уже шли на Лужской оборонительной линии, в тех местах, где находились наш лагерь и полигон. По приказу командования в училище был сформирован артиллерийский дивизион трехбатарейного состава и отправлен на фронт. 16 июля 1941 года дивизион занял боевые порядки на Лужской оборонительной линии. Здесь развернулись упорные бои, которые продолжались до 5 августа. Курсанты артиллерийского училища поддерживали действия пехотного училища имени Кирова. Силы были неравные, в боях на Лужском рубеже погибло много курсантов — молодых, необстрелянных ребят. Среди павших были и мои друзья — Миша Новиков и Володя Петров.
Вскоре командование догадалось заменить курсантские подразделения кадровыми частями, а нас снова вернули в Ленинград.
Учиться дальше нам, разумеется, не пришлось, уже было не до учебников. В спешном порядке командование собрало второкурсников в актовом зале, и начальник училища полковник Солодченко зачитал приказ о присвоении нам звания «лейтенант». Новоиспеченные командиры были сразу же расписаны по воинским частям. Я был направлен для прохождения службы в город Вологду, в артиллерийский полк 286-й стрелковой дивизии. В этом северном городе формировались резервы Красной армии. Я считал, что отсюда скоро попаду на фронт, теперь я командир, и моя профессия обязывала ко многому. Я должен защищать Родину!
В запасе у меня оставался один день, и я его провел дома, выспался всласть, словно предчувствовал, что другого такого случая у меня не будет. Утром, простившись с матерью и соседями, отбыл на Московский вокзал, откуда уходил поезд в сторону Вологды. На перроне встретил нескольких наших выпускников, и мы гурьбой отправились занимать места в вагоне. Еще не успели разместиться, как раздался свисток дежурного по вокзалу. Паровоз нервно вздрогнул, и состав тронулся, постепенно набирая скорость. Прощай, Ленинград!
Глава IIЛенинградский фронт
В жаркий августовский день 1941 года мы, несколько выпускников 1-го Ленинградского артиллерийского училища, в новенькой, как медные пятачки, форме прибыли в Вологду и сразу направились в военкомат. Там, рассудили мы по дороге, наверняка в курсе всех наших дел. Звеня шпорами, остановились у двери с надписью «военком».
Нас встретил подполковник. О его звании говорили три «шпалы» на петлицах. Он сразу же спросил:
— Ну что, гусары, воевать приехали?
Мы хором ответили, как положено по уставу:
— Так точно! Прибыли за назначением!
Военком смерил нас пристальным взглядом. Видимо, наш бравый вид ему явно понравился, все в таком же ироническом тоне он продолжал:
— Не сомневаюсь: как только вы появитесь на фронте, от одного звона ваших шпор немцы бросятся врассыпную. А пока, мои дорогие гусары, вот вам направление на проживание в гостинице. Ждите, вас вызовут.
Мы в недоумении переглянулись, взяли направления и простились с подполковником, так разлюбезно встретившим нас. На листочках бумаги, которые мы получили, было указано название гостиницы — «Золотой якорь», внизу стояла подпись военкома.
Гостиница сплошь была забита военными, в основном командирами, в большинстве выпускниками училищ, которые, как и мы, ожидали назначения в воинские части. Разместившись в номерах со всеми удобствами, мы стали ждать обещанного вызова. Пока же суть да дело, решено было пообедать в ресторане, а затем побродить по Вологде, городу, о котором у нас были довольно смутные представления.
Первое, что бросилось в глаза во время прогулки, это маршевые колонны, которые со всей своей техникой уходили с центральной площади на фронт. Скоро и нам будет уготована такая участь. Пока же мы, как заправские туристы, бродили по улицам, рассматривая архитектурные достопримечательности и восторгаясь стариной северного города.
Вологда — типичный купеческий город, возникший на рубеже ХII-ХIII веков, — расположена по обоим берегам небольшой речушки одноименного названия. Речка тихая и спокойная, но, оказалось, что по ней ходят катера и «плоскодонки», небольшие суда с осадкой не более 50–60 сантиметров.
С незапамятных времен здесь сохранились великолепные архитектурные сооружения: Софийский собор, который начал строиться еще в 1568 году, Спасский собор, церковь Иоанна Предтечи. Невысокие, в два-три этажа, каменные дома соседствовали с деревянными постройками. Дома на окраинах города исключительно деревянные, к каждому дому примыкает приусадебный участок. Создавалось впечатление, что здесь живут люди, еще не порвавшие с землей.
Еще из курса школьной программы по географии мы знали, что Вологда знаменита своими мастерами. Здесь делают сливочное масло, слава которого известна даже за пределами страны. А какие кружева плетут здешние мастерицы — загляденье! Всегда есть спрос и на изделия с чернением по серебру. А какая же хозяйка откажется от льняного полотна вологодских ткачей? Много связано здесь и с лесом. Кругляк, пиломатериалы и мачтовый лес идут на экспорт, а дары лесов — грибы и ягоды — всегда были деликатесом на любом столе.
За несколько часов прогулки по городу мы многое узнали о Вологде и области в целом, но больше всего тревожило нас неопределенное положение.
Ежедневно мы ждали вызова из военкомата, но его почему-то не было. Вскоре платить за гостиницу стало нечем, деньги, которые нам выдали в училище, быстро таяли, да и было их не так много. Потихоньку, не поднимая шума, решено было перебраться в соседнее здание — среднюю школу № 9 на берегу Вологды, в которой также жили военные. Спали на жестких двухъярусных нарах, зато бесплатно. От ресторана тоже пришлось отказаться, он был заменен общепитом.
Всему приходит конец, иссякли и наши денежные запасы, а сколько придется жить в этой школе, никто не знал: военком молчал, как рыба. Радовало уже то, что у нас была крыша над головой. Мой приятель Толя Михайлов был в ужасе:
— Что делать будем, Демидов? Ты был старшиной, значит, должен думать о своих подчиненных. Мы ведь, по сути, еще курсанты, хотя на петлицы нам нацепили по паре «кубарей». Скоро откажемся от завтраков, потом — и от обедов. Этак до фронта не дотянем. В один прекрасный день военком найдет на нарах наши бездыханные молодые тела.
— Успокойся, Толя, не думаю, чтобы здесь, в Вологде, нас уморили голодом. Я понимаю твой юмор, но ты забыл, что мы уже не курсанты. А теперь послушай бывшего старшину: если продать на рынке что-нибудь из постельного белья и другие вещи, которые нам выдали в училище, то можно продержаться еще несколько дней.
От такой «блестящей» идеи Михайлов воспрянул духом. Быстро завернули по парочке простыней, полотенец и наволочек в газетную бумагу и — прямехонько на рынок.
Рынок, то есть барахолка, уже с раннего утра шумел, как потревоженный улей. Народу — не протолкнуться. Присмотрели место в «торговых» рядах. Видим: пожилые тетеньки и дяденьки раскладывают свой товар прямо на земле, подстелив домашнюю рогожку. Наиболее предприимчивые продавцы со своим барахлишком — плащами, брюками, кофтами, юбками — прохаживаются взад-вперед по рядам, предлагая товар первому встречному. Кто-то спрашивает о цене, кто-то уже яростно торгуется, то и дело слышны голоса: «Почем штаны?», «А юбочку за сколько продаешь?».
Мы с Толей переглянулись: пора, мол, и нам разворачивать газету, и показывать товар лицом, но ни у того ни у другого не хватало духу. Стоим, мнемся — ну какие мы торговцы? Оба высокие, под два метра ростом, в новенькой командирской форме, на нас скрипят еще не обносившиеся кожаные ремни, а на начищенных до блеска сапогах звенят шпоры малиновым звоном. Говорю Михайлову:
— Давай, Толя, рекламируй товар. Да смотри, не продешеви, если покупатель найдется!
Михайлов не знал, с чего начать: то ли просто развернуть газету и ждать покупателя, то ли кричать на весь базар: «А вот полотенца, простыни, наволочки, совсем новые, — подходи, не стесняйся!».
Но приятель стоял, не в силах вымолвить и слова, а только хлопал глазами, глядя на снующих мимо людей. Вдруг он страдальчески произнес:
— Нет, Петя, у меня ничего не получится. Начни ты, мне кажется, ты посолиднее выглядишь, значит, доверия больше. Постой, вон видишь, старушка так ласково смотрит на тебя, сейчас наверняка подойдет торговаться.
И действительно, маленькая сгорбленная старушенция, которую, видимо, привлек не наш товар, а скорее всего, спор, кому открывать торговлю, подходит к нам и спрашивает:
— Что, товарищи командиры, продаете?
Пришлось разворачивать газету и показывать товар, а она, проклятущая, щупает наши простыни и чуть ли не на зуб пробует. Рядом остановились три девицы, смотрят на этот цирк и хохочут-закатываются, показывая на нас пальцем. Гляжу, Михайлов стоит красный как рак, такого позора он, наверно, никогда не испытывал, да и я, признаться, сгорал от стыда при виде того, как старушка переворачивала наши тряпки, цокала языком, шепелявя что-то про себя, привлекая тем самым новых зевак.