Собирался впопыхах, без омовения и завтрака, только оделся и подпоясался. Когда спускался по лестнице в полумрак, чуть не упал, споткнувшись о чье-то тело.
— Пазака?! — слышу сонный голос Авасия и присаживаюсь на ступеньку, чтобы привыкнуть к сумраку первого этажа.
Искрит кресало, и огонек масляной лампы освещает моих воинов и заваленную почти до потолка какими-то тюками комнатушку Лида. Сам он, сидит у входа и протирает заспанные глаза. Мне все и так понятно: значит, награбленное сюда притащили, а посему нужно быстрее валить отсюда, пока всех нас не уличили в разбое. Вот они доказательства!..
Лид, напротив — не суетится и выглядит счастливым. Лыбится, обнажив крупные зубы.
— Пазака, у нас все получилось!
— Вижу, — бурчу в ответ и показываю пальцем на заваленную барахлом комнатку, — это тут зачем?
— А куда? — спрашивает Лид.
Машу рукой, понимая, что сейчас обсуждать с ним этот вопрос без толку. А может, я все преувеличиваю? Лид — парень не промах, сам с усами, как станут говорить в будущем. И наверняка знает, что делает...
— Купцы пойдут к царю?
— Пока не знаю, нужно на площадь сходить, послушать разговоры и подсказать им, если сами не догадаются.
Лид разгладил складки на своем хитоне, подпоясался широким поясом и вопросительно взирает на меня. Его миссия еще не окончена и мне остается только подтвердить это:
— Иди и узнай.
Чтобы Авасий не увязался за ним, придерживаю сколота за плечо:
— Ты пойдешь со мной.
— Да, пазака, — отвечает Авасий и выходит из дома вслед за Лидом.
Иду за ними, сокрушаясь о том, что отдыхать в удобной постели куда приятнее, чем кого бы то ни было спасать. Даже если этот кто-то и царских кровей...
***
Ни купцы, ни царедворцы Левкону ничего о ночных беспорядках в городе еще не рассказывали. Когда я вошел к нему, царь безмятежно вырезал что-то из дерева. Едва владыка увидел меня входящим в свои покои, как лицо его скривилось и вместо традиционного ответа на мое приветствие, государь спросил:
— Ты уже привел своих номадов17?
Я просчитался, не ответил владыке по существу. Сказал бы правду, что мол, вновь открывшиеся обстоятельства помешали моему отъезду, не пережил бы столь неприятные минуты перед царем, так нет — задал в ответ вопрос:
— Государь, кто охраняет тебя? У входа остались мой воин и твой старый раб. Дворец пуст, а на агоре говорят, что царь Боспору не нужен. Толпа хочет народовластия, и кто-то из твоих аристопилитов эти настроения подогревает медью...
— Остановись, Фароат, ты верно немного не в себе! Знаешь, что обычно случается с теми, кто распускает дурные слухи? — мрачно спросил Левкон. Пока я соображал, как выкрутиться из столь щекотливой ситуации и вернуть расположение владыки, царь, скупясь на эмоции, равнодушно обвинил меня во всех мыслимых и немыслимых грехах: — Говорят, ты безумен, и жена покинула тебя. Утверждают, будто ты с утра до ночи куришь каннабис18 и поносишь Зевса. Уверяют, что ты развратник и в порту не осталось ни одной гетеры, с которой бы ты не возлег. Но самое страшное, — сказал он — то, что уважаемые люди утверждают, будто ты собрался привести к Пантикапею своих номадов, чтобы восстать против меня...
Едва царь приступил к перечислению моих прегрешений, вместо того, чтобы внимательно слушать, я стал готовить оправдания, мол, кто-то пустил в ход клевету, все же выползла из темных и вонючих нор мразь и грязь — вся эта шайка тупоголовых, завистливых, жадных царедворцев! Когда речь пошла о моем намерении привести в царство номадов, воспрянул духом — ведь владыка сам меня об этом просил! Закончив обвинять, Левкон улыбнулся. Кажется, я стал понимать его игру. Спросил, чтобы обрести ясность:
— А не Гиппиас ли тот человек?
Царь снова нахмурился, вздохнул глубоко и тяжело, спросил:
— Тебе откуда это известно?
— Он сам просил меня служить ему, а не тебе и верность воинов-сколотов он готов оплачивать звонким серебром!
— Да? А Теллус говорит, что серебра в моей казне едва хватило, чтобы заплатить гоплитам...
Левкон задумался, а я решил ковать железо пока горячо. Уверен, что Теллус — царский казначей считает цареву казну своей, поскольку ни разу государь при мне не требовал у него отчет, соглашаясь со всем, что слышал от этого царедворца.
— Так позови его и потребуй ответить, сколько пришло в казну, когда и куда убыло? Еще Гиппиаса, чтобы спросить, зачем жрецу Зевса понадобились номады?
— Ты, Фароат точно не в себе! Андроник увел моих гоплитов из Пантикапея, а архонт19 Тиритаки не прислал мне воинов. Думаю, что и архонты Илурата, Нимфейона, Китеи и Киммерика тоже откажутся выполнить мой приказ. Последнего верного мне воина я утром отправил в Мирмекий с тем же указанием, и теперь я вынужден ждать и ждать тихо, не давая повода врагам начать действовать...
Из множества трудностей это единственная, которую я не предусмотрел. Царь все знает и без меня, к тому же готов принять удар судьбы! Полагаю, что все же стоит предложить ему выход. Я говорю медленно и вкрадчиво:
— Государь, ночью в порту горели склады, и слышал я, будто грабили купцов, — Левкон слушает с интересом, даже деревяшку свою обронил на пол, — что если они придут к тебе за правосудием и защитой? Что если ты скажешь им правду, мол, нет с тобой рядом верных воинов, но есть царская сокровищница, надежно защищенная каменными стенами, а у купцов — их наемники и рабы. Пусть торгаши несут свои деньги во дворец под защиту стен и пусть их воины помогут расправиться тебе с ворами!
— Да? Ты оказался неглупым человеком... — говорит Левкон и смотрит мне в глаза: — Помню, ты обещал мне верно служить...
— Так и есть! — с воодушевлением отвечаю я, — Позволь только быть с тобой рядом и наказать твоих врагов.
Царь кивает и спрашивает:
— Ты думаешь, что ограбленные купцы придут ко мне?
— Пока ты в этом мире государь и владыка! К кому же им еще взывать о справедливости?
Левкон снова кивает, соглашаясь, и выкрикивает имя своего раба:
— Эксандр!
Голос царя эхом отражается от высоких сводов потолка. Старик уже тут как тут, словно подслушивал нас. Стоит перед своим господином, склонив голову.
Государь отправляет его за казначеем Теллусом. Я же приставляю к Эксандру Авасия, которому недвусмысленно даю понять, что хочу видеть казначея не меньше, чем государь.
Ждали мы недолго. Так мне показалось, ибо все это время я провел во внутренней борьбе со страхами — а вдруг не выгорит?! Тогда и понял, что все мои дурные предчувствия терзают меня потому, что по жизни я одиночка, а сейчас завишу от Лида и от решений владыки. Привык на теневой стороне жизни скрываться сам, избегая компании. И мне стало легче, ведь Лид не раз доказывал свою верность, а государь оказался куда проницательней, чем я до недавнего времени считал.
Теллус ввалился в царские покои после мощного пинка от Авасия и едва удержался на ногах.
— Пазака, этот грек не хотел идти, — сказал скиф.
Я бросил взгляд на Левкона и, заметив смешинки в его глазах, ответил товарищу:
— Нужно было гнать его плетью как ленивого мерина...
Государь звонко рассмеялся. Куда подевались его озабоченность и страх? Отсмеявшись, он спросил:
— Теллус, ты знаешь, что говорят о тебе?
Эллин замотал головой в стороны.
— Нет, государь.
— Кто-то о тебе распускает дурные слухи, — Левкон помрачнел, а я мысленно аплодирую его актерскому мастерству.
— Дурные слухи? — Теллус будто овладел собой, потому что спросил уже без дрожи в голосе: — А что говорят?
— Рассказывают, будто ты подлый человек и служишь мне плохо, поэтому, говорят, у тебя так много золота и драгоценных камней. А для моих воинов в царской казне серебра не хватает...
— Они клевещут, — пробормотал Теллус и отвел глаза.
Мне показалось, что он вот-вот попытается сбежать, но я ошибся. В покои государя вошел Гиппиас. На ловца и зверь бежит! Я потирал руки, ожидая занятную беседу теперь с обоими заговорщиками. Жрец ввалился, опираясь на свой посох и проследовал к трону шаркающей походкой. Он поднял голову, когда остановился перед владыкой. Увидев меня, кивнул, как старому знакомому, собрался поприветствовать и царя, но Теллус вдруг заорал:
— Гиппиас, друг, спаси меня от этих варваров!
Жрец с удивлением посмотрел на казначея, а я уже сместившись за его спину, достаю из ножен меч. Бью по голове плашмя, ведь Гиппиас много знает о заговорщиках, и я уверен — он все нам еще расскажет. Жрец падает на пол, а за ним и казначей — в обморок.
Левкон словно прилип к своему стулу, спокойно сидел пока я снимал с Теллуса пояс с массивной вязанкой ключей, а Авасий вязал руки жрецу обрезанной полоской ткани с его же хитона, но легко соскочил на пол, едва каждый из нас закончил со своим делом.
— Фароат, ты теперь единственный мой соматофилак20! Идем же посмотрим, хватит ли на самом деле у меня серебра на доброе войско?
Царь назвал меня личным телохранителем, и голос его был бодр. Я поманил за собой Авасия и пошел за царем.
Миновав длинный коридор с многочисленными покоями царедворцев, мы спустились по каменной лестнице с бронзовым ограждением в подвалы дворца. Там чадили факелы, а у тяжелой дубовой, оббитой медью двери даже стоял стражник. Дальше по коридору открывались зарешеченные кельи, откуда смердило немытыми телами и мочой. Царская сокровищница соседствовала с тюрьмой.
Увидев вооруженного охранника, царь остановился. Я вышел вперед и обратился к воину, почти как агитатор из будущего:
— Отечество в опасности! Готов ли ты верно служить своему царю и крушить врагов?
Страж если и удивился, то виду не подал. Он был уже в том возрасте, когда борода седеет и по сосредоточенному взгляду видно — не обделен умом. Рукой держащей копье он ударил о щит, прижатый к груди.