— Приказывай владыка!
При этом воин, конечно же, смотрел на Левкона и царь ответил ему:
— Служи мне верно, и я вознагражу тебя за преданность...
Я отдал государю связку и прошел по коридору чуть дальше, чтобы следить за стражником: вдруг и он из заговорщиков?.. Левкон в свою очередь передал ему ключи и приказал открыть сокровищницу. Воин приставил копье и щит к стене и сноровисто открыл большой амбарный замок похожий на те, что мне доводилось видеть в своем времени, но только из меди. Дверь отворилась без скрипа, и в отблесках факельного огня я увидел на каменных стенах оружие и доспехи, висящие на крюках, а на полу запертые сундуки и кожаные мешки. Авасий остался у двери, а мы втроем вошли. Я развязал шнурок на первом попавшемся мешке, стоящем у входа и оттуда заблестело серебро. Владыка увидел монеты, издал какой-то невнятный звук, будто остановил себя на полуслове, потом приказал воину отпереть ларцы. Наблюдать за этим было занимательно, трепетно и волнительно. Ведь там хранилось золото в изделиях и самоцветы. И таких сундуков было много. Я вспомнил, как моих сколотов увлекла история о сокровищах царей Боспора, и признал, что рассказчик был прав.
Мой щедрый государь поднял из ларца золотой браслет и протянул его стражнику. Тот, опустившись на колени и склонив голову, молча, принял дар.
— Служи мне верно, — повторил приказ царь.
Воин поднялся с колен и басовито заревел:
— Хайре, Кейсар!
Левкон покровительственно похлопал его по плечу и дал знак закрывать сундуки, чем страж и занялся. Мне же государь сказал:
— Ты, Фароат, возьми столько серебра, сколько унесешь, как видишь, владыка Боспора еще способен купить верность твоих номадов!
Левкон увидев, насколько он богат, совсем раздухарился, и я его понимаю: если сейчас царь остро испытывает нехватку в верных людях, то купить лояльность многих царедворцев, пожалуй, он теперь сможет.
— Хайре, Кейсар! — воплю уже я, ибо знаю — благодарить нужно вовремя и искренне, чтобы не оскудела рука дающего. Подхватываю мешок с серебром, содержимое которого я недавно проверил, и вручаю его Авасию.
Стражник возвращает государю ключи и выходит из сокровищницы, Левкон за ним, а потом уже мы. Владыка собственноручно запирает замок и отдает ключи мне. Он делает это молча, но я понимаю, что вместе с ключами получаю и должность казначея. Должность важную и ответственную. Надеюсь, что ненадолго. Потому, что мне это не нужно. Полагаю, Левкон тоже это разумеет и со временем подберет мне на замену надежного человека. Куда хуже будет, если заговорщикам все же удастся поднять народ против царя. Тогда мне точно несдобровать. Правда, тех, кого сейчас стережет Эксандр, я знаю куда поместить, где никто не помешает разговору по душам. Со мной они заговорят. Я в этом уверен, как и в том, что эта парочка заговор и возглавляет. Верховный жрец, пользующийся авторитетом в народе и казначей государства — власть над умами и деньги...
Глава 4
Секиры и мечи, пики и щиты, прилаженные к поясам, перекинутые через плечи, прикрепленные к спинам и стиснутые в руках, сталкивались, бряцали, стучали и скрежетали. Люди поспешно отбегали в сторону, освобождая воинам дорогу. Еще вчера на улицах Пантикапея несли стражу купеческие наемники, а сегодня в полис вошла сотня "шакалов" из Мирмекия. Они шагали, храня угрюмое молчание. Таким же молчанием их провожали пантикапейцы.
Отряд гнал впереди себя десяток пленников. Их губы почернели от спекшейся крови, рваная одежда потемнела от пота и пыли.
— За что их взяли? — спросил у владельца харчевни молодой эллин.
— За что? — сердито переспросил Солон. — За одно слово, за один взгляд! И завтра им переломают ноги, отрубят руки, а потом и головы.
— А Солон твой, похоже, против царя, — шепнул я на ухо Лиду.
Скиф улыбнулся и ответил:
— Ветер дует — харчевник поворачивается. Этот знает, как угодить любому гостю.
Мы взнуздывали своих коньков и собирались покинуть Пантикапей. Царь поручил мне вернуть в полис Андроника и его гоплитов. Гангрена измены поразила юг царства и едва не перекинулась на столицу. Хорошо, что все-таки сработал план Лида.
Ночные беспорядки трехдневной давности подогрели бунтовщиков. Агора бурлила, ораторы обвиняли во всем царя. Лид поднялся на кафедру и не побоялся напомнить горожанам, что только у царя можно сейчас искать справедливости. И как сказал! Он призвал всех обиженных идти к дворцу и потребовать у государя защиты, мол, так сразу станет ясно каков владыка и есть ли еще в этом полисе правда?!
Поначалу не все шло гладко: толпа шумела, волновалась, источая гнев и злобу, но во дворец вошли только самые уважаемые люди, которым царь и сообщил об измене, а потом попросил навести порядок в столице и защитить не только свое добро, но и царство. Может, в числе царевых "гостей" и были мятежники, но куда больше честных купцов и богатых граждан. Государя они услышали и к вечеру волнения в Пантикапее утихли, а царская тюрьма наполнилась бунтовщиками, чьи имена раньше назвали Гиппиас и Теллус. И список заговорщиков оказался длинным. Гиппиас поведал, что все архонты полисов на юг от столицы — изменники.
Когда из Мирмекия пришло подкрепление, царь решился расстаться со мной и поручил вернуть в Пантикапей войско, чтобы спасти свой трон, а не Гекатея в Синдике. Без сожаления я возвратил государю ключи от сокровищницы и теперь с надеждой смотрю в будущее. Конек игреневой масти уже пытался меня укусить, но это только улучшило мне настроение: в дороге не будет скучно! Имя ему придумал. Назвал Бурым. Ведь Бурый — и в масть, и по характеру.
***
Я, двигался медленно, охваченный приятным утомлением, постепенно сменявшим возбуждение от быстрой скачки. А Фароату казалось, что он ступает неуверенно и мягко и что земля слегка покачивается под ним, так бывало каждый раз, когда он шел пешком после долгой верховой езды. Приятная истома разливалась по телу, и он улыбался сам себе, прислушиваясь к каким-то мыслям, неясным, но относившимся к чему-то хорошему и веселому. Он попробовал разобрать их, не сумел и, желая объяснить свое настроение, подумал: "Скоро война! Наберу много голов, украшу коня вражескими волосами... Будут все завидовать мне, сделаюсь знаменитым..."
...бушки воробушки: малец снова за свое! Я всего лишь думал, как же хорошо скакать и любоваться дикой степью, чувствовать кожей ветер и восторгаться орлом в небе...
Холмы на северо-западе уже розовели от заката, а тут на южном склоне, залегли в крупных камнях темные тени. Стало прохладно. Край вокруг никто из нас не знал, вода в бурдюке была с собой, как и медный котел. Место для ночевки не лучше и не хуже прочих, но на рассвете встающее солнышко и разбудит рано, и согреет.
Я улегся у камня на густой пахучей траве всего лишь на минутку, потянуть спину, расслабить мышцы, и сразу уснул. Когда Авасий нарочито громко зазвенел мечом о котелок, проснулся и увидел на сером небе тусклую звезду.
Присев у парующего казана с варевом из полбы и бараньим жиром, пробормотал:
— Спасибо...
Друзья, пряча улыбки, ждали, пока я первым отведаю ужин. Зачерпнув ложкой кашу, я подул и проглотил полбу, наслаждаясь не вкусом, вкус-то надо сказать так себе, дрянной от прогорклого жира, а тем, что, наконец, в желудке появится приятная тяжесть.
Ели молча. Я мысленно сокрушался, что не помог друзьям. Ведь собирать в степи сухую траву, найти и порубить кустарник, чтобы накипятить воду и приготовить ужин — работа еще та!.. Вот что движет парнями? Почему Авасий и Лид верно служат юнцу и никто из них не скажет, чего сам хочет от этой жизни?
— Скажи, Лид, ты по родне скучаешь? — спросил, чтобы разговор завязался.
— Нет, пазака. Раньше скучал, а теперь у меня есть ты и он, — Лид подтолкнул плечом Авасия.
— А ты, Авасий?
— Я? Вы моя семья...
— Смотри: небо над головой и звезды, завтра птицы петь будут, и под солнцем все будет радоваться, а ты угрюмый. От чего грустный такой? — хотел пошутить, да не вышло. Авасий нахмурился и зло ответил:
— Пазака, я спать не могу и есть, жить не могу, пока Феокл дышит!
Я растеряно поглядел на него. Ведь и не думал о таких вещах, как месть. Но кажется мне Авасий прав:
— Не хмурься и не грусти. Передадим весть Андронику, сразу же поскачем в Феодосию. Откопаем наше серебро, и обещаю, что перед смертью Феокл будет смотреть только в твои глаза.
Лид снова подтолкнул Авасия плечом и тот повеселел.
— Скорее бы...
— А потом, что делать будем, — спросил Лид.
— Войско собирать. Ни бала21 какую-нибудь, а настоящее — спада22, как Гнур собрал! Царь Боспора пойдет юг воевать, а мы в Синдику и к меотам. — Не знаю, что на меня нашло, но вспомнились мысли Фароата, и я с легкостью их озвучил: — Наберем много голов, украсим коней вражескими волосами и сделаемся знаменитыми!
Как засияли у моих товарищей глаза! Вот он ответ на мои думы: ни золото, ни хорошая еда, ни женщины, на первом месте у сколота — слава! И служат они за шанс прославиться. Так я тогда решил.
***
Утро. Воздух ясен, сух и прозрачен.
Серый ворон резко крикнул над головой и опустился на белый камень. Всхрапнул конь, мелькнула чья-то тень, и я попытался вскочить на ноги. Сразу не вышло, встал на колени. Окоченел за ночь и тело почти не слушалось.
Ночью мы сильно мерзли, ни плащи, ни попоны не смогли нас согреть. Прижимались друг к другу и тряслись от холода, и каждый казался холоднее другого, но попона была узкой, а земля — сырой. Еще будто под утро сон плохой приснился, но с пробуждением забыл его содержание, только неприятное чувство в груди осталось.
Ноющее томление в душе исчезло тут же, как я поднялся и почувствовал тепло от восходящего солнца. Степь еще не обсохла от утренней росы. Влажные травы искрились мягким золотисто-изумрудным отблеском. Шаг, другой и сапожки из кожи ягненка, украшенные парчой и бисером, уже промокли. Уж лучше скакать, чем сидеть мокрыми! Мы сели на коней и поехали на север.