К полудню прибыли к озеру. С холма виднелась серая вода и лодки на ней, с другой стороны на равнине — силуэты крытых телег с поднятыми оглоблями и табун лошадей. Мне захотелось поехать к стойбищу, поговорить с братьями-сколотами, но наши кони требовали ухода и мы направились к воде.
Номады прискакали сами. Целый десяток всадников. Оружные, двое даже со щитами и копьями. Увидев, как мы одеты и вооружены, скифы спешились и подошли с должным почтением, как к вождям. Остановились в метрах десяти. Их предводитель, легко ступая кривыми ногами наездника, обутыми в мягкие сапоги подошел близко и поклонился. Назвался Напарисом и пригласил нас в стойбище. Да так, что даже Лид удивился, приподняв брови, кинул в меня изумленный взгляд.
— Я рад, что ты приехал, — номад обратился именно ко мне, разглядев старшинство в нашей маленькой компании. — Ты — хороший воин! — сказал он сурово. — Папай23 послал тебя к роду Орла. Кровь за кровь, набег за набег — таков обычай предков. Отведай со мной мясо и выслушай...
— Я, Фароат из рода Нотона, вождь паралатов, принимаю Напарис твое приглашение, — ответил, как подобает в таких случаях и, напоив коней, мы в сопровождении номадов поехали к их стойбищу.
Конина, испеченная на углях после вчерашней полбы, казалась божественно вкусной. Мы насыщались мясом, а Напарис рассказывал.
Владения его рода и рода Напита находятся по соседству. Их разделяет озеро. Как оказалось, не было никакого набега, и крови не было. Всего-то: соседи девчонку украли. Дочь его. Девушку звали Орой. Шестнадцать зим — хороший возраст для замужества, но Напита не настолько богат, чтобы получить такую женщину, рассуждал номад.
В каком же возрасте ты стал отцом? — думал я, замечая, что в пшеничных волосах Напариса нет седины, а щеки, под курчавой бородой — румяные и гладкие, голубые глаза еще блестят тем светом и задором, которые свойственны только юным.
Вино у скифа было дрянным, но в набитый мясом желудок еще вошло около полу литра. Подобрев от чувства сытости, а может, от винных паров, я сказал Напарису:
— Дело у меня есть важное. Две или три ночи займет. Сделаю, вернусь к тебе. Пойдем вместе к Напиту и заберем твою дочь!
Номад удовлетворенно кивнул и даже проводил нас к тракту до Мирмекия.
После полудня, ближе к вечеру, на востоке, над краем земли, показалась груда синих облаков.
— Горы? — спросил Авасий.
— Лес, — предположил я.
— Это стены Мирмекия — сказал Лид и оказался прав.
Скоро облака потемнели и стали сине-серыми. Резче выступили очертания города. Из марева возникли стены и башни. Вблизи их цвет был уже, не синим и не серым, а желтоватым, как глина под копытами коней.
Подъехали к воротам, когда совсем стало темно. Авасий постучал древком копья по доскам калитки.
— Куда так поздно? — кто-то крикнул со стены и какой-то воин, вскинув над головой факел, пытался разглядеть нас.
— Из Пантикапея к хилиарху Андронику с царевым приказом, — прокричал я в ответ.
Страж отворил, гремя цепью и засовом, узкую калитку, вделанную в огромный створ ворот. Мы спешились и вошли в город, ведя коней на поводу.
Один из тех воинов, что караулили у ворот, назвался Таргисом. Он предостерег, что в Верхний город ночью по приказу хилиарха никого не пускают, и вызвался проводить нас к гостинице. Парень смущался, ибо видел, что мы не бедны, а гостиница в нижнем городе подходила для ночлега нищим, путникам, не имеющим в полисе покровителей или родственников.
Андроник еще в Мирмекии, а не переправился через пролив в Кепы! Я так обрадовался этому факту, что в тот момент не задумался о возможных неудобствах, ответил воину:
— Веди.
— Следуйте за мной, — сказал стражник и пошел вдоль стены.
Мы пошли за ним, потом торопливо спускались по крутой, как горная лощина, тесной улице. Два раза нас останавливала стража, но присутствие Таргиса пресекало всякие расспросы.
Когда добрались до зловонных трущоб Нижнего города, очутились в таких глухих и грязных закоулках, что казалось самим никогда бы не выбраться отсюда, но Таргис, очевидно, хорошо знал дорогу. Быстро шагал и не задерживался у перекрестков. У низкой, вросшей в землю хижины, похожей на десятки других безобразных лачуг мимо которых мы проходили, стражник остановился.
Он ловко нырнул в темный пролом стены, окружающей домовладение и оказался под убогим навесом, среди беспечно разбросанных пустых амфор. Остановившись у маленькой двери с медной решеткой наверху, Таргис кулаком нанес по массивному косяку два мощных удара. Внутри тяжело завозились. Послышался хриплый голос:
— Кто?
— Гость, — ответил воин.
Дверь отворилась. В нос хлынула смешанная вонь соленой рыбы, гнилой капусты и винного перегара. Я, отодвинув от входа стражника, вошел в хижину.
Хозяин, заметив у входа шевеление, вытащил из жаровни тлеющую головню, зажег глиняный, с отбитым краем, светильник и уселся на лавку. Тощий, косоплечий, с взлохмаченной бородой, он сидел у низкого стола, заваленного остатками пищи, и неприветливо смотрел на меня. В углу, на куче прелого тряпья, кряхтела во сне женщина. Мне хватило мгновения, чтобы оценить удручающие перспективы ночлега в таком гадюшнике. Развернувшись на каблуках, я вышел и закрыл за собой дверь.
— Спать будем в конюшне, по очереди, — сказал я товарищам, а стражник, решив, что важный скиф о своем решении сообщил ему, ответил:
— Как хочешь. Я ухожу...
***
Утром выяснилось, что место нашей ночевки расположено недалеко от гавани. Маленькие домики, наскоро сложенные из грубо отесанных камней, лепились здесь друг к другу, вдоль узких переулков, заваленных кухонными отбросами, глиняными черепками и всяким мусором. Квартал был населен лодочниками, мелкими ремесленниками, матросами, рабочими, разгружавшими суда. Многие из них были рабами и большую часть заработка отдавали своим господам.
Люди ютились здесь в тесноте, в маленьких, грязных помещениях, спали на каменном полу, подостлав под себя рваные, засаленные лохмотья. Многие почти не жили в домах и приходили сюда, чтобы только пообедать печеным луком или кашей, к чему добавлялся иногда кусок несвежего мяса, обильно приправленного пахучими травами и пряностями. В теплое время года они спали во дворах, и здесь же жили их многочисленные дети — грязные, полуголые, шумливые.
День тут начинался с восходом солнца. Заспанные люди вставали, собирались на работу. Дым поднимался над очагами, и запах пригорелого оливкового масла и жареной рыбы тянулся отовсюду. Раздавались визгливые спорящие женские голоса, сонные детские крики. По улицам, громко разговаривая, проходили люди, направлявшиеся к гавани или в город, и квартал пустел, населенный в течение дня только дряхлыми стариками, женщинами и маленькими детьми, возившимися в горячей уличной пыли.
Проснулись с восходом солнца и мы. Спрашивая то одного, то другого, спешащего по своим делам жителя трущоб, медленно брели к гавани. Все одно Верхний город еще закрыт, а хилиарх может в порт и сам спустится. Наверное, отсутствие кораблей, способных перевезти на другой берег тысячу солдат и задержало его в Мермикие.
Харчевня у порта — одноэтажное, добротное здание и внутри оказалась почти дворцовыми покоями, если сравнивать с той, что видел я ночью. Пол тут — утрамбованный амфорный бой, содержался в чистоте, а деревянные лавки и столы недавно выскоблили добела.
О нас позаботилась стройная и крепкая служанка. Хотелось бы мне верить, что и лицо ее приятно так же, как стать, но девушка умело прятала личико в складках диплакса24, а когда не удавалось прикрыться тканью, скрывалась за длинными огненными прядями. Впрочем, мы были голодны и плохо провели ночь, поэтому, когда девица подала жареную рыбку мы и вовсе потеряли к ней интерес, заработав челюстями. Расплачивался за еду я уже с хозяином — тощим эллином, с выбритой головой, что меня удивило. Ведь все греки курчавы и черноволосы. Я поглядывал на него, дивясь отсутствию волос, а он истолковал это по-своему, присел за наш столик и стал рассказывать, что предки его поселились в Мирмекии одни из первых. И жили они в землянках там, где сейчас стоит Верхний город — на скальном мысу и его окрестностях.
— Вы, скифы разрушили тот город, но он возродился и стал еще краше!
Трактирщик не обвинял нас, напротив, смотрел с признательностью, будто благодарен за это. А, я с трудом сдержался, чтобы не пошутить, мол, лично мы к тем разрушителям никакого отношения не имеем!
Позже, когда я снова оказался в Мирмекии, узнал, что после разрушения скифами города, жители построили новую оборонительную стену. Было это лет сто назад. После полис отстраивался и за ее пределами. Совсем недавно была воздвигнута еще одна стена, обороняющая Нижний город и порт.
Покинув гавань, мы миновали ворота, ведущие из порта в город, и не спеша затопали по узкой каменистой улице вверх, к зубчатым башням акрополя. Даже тут нам пришлось идти меж глинобитных лачуг, придавленных шапками тростниковых крыш. Затем стали попадаться дома знатных горожан, крытые черепицей и сложенные из рустованного камня — глыб известняка, гладко отесанных по краям и с нарочитой небрежностью обработанных в несколько выступающей средней части.
Навстречу нам двигался отряд воинов в чешуйчатых панцирях и яйцевидных шлемах. К удаче, хилиарх Андроник был среди них. Меня старый солдат не узнал и возможно прошел бы мимо, уступи мы дорогу. Но мы стояли на их пути, а поскольку при нас были еще и кони, то пройти мимо по узкой улочке командир гоплитов не смог.
— Хайре! — воскликнул я, радуясь, что сейчас покончу с заданием Левкона и обрету долгожданную свободу.
— Чего тебе, скиф? — спросил Андроник, едва сдерживая гнев. Он оттолкнул с пути одного из солдат и подошел так близко, что я почувствовал от него резкий запах чеснока.
Пришлось на шаг отступить, и поспешить извлечь из горита25 тубус с письмом от Левкона.