— Обстоятельства изменились. Войско теперь нужно самому Левкону. Вот, возьми и прочти.
Едва тубус перекочевал из моих рук в лапы хилиарха, я предпочел вернуться в гавань. Уж не знаю, может в тот момент Фароат как-то влиял на ход моих мыслей, но думал я о том, что Андронику придется считаться со мной, когда приведу в Боспорское царство сотни номадов!
Глава 5
Я вижу, как она осторожно входит в озеро. Вода плотно охватывает со всех сторон ее твердые колени, широки бедра, втянутый живот и гибкую спину, полудетские груди...
До этого момента "невеста" медленно снимала с себя свадебный наряд — сапожки, куртку и шаровары, бросала в меня недовольные взгляды.
Повод у нее был. Минуту назад она шептала мне в ухо:
— Я как вороная кобылица в степи. Кто сравнится со мной по красоте? Освежи мое тело, опусти на берег, не сделай плохо, люби меня!..
Я начинаю привыкать и относиться к этому, как к самому обычному явлению, когда женщина предлагает мне свое тело.
Иногда они делали это лишь ради удовольствия, иногда ради удовольствия и еще чего-то, а иногда ради чего-то, что не может доставить никакого удовольствия!
К какой из трех категорий отнести мой случай? Не знаю. Напомнив себе, что нравственность порой способна уберечь от неприятностей лучше любых доспехов, поднимаюсь с утоптанной у берега земли и медленно бреду к стойбищу, все еще чувствуя ее взгляд, способный прожечь дыру в моей спине.
Пару часов назад степь и зеркало воды, в котором совсем недавно отражалось бордовое солнце, накрывал вечерний сумрак. Пылали костры. На фоне колеблющегося пламени мелькали длинные тени людей в остроконечных шапках. Где-то рядом пасся табун лошадей. Хруст травы и глухие удары копыт о землю доносились из темноты. В глубине стойбища вздымалось к небу пламя двух огромных костров. Номады пировали. Они праздновали примирение родов и радовались. Повод для ликования им подарил я.
Удачно завершив дело в Мирмекии, мы, не медля, вернулись к стойбищу Напариса. Там, пользуясь гостеприимством вождя номадов, перекусили, напоили лошадей и отправились к похитителям его дочери.
Пока ехали, я уговаривал разгневанного родителя не ссориться с соседом. Пригласил присоединиться ко мне в походе на меотов и намекал, что будущий зять, если тоже пойдет со мной, вернется с той войны богатым.
И как же я удивился, увидев селение Напита! Это стойбище выглядело побогаче, чем у того, кто недавно обвинял соседа в бедности: между повозками располагались палатки, сделанные из грубой конопляной ткани, натянутой на вбитые в землю, связанные вверху жерди. Под надзором верховых паслись табуны коней и стада рогатого скота и овец. "Наверняка и воинов в этом стойбище больше, чем нас..." — подумалось мне, едва я окинул взглядом стоянку кочевников.
В этом я вскоре убедился. Навстречу вышла полусотня пастухов. Видя, как нас мало, они не сели на коней, но гориты с луками на плечи надели. Сражаться в мои планы не входило, и я личным примером дал сигнал спешиться.
Сближались мы неторопливо, вдруг из толпы встречающих воинов выбежала девушка.
— Пита26! — она с криком бросилась к Напарису.
Он схватил дочь в охапку, прижался щекой к ее щеке и окаменел.
Я смотрел на ее белое, красивое лицо, кое-где тронутое точками веснушек. Задорный носик, розовые губы и черные, мягкие кудри — не в отца. Наверное, такие были у матери. А глаза! Таких синих-синих, лукаво прищуренных, сияющих глаз мне видеть не приходилось. Лучше бы и не смотрел...
— Поехали домой! — сурово сказал Напарис.
— Отец, зачем ты меня принуждаешь? — зарыдала она у него на плече, а номад тут же растерял всю свою решимость, смутился.
Молодой воин вышел из толпы соплеменников и, остановившись в шаге от отца с дочерью, сказал:
— И меня прости. Хочу тебя назвать отцом! Твоя дочь чиста и свежа, отдай ее мне! Забери мои стада, оставь мне Ору и коня, проживем как-нибудь...
Напарис оттолкнул дочь, расправил покатые плечи, но вспомнив, что не сам приехал, тут же бросил в мою сторону виноватый взгляд. Я улыбнулся ему и кивнул, мол, действуй.
— А давай породнимся! — крикнул номад и широко расставил руки, приглашая Напита обняться.
Вожди обнялись, воины наши и те, что вышли навстречу, завопили здравницы, захлопали друг друга по плечам и стали потрясать оружием. Потом все мы направились к шатрам и повозкам.
Молодые шли на три шага впереди. За ними я и Напарис. "Как же его дочь хороша собой!" — думал я и тут же корил себя за эти мысли. Ведь очевидно, молодожены любят друг друга! Оказалось, что это не так.
***
Воздух был теплый и ласковый. На безлунном небе звезды выступали ярче, делаясь все многочисленнее, слабо освещали широкую темную гладкую равнину. Сладкий запах плыл над степью, и свежая роса, предвещая на завтра хороший день, опускалась на травы.
В становище кое-где еще горели костры, но большинство шатров и кибиток уже тонуло во мраке. Я подошел к своей палатке, заглянул туда, — там никого не было: в такие теплые ночи приятнее спать под открытым небом, на подостланном войлоке или прямо на мягкой траве. Постоял, прислушался к сонному храпу товарищей, мешавшемуся со звоном и стрекотанием кузнечиков, прилег около местного чума, потянулся и откинулся навзничь, подложив руки под голову.
Вдруг мне показалось, что кто-то идет, ступая осторожно, неслышно. Прислушался и, с внезапно вспыхнувшим охотничьим чувством, приподняв голову, стал всматриваться в темноту.
Неясная фигура появилась, осторожно обходя спящих, направилась к палатке. Скоро мне удалось разобрать очертания: Ора!
Девушка присела рядом и зашептала:
— Чужак, смотри, в стороне светится костер юношей. Там до рассвета не стихнут разговоры о подвигах отцов. А женщины до рассвета будут ворочаться на коврах и войлочных подстилках. Сон их прогонит жажда ласки. Внутри рода юноша не касается девушки, девушка не касается юноши — так велят обычаи. Я, как и другие, тоже грустила по вечерам. В теле моем бродили смутные желания. Мне казалось, что я ищу кого-то, кого-то жду. Но никто не приходил и никто не приходился мне по душе. Я отвергла много сердец, благо по нашим обычаям женщина имеет право свободно выбирать. Чего я хотела? Красоты? Мудрости? Славы? Я не знала, поэтому и согласилась выйти замуж за Напита. Ведь он и красив, и умен, и богат.
— Сейчас ты скажешь, что ждала меня?
Хотел задать этот вопрос легко, шутя, но голос мой дрогнул и прозвучал мой вопрос иначе, будто я вымолвил слова с трудом от переживаемого волнения. Может, так оно и было...
— Да! — сказала она отчаянно, и неожиданно для меня ее ладони легли на мои плечи. Жаркое дыхание девушки обожгло губы.
Я пытался или хотел сказать ей, что не могу: взять ее сейчас, значит, нарушить сразу несколько обычаев номадов, но как она пахла, какая страсть бушевала в ней, как колотилось ее сердечко! В тот момент я сам уже сгорал от любовной лихорадки, и голова шла кругом от этого жара. Но все еще сомневался, размышлял: "Жизнь сама предлагает нам многие вещи, которые иной раз силой не возьмешь. Только мы слишком глупы, чтобы оценить это. Ждем, чтобы нам все поднесли в комплекте, словно богатый обед со всевозможными гарнирами. А ведь в жизни многое дается по частям. Только люди, вместо того, чтобы составлять из них свое счастье, всеми способами отравляют себе существование"
Это была моя последняя здравая, а может, и нет — мысль. Хватило всего одного прикосновения нежных рук, развязывающих завязки на моих штанах, как в душе или в моем теле зазвучали такие струны, про существование которых я даже не подозревал.
***
Пробуждение было особенным: меня тащили за ноги, пинали и лупили чем-то по голове. Второй раз я открыл глаза, морщась от боли в руках. На самом деле болело все мое тело, но руки особенно. Конопляная веревка резала кожу запястий. Кто-то привязал меня к своеобразному распятию.
Я уперся ногами в землю и вкопанный в нее столб сразу же оказался не таким уж и высоким. Рукам, привязанным к длинной жердине, пропущенной под веревками за столбом, сразу стало легче.
Рядом, в метрах пяти лежал лишенный веток и обрубленный с обеих сторон ствол осины. К нему были привязаны Авасий и Лид. Парням тоже досталось. Их лица были разбиты до крови, да и на теле я заметил крупные синяки, будто били ребят громадными дубинами. Глаза их были закрыты. В какой-то момент я усомнился, что они живы.
"Это ты во всем виноват, Сатир27 безрогий!" — обвинил меня Фароат, хотя вряд ли, скорее, это была моя мысль.
Кое-кто мог бы сказать, что до сих пор все шло вполне естественно и нечему, мол, удивляться, однако если невеста проводит ночь с чужаком, должен хоть у кого-то возникнуть вопрос — чем в это время занят жених? Естественно, добавил бы я, но не тогда и не для меня.
Солнце висит высоко и в голубом небе, почему то сияют бордовые и зеленые огни. Похоже, что зелень — любимый цвет сколотов. Тех, с севера, откуда Фароат родом. Его Родина — сплошь зеленая страна. Такой я ее запомнил: бескрайние равнины, покрытые буйной сочной травой, изумрудные деревья, толпящиеся в рощах или одинокие в степи, которые треплет, мотает из стороны в сторону мощными порывами холодный и влажный ветер. Вообще-то зеленый цвет отличается свежестью, от него как бы веет прохладой, а вот бордовый — сухой и пышет жаром.
Я открываю глаза и понимаю, что только что бредил, мне осталось совсем немного, а если и протяну несколько дней, то это никак не повлияет на финал. Никто со мной не пытался поговорить, значит, участь моя уже определена — рогоносец обрек меня на мучительную смерть. От того, что нет никакой надежды выпутаться, освободиться из этого капкана, я начинаю свирепеть. Дергаюсь на своем кресте, но столб остается недвижимым, а онемевшие руки, пронзает невыносимая боль.
— Пазака...
Слышу голос Авасия и с трудом поворачиваю голову.