— Будет оружие.
По его предложению была послана делегация в Крым. (Крыму угрожала оккупация войсками кайзера, там шла эвакуация арсеналов и разоружение крепостных сооружений и кораблей.) Вскоре было получено сообщение, что севастопольские большевики передают темрючанам шесть артиллерийских трехдюймовых орудий со снарядами и восемь пулеметов. Потом привезли одну шестидюймовую морскую пушку на поворотном круге и установили на вершине горы Мыска для отражения возможных десантов с моря. Помню, с какой радостью Иван Беликов сообщал на митинге у казарм о подарке керченских и севастопольских большевиков.
Иван Беликов — крепкий, коренастый фронтовик, оратор, как о нем говорили, «с луженым горлом» — не раз заходил к нам «чем-нибудь набить утробу». Однажды он предложил мне:
— Поехали, Алешка, в порт пароход встречать. Постреляем...
На конной пролетке мы отмахали пять верст до порта. Там стоял, пришвартовавшись, пароход грузового типа. Кто-то из команды сопровождения оружия передал Беликову автомат-пистолет.
— Давай попробуем эту новинку, — сказал он и тут же выпустил с пяток пуль.
Прибывшее оружие немедленно было отправлено на территорию Красных казарм.
В ночь на 12 января 1918 года было принято решение закрытого заседания большевиков Темрюка о провозглашении в городе Советской власти. Был создан военно-революционный комитет, городская дума распущена.
На разгром гнезда контрреволюции, засевшего в Екатеринодаре, двинулись отряды Красной гвардии из Новороссийска, Темрюка, Тихорецкой. В ночь на 14 марта 1918 года силы контрреволюции в Екатеринодаре были разбиты и выброшены за Кубань. Екатеринодар перешел в руки Красной гвардии.
Вскоре на Кубани появился генерал Корнилов, потерпевший поражение под Петроградом и на Дону. Он шел на Екатеринодар, сформировав добровольческую армию, которая соединилась с разбитыми частями Кубанской Рады. И снова со всех концов Кубани к Екатеринодару двинулись отряды Красной гвардии. На этот раз темрюкский отряд выступил в полном составе. В бой с корниловцами ушли мой отец, брат Михаил, сосед Я. Я. Грищенко... Тогда же выступили против Корнилова революционные отряды Романенко, Жлобы, Воронова. Как рассказывали отец и Михаил, тяжелый бой в районе Елизаветинской закончился полным разгромом корниловцев. Сам генерал был убит прямым попаданием снаряда в окно дома, перед которым он сидел.
— Это был для нас, стариков, изнурительный поход и кровавый бой, но мы победили, — говорил отец.
Да, это было так. И радости не было конца. Но обстановка на Кубани все еще была весьма серьезной. Борьба с силами реакции продолжалась. Советам на Кубани угрожали: с Дона — Деникин, с востока — Шкуро и Бичерахов, с Крыма — немцы и гайдамаки, с юга — турки и грузинские меньшевики. В богатых казачьих станицах кулаки громили Советы, расстреливали и вешали активистов. В связи с захватом немцами Крыма, в том числе Керчи, часть темрюкского отряда была отправлена на защиту Тамани, и прежде всего станицы Таманской. Помню, в начале мая 1918 года, в день пасхи, в Михайловском соборе, перед главными вратами, появились Иван Беликов и Ефим Зыбцев. Они прервали богослужение:
— Фронтовики, и особо артиллеристы, немедленно должны выйти из церкви и собраться за оградой.
Служба продолжалась. Беликов, заметив меня в церковном дворе, сказал:
— Алешка, влезь на колокольню и вдарь в колокол.
Мы, ребятишки, гурьбой забрались на колокольню и «вдарили».
Фронтовики выстроились. Ефим Зыбцев подобрал расчеты артиллеристов, пулеметчиков, наводчиков орудий и повел их защищать Тамань.
Прошло несколько дней. В ночь на 9 мая на Таманском полуострове под руководством казачьих офицеров и при поддержке немецких оккупантов началось восстание против Советов. Повстанцам сразу же удалось разоружить темрюкские роты, оборонявшие Керченский пролив. Выехавший туда Иван Беликов был убит засадой на дороге. В Таманской началась расправа над красногвардейцами, убежать удалось только одиночкам. Среди них был Ефим Никитович Зыбцев.
Вооруженные до зубов белоказачьи банды есаула Гулого быстро захватили станицы Старотитаровскую, Фанталовскую, Ахтанизовскую и повели наступление через Пересыпь на Голубицкую и Темрюк. В Азовском море курсировал немецкий военный флот, в составе которого были броненосец «Бреслау» и несколько миноносцев, которые вели обстрел оборонительных позиций Темрюка.
Однажды я пробрался к орудию, установленному на горе Мыска. Иван Морозов разрешил мне быть возле него наблюдателем. Отсюда хорошо просматривалось Азовское море. Броненосец вел огонь по городу из тяжелых орудий. Недалеко от Чайкинской косы к «Бреслау» подошли три немецких судна. Они открыли огонь по городу.
— Недолет! — кричал я, когда снаряды взрывались где-то в камышах Курчанского лимана и на подступах к Солдатской слободке. Но вот они засвистели над головой.
— Перелет! — вырвалось у меня из груди.
Взрывы сотрясали воздух.
— Беги домой! — крикнул Морозов и тут же дал выстрел по броненосцу «Бреслау».
Проскочив площадь, я оказался в центре города. На мостовой лежали убитые. Перепуганные горожане бежали к реке, на Пески, захватив еду и одежду. Кварталы, где мы жили, в зону обстрела не попали. Мать, встретив меня, сказала:
— Не подставляй голову под дурную смерть...
В городе объявлено осадное положение, все население призвано на строительство окопов и других оборонительных сооружений. Первая линия обороны строилась между Темрюком и Голубицкой, вторая — по правому берегу Кубани.
Против белоказаков выступил Темрюкский революционный полк под командованием Павла Филипповича Цыбренко.
Под Голубицкой сражались с белоказаками мои братья — Михаил и Леонтий. У Леонтия был «максим». Отец взял меня к себе в подвозчики снарядов. Там погибло много темрючан, в том числе П. Ф. Цыбренко. Отряд был предан командиром батареи, бывшим офицером Щербиной: он открыл огонь по своим. Мой брат Леонтий повернул пулемет против наблюдательного пункта Щербины — и судьба предателя была решена...
На полуострове, несмотря на натиск белоказаков, был образован Таманский фронт под командованием А. А. Романенко — фронтовика, бывшего командира Абинского полка.
Круглосуточный обстрел города заставил темрючан искать укрытие на полевых станах. Наша семья укрывалась в шалашах возле озера Круглого. По ночам сюда, переправившись через Кубань, проникали разведывательные группы немцев. Однажды они заглянули под полог нашего шалаша. Нас было трое: двое братьев Запольских и я. Немцы принялись вытаскивать нас из-под полога за ноги. Последним вытянули меня. Душа у меня в тот момент ушла в пятки.
— Ты болшой болшевик? — кричал немец.
— Нет, я маленький большевик! — машинально ответил я и подумал, что сейчас они меня пристрелят. Немец осветил мое лицо фонариком и, увидев, что я действительно небольшой, швырнул меня в сторону. В темноте я отполз в кукурузу. В ночной тишине послышался топот скачущих лошадей. Это был наш разъезд из корпуса Гая. Я помчался к ним.
— Немцы, немцы здесь!
Кавалеристы окружили разведчиков и заставили их сдаться.
То были первые дни августа 1918 года. Темрючане обороняли осажденный город всеми силами. В бою с белоказаками у Гнилой горы участвовали даже школьники — мои ровесники. Мы были в цепях пехоты и не дрогнули перед белогвардейскими кавалеристами с обнаженными шашками. Это были последние мучительные дни Темрюка в осаде.
Так кончилось мое детство, короткое и нелегкое. Юность обозначилась иной суровостью жизни и сознательным направлением своих сил против врагов трудового народа.
Да, если бы вопрос Сталина был обращен ко мне лично, ответ последовал бы незамедлительно: готов сражаться с оружием в руках, пока глаза видят врага, пока есть воздух в легких. Но я еще и секретарь обкома, и моя обязанность не ограничивается личной готовностью к бою. Передо мной встала более сложная задача — быть в ответе за всех коммунистов области, быть в ответе за все.
Что подсказывает память
...Не играй в таинственного носителя забот и тревог партии, не прячь своих замыслов, не скрывай сомнений, не бойся осуждать себя за ошибки — и друзья поймут тебя, доверят тебе сокровенные думы. Без этого никакой партийный работник не может рассчитывать на успешное решение стоящих перед ним задач...
Приехав на Тракторный, я сразу же направился в партком, чтобы рассказать о разговоре со Сталиным.
Передо мной — широкий в плечах, богатырской комплекции, неторопливый Дмитрий Приходько. Это секретарь Тракторозаводского райкома партии. Ловит каждое слово из разговора со Сталиным. Толстые губы собираются в тугой узел, на лице выступают багровые пятна. Вижу, тревожат его такие же думы, какие заставили и меня забыть о сне и усталости. Перед ним в реальных контурах раскрывается вся ответственность за боевую готовность коммунистов района, всех рабочих, в данном случае — Тракторного завода. Я предупреждаю его, что вечером состоится собрание партийного актива города, где ему придется выступить и рассказать о результатах сегодняшней проверки боевой подготовки отрядов народного ополчения, истребительных батальонов. Он опускает, как мне показалось, вдруг отяжелевшую голову и отвечает задумчиво:
— Хвалиться нечем, еще много недоделок...
В ноябре прошлого года городской Комитет обороны рассмотрел вопрос о подготовке истребителей танков и предложил райкомам партии совместно с райкомами комсомола в двухдневный срок укомплектовать районные отряды смелыми и отважными молодыми патриотами. После месячной подготовки эти отряды влились в истребительные батальоны.
Призыв Коммунистической партии — всеми силами встать на защиту матери-Родины — у сталинградцев нашел самый горячий отклик. Следуя примеру москвичей и ленинградцев, трудящиеся области сформировали народное ополчение — 50 тысяч рабочих, колхозников и служащих. Среди ополченцев много коммунистов и участников Царицынской обороны 1918 года. Митинги, проходившие по этому поводу на Сталинградском тракторном заводе, были самыми многочисленными в истории завода. Рабочий Дмитрий Коптяев сказал: