6
– Поздно, – сказал высокий человек со своей ступеньки. Он был лысый, но Нестор понял, что это человек в шляпе.
«Да и некуда», – подумал Нестор, оглядываясь на милиционеров, которые только что поставили его на ленту эскалатора, а теперь смотрели сверху.
– А когда-то я мог, – сказал человек в шляпе.
– Вы не думаете, что это газовая атака там, внизу? – спросил Нестор, – слезоточивый какой-нибудь газ, сирень-черемуха, – и человек приподнял в знак согласия шляпу, которой до последнего момента у него на голове не было, но когда стало нужно, она оказалась.
– А я полагаю, что не газовая атака, а перестрелка из газовых пистолетов, – сказал возникший рядом человек с бородой и усами.
– Все же лучше, чем реальная стрельба, – сказал человек в шляпе.
– Иногда хорошо иметь с собой пистолет, хотя бы травматический, для защиты от хулиганов, – сказал человек с бородой, – но стрелять из пистолета в метро – это небезопасно для окружающих.
– А я придумал, – сказал человек в шляпе, – нужно, чтобы у людей были пистолеты, стреляющие шариками с краской. Если на человека напали, он стреляет в агрессора и метит его несмываемой краской.
– Пейнтбол, – у людей это называется пейнтбол, – сказал человек с бородой, – а пистолет, стреляющий шариками, называется маркер.
– Я предпочитаю называть его «пистолет», – возразил человек в шляпе, – это название больше соответствует предназначению. Маркер – для игры, а пистолет – для обороны. Из этого пистолета пострадавший стреляет в агрессора. Которого, окрашенного, на выходе с эскалатора встречают эти, – он подмигнул в сторону Нестора, – розовые лица под желтыми козырьками фуражек.
– Может быть, желтые лица под розовыми козырьками? – поправил его бородатый.
– Желтые, зеленые – все равно, – только козырек должен быть черный.
– Но хулиган уже успеет нанести человеку телесные повреждения, – возразил бородатый.
– Его должна остановить неотвратимость наказания.
– А если сам хулиган начнет баловаться таким пистолетом?
– Очень просто, – сказал человек в шляпе, – нужно, чтобы каждый пистолет можно было опознать по результатам выстрела и выйти на хозяина. Например, делать ствол с впрессованным вкладышем, который добавлял бы к красящему шарику микроскопическое, но достаточное для обнаружения, количество специальной смеси точно отмеренного состава, – этакую своего рода химическую метку.
– А можно интереснее сделать, – сказал человек с бородой, – стрелять не шариком, а струей из баллончика, на коротком расстоянии этого достаточно. И – внимание – нужно, чтобы часть струи отклонялась в обратную сторону, пятная самого стреляющего – то есть, обороняющегося. Это будет способствовать тому, чтобы баллончик использовался только в действительно серьезном случае. А на выходе с эскалатора желтые лица в фуражках остановят обоих и разберутся.
– Я придумал еще, – сказал человек в шляпе, – можно совместить камеры наблюдения и стреляющие краской устройства. И расставить повсюду. Так что нарушитель порядка неминуемо будет помечен. И желтое лицо, стоящее у выхода с эскалатора, сможет опознать его и принять меры.
– Правильно, – сказал человек с бородой, – еще можно изготовить специальные хлоппакеты с краской, которые, взрываясь, помечали бы цветами радуги жертву, преступника и окружающих их свидетелей.
– Вот, – человек в шляпе что-то вынул из своей шляпы и протянул Нестору, – бери.
– Что это? – спросил Нестор.
– Те самые хлоппакеты. Бери.
– Там есть лента с липучкой, – сказал бородатый, – прикрепляешь пакет на лоб, и когда тебя бьют по голове, он взрывается цветами радуги.
– И никто не уйдет неотмеченным, – сказал человек в шляпе.
– Вы думаете, что там могут побить? – Нестор посмотрел вниз.
– Мало ли что, – сказал человек.
– Нет, не хочу, – сказал Нестор.
– Нет так нет, – человек отбросил хлопушку прочь, и она весело взорвалась где-то.
А человек достал из шляпы белого кролика.
7
Вокруг стояли и причитали старухи, одетые в черное.
Обернулись на Нестора: «Это всё он».
Перестали причитать и плакать, и угрожающе надвигались.
– Это он! – тыкала пальцем одна, самая худая и черная.
У каждой старухи была палка, точнее сказать – клюка, а у некоторых – остро заточенный зонтик.
Уже не пальцем ткнула, клюкой. И всё в глаз норовила, в глаз.
«Это кошмар», – подумал Нестор.
Одни подступали с верхних ступенек, другие – снизу. Их было много. Они поднимали на Нестора свои палки и зонтики.
«Это кошмар». – Нестор почувствовал, что внутри холодеет, а снаружи покрывается мурашками.
Всё в глаз норовила попасть, но промахивалась.
«Это кошмар, – подумал Нестор, – но это ведь МОЙ кошмар. В конце концов, кто я здесь, тварь дрожащая или право имею?»
Топорик на петельке был у него подмышкой. Нестор достал и ударил.
И старух – тех, что оказались на пути, оказалось совсем немного.
8
Во сне – если это не легкий кошмар, по частям вспоминаемый утром, а настоящий, тяжелый сон, начало которого потеряно и забыто, а конец неразличим в перспективе, – во сне этом бесконечном каждое событие имеет шанс повториться, да что там – «имеет шанс», оно должно повторяться, и повторяться неоднократно.
Эту истину Нестор усвоил, и ждал повторения.
И вот, повторилось. Хотя он мог сомневаться – считать ли это повторением случая, когда она, Лиля, пробежала мимо – по лестнице вниз, в той же юбке широкой с цветами и листьями. Стуча каблучками так, словно каменные были ступеньки или как по асфальту (стук, видимо, только в воображении Нестора был, как, впрочем, и все остальное). Он хотел догнать, предостеречь от того, что внизу – где стрельба, и газовая атака, и много пар сапогов пинают железную бочку. Но остался на месте. Пробовал встать, но нога заболела в колене. С больной ногой не догнать. А когда нога прошла, то уже поздно было.
– Поздно, – сказал появившийся человек в шляпе, и добавил, помедлив. – А когда-то я мог….
9
Человек стоит на ступеньке эскалатора, ведущего вниз.
А внизу – яма.
Не платформа с ее ровным каменным полом, а яма прямо в том месте, где закругляется лента эскалатора. Глубокая яма, в которой дно не просматривается даже мысленно – то есть не то чтобы этого дна впрямую не было, но как-то оно не предусмотрено планом.
И все, кто спускаются вниз, в конце пути падают в эту черную яму.
Они обречены от самого того момента, как встали на ленту эскалатора.
Но у человека есть шанс изменить свою судьбу. Он может перепрыгнуть через перила – на эту, как ее называют, балюстраду, которая, впрочем, не нуждается в том, чтобы те, кто спускаются вниз, называли ее каким-нибудь словом.
Или, если не перепрыгнуть, то хотя бы перелезть, переползти, цепляясь. И стоять там, держась за столбик с рекламной картинкой, чтобы не унесло течением.
Но если уж перелез, переполз, перепрыгнул, то логичнее будет (если только пригодны здесь привычные приемы логики – индукция, дедукция и прочие инструменты отмывания истины) – логичнее будет сойти на ленту эскалатора, идущего вверх, выбрав свободное место. И люди, стоящие выше и ниже, сделают вид, что не заметили, и надзирающий голос из репродуктора не окрикнет (а мог бы, потому что перепрыгивать, перелезать, переползать – все это нарушение правил пользования метрополитеном, которые запрещают даже прислоняться к неподвижным частям этой, как ее называют, балюстрады).
Но правила нарушены и забыты, и человек может спокойно плыть вверх, поднимаясь как пузырек воздуха со дна бассейна. Но спокойно ли?
Что если там, наверху, его ждет то же самое, что и внизу – глубокая яма в конце? Впрочем, не яма в прямом своем смысле, а скорее иносказательный образ неотвратимого – ровно так же, как и та другая, нижняя яма. Тогда не лучше ли будет еще раз перепрыгнуть, перелезть, переползти, и на третьем, неподвижном эскалаторе прийти в себя?
Там сесть на ступеньку, и сделать вид, что никто ничего не заметил.
Если хорошо сделать вид, то действительно никто не заметит – ни люди с соседнего эскалатора (которых, впрочем, не стоит принимать во внимание), ни надзирающий голос из репродуктора. Можно, наконец, сосредоточиться и поразмыслить в спокойствии, мысленно окружив себя непроницаемым для постороннего взгляда облаком.
И тогда человек понимает, что перепрыгивать, перелезать, переползать нет необходимости. Что окружить себя мысленным облаком можно и оставаясь на месте. А мысль – это сама по себе сила. И тогда можно воспарить – сперва как бы духом, а затем и телом – и взлететь, пролететь над предметами местного пейзажа, над теми, через которые прежде – только перебежками и переползанием.
А можно и просто закрыть глаза, как бы задремав, и очнуться в другом месте – то есть на других ступеньках (у мысли тоже есть свои границы).
Человек закрывает глаза, хотя мыслей у него нет о том, чтобы очутиться где-нибудь. Мыслей нет, но они могут и появиться, притом неизвестно какие. Вряд ли человека можно считать хозяином своих мыслей, в лучшем случае он может быть хозяином слов.
И вот, человек чувствует, что ступенька, на которой он сидит, и которая до какого-то момента была спокойна, начинает двигаться – непонятно пока, в какую сторону: вверх или вниз. Человек не знает, что произошло. Наверное, у него возникла мысль о том, что нельзя вечно сидеть на одной ступеньке. И силой этой мысли человек переместился на одну из движущихся лент, а может быть, пришла в движение та лента, на которой он сидит, потому что кто-то наверху нажал кнопку.
«Надо что-то делать». – Человек открывает глаза.
«Не бегите по эскалатору», – говорит надзирающий голос, и человек вспоминает, что когда-то он мог. Он бежит вверх, навстречу движущейся ленте. Тело его становится легким, он бежит, едва касаясь ногами ступенек. Волшебное ощущение полета охватывает его. И человек, может быть, просыпается.