Алмазный прииск появился так неожиданно, что Чеботарев попросил еще раз пролететь над ним. Прииск расположился в долине между голубыми меловыми горами. Два десятка домов, несколько бараков, белые столбы взрывов в горах, речка, замутненная до того, что казалась красной, — вот все, что увидел Чеботарев. Он сухо спросил:
— А стоит ли прокладывать сюда трассу? Тут работы на год, на два… Потом прииск обеднеет, и придется его бросать…
— А ты посмотри повнимательней, — остановил его Колыванов. — Видишь, дорога ушла влево от прииска? Там новый рудник, добывают медную руду. Тут, дружба, вся тайга на медистых песчаниках стоит. А еще левее, где речка исчезает в горах, шеелит обнаружен. Так что здесь скоро будет новый промышленный район…
Чеботарев промолчал. Колыванов сказал что-то летчику, потом снова вызвал Чеботарева:
— Сюда мы летели по той трассе, что запроектирована, а теперь полетим вдоль трассы по моему варианту. Смотри как следует…
Самолет сделал круг и пошел прямо над горами.
Чеботарев со страхом рассматривал эти горы, прорезанные ущельями, и невольно оборачивался к реке, вдоль которой, казалось ему, в сто раз было легче провести трассу.
Колыванов упорно глядел вниз. Иногда он говорил что-то летчику, и тот послушно делал вираж над горами, почти касаясь их лесистых вершин, а затем снова вел самолет по прямой.
Миновав горы, самолет полетел над огромным безлесным болотом, среди которого торчали сушины и мелкие, похожие на кустарник деревца. Колыванов спросил довольным голосом:
— Ну как? Трасса сократится почти на сто километров. Вон, видишь, уже Чувал…
Действительно, они опять были над Чувалом. А потом самолет пошел над такой тесниной лесов, что Чеботареву стало жутко: если испортится мотор, места для посадки не найдешь, рухнешь прямо на столетние деревья.
— Здесь будут деревообделочные комбинаты. Самые ценные породы леса находятся в этом районе. Вон кордон Дикий, видишь?
Чеботарев увидел домики на берегу небольшой реки. Возле них толпились люди, приветственно размахивая шапками.
— Это лесотехническая экспедиция определяет план вырубки, — сказал Колыванов. — В будущем году начнется строительство первого комбината…
Через полчаса самолет пошел над населенными местами. Чеботарев вздохнул облегченно. Деревни и четырехугольники полей, раздвинувшие леса, радовали глаз.
Показался Красногорск. Даже этот город, который местные жители гордо именовали столицей края, был стиснут лесами. И Чеботарев опять подумал о том, что Колыванов всегда берет на себя самую трудную задачу, словно нет для него дел полегче.
Самолет приземлился. Чеботарев выпрыгнул из него вслед за Колывановым и, стоя на лугу, с удовольствием ощущал под ногами землю. Леса и болота, над которыми они только что летели, отошли куда-то далеко, и Чеботарев, не сознавая этого, отдыхал душой.
— Ну как? — оживленно спросил Колыванов.
— Да что говорить, Борис Петрович, — неохотно отозвался Чеботарев, — здесь будет потруднее, чем в Казахстане…
— Вот именно, вот именно, — с какой-то радостью подхватил Колыванов. — Именно потруднее! Но ведь эта дорога опять открывает новый мир! Понимаешь ты это?
— Да что тут не понять, — ответил Чеботарев. — Именно открывает!Но можно было бы открыть новые миры и в более удобном месте, — он нехотя улыбнулся, чтобы Колыванов не принял слишком всерьез его слова.
Колыванов удивленно посмотрел на него, и Чеботарев торопливо добавил:
— Я это к тому, что вот, слышно, ведут вторые пути между Кировым и Воркутою, там тоже пустынно, но все-таки хоть через двадцать верст, да встречаются села… А откуда мы здесь людей наберем?
— Люди придут, — устало ответил Колыванов. Он замолчал, и так молча они дошли до дома.
После обеда Колыванов отдал несколько распоряжений Чеботареву и снова отправился на аэродром. На этот раз он летел в областной центр, на совещание. Прощаясь с Чеботаревым, сказал:
— Разыщи Семена Лундина, подбери несколько пикетажистов, рабочих, десятника-вешильщика, всего человек десять-пятнадцать. Когда я вернусь, пойдем на восстановление трассы.
— Скоро? — спросил Чеботарев.
— Я думаю, дня через два… Поторопись с людьми…
Через несколько минут самолет ушел на запад. Чеботарев долго смотрел ему вслед и думал о том, какую трудную жизнь он избрал для себя.
Войдя в кабинет начальника строительства новой дороги, Колыванов понял, что заседание началось уже давно. Это можно было определить по тяжелым клубам табачного дыма, по утомленным лицам присутствующих. Он прислушался. Речь шла о первом строительном участке, который связывал участок Колыванова с подъездными путями Камской дороги.
Колыванов на мгновение задержался на пороге, отыскивая свободное место, и тем невольно привлек общее внимание. Замкнутый, хмурый, он держался особенно прямо. Но, правду говоря, ему было тяжело входить сюда. Знакомые смотрели на него с тем особым выражением жалости, с каким всегда встречают неудачливого, но душевного и хорошего человека.
Пройдя к свободному стулу, Колыванов сел и только тогда обрел некоторый покой, позволивший ему внимательно оглядеться и вслушаться в слова начальника первого участка.
Впрочем, он тут же забыл об этой речи, забыл даже, зачем он приехал сюда, так как сразу увидел свою бывшую жену. Екатерина сидела возле Барышева. Она уловила нервный, острый взгляд Колыванова, чуть-чуть отвернулась и начала что-то писать.
Колыванов побледнел и тяжело вздохнул, чувствуя, как отливает кровь от щек. Ему так хотелось быть спокойным, но это ему никак не удавалось. Не тем ли объясняются все эти жалостливые взгляды товарищей по работе, что он никак не приучится владеть собой, когда видит Екатерину? А может, все-таки лучше было не приезжать сюда? Что привязывает его к Уралу? И тут же ответил себе, как ответил и в тот самый первый день, когда узнал о начале стройки: он не хочет оставить эту работу, потому что сам начинал ее много лет назад, годами добивался утверждения проектов. Он хотел, чтобы по незнаемым дебрям Нима, Колчима и Вышьюры прошли железнодорожные пути, чтобы мир его детства стал новым миром, чтобы его ребячьи мечты воплотились в жизнь, такую же явственную и обыденную, как трель кондукторского сигнала, как лязг стальных колес по колее, как возглас пассажира: «А вот и Красногорск, не выйти ли в буфет, товарищи?» — так он представлял это свершение, и он не мог уйти от него!
Он был как бы адвокатом этого края, опекуном его богатств и не хотел, чтобы они продолжали прозябать втуне. Он обязался когда-то перед собой, что, став хозяином своей жизни, вернется на родину и сделает все для ее приобщения к той богатой событиями и явлениями жизни, которая текла по стране.
Виноват ли он в том, что задуманное так давно свершается только теперь, когда и сам он уже не молод, да и жизнь его пошатнулась… Но пока он еще может сделать что-то, он должен это сделать!
Он сознавал, конечно, что не может быть равнодушным и спокойным. Но если он нашел в себе силы, чтобы приехать сюда, то несомненно совладеет и со своей слабостью, как называл он теперь то чувство, которое испытывал, думая о Екатерине.
Колыванов сел прямее, положил крупные руки на колени, сосредоточив на мгновение взгляд на узловатых сплетениях вен, и лишь затем поднял глаза на соседей. И опять взор его приковала Екатерина.
Она побледнела, но трудно было решить, оттого ли, что неожиданно увидела Колыванова, или просто от усталости. Правильное лицо ее с несколько мелкими чертами, на котором выделялись только яркие, немного припухлые губы да глаза, было по-прежнему красиво, как будто для нее и не существовало тех горьких и болезненных перемен, которые так отразились на Колыванове. И он с неожиданной ненавистью подумал о том, как легко восприняла она все, что случилось. Даже эта встреча мало трогает ее, хотя появление здесь Колыванова было для нее такой же неожиданностью, как и для всех остальных, кроме начальника строительства.
Барышев, должно быть, считавший, что окончательно избавился не только от соперника, но и от яростного противника своего плана, повернул к нему на мгновение гордое, красивое лицо и опять отвернулся. Колыванов не мог не признать, что они очень подходящая пара — его бывшая жена и главный инженер строительства. Но от этого ему не стало легче. Появились даже какие-то мстительные мысли о том, как он высечет сегодня этого хлыща, как ударит по самому больному месту, по авторитету инженера. И хотя Колыванов тут же начал думать о правоте и справедливости своего дела, он не мог унять злорадного чувства, которое испытывал, думая о своей будущей речи.
Обсуждение трассы второго участка должно было начаться не раньше, чем через час. Можно еще раз пересмотреть свои аргументы и доказательства, чтобы они стали убийственнее для Барышева, можно подумать и о том, как будет отвечать Барышев, что скажет его заместитель — инженер Баженова, Екатерина Андреевна Баженова, бывшая жена инженера Колыванова. А она, конечно, немедленно ринется в бой, хотя это будет смешно для всех, кто знает историю их отношений…
И Колыванов стал разглядывать присутствующих на совещании, думая о том, в какое смешное положение поставит себя Екатерина, защищая нового мужа…
Да, Барышев всегда торопился. Он принадлежал к острозубым молодым людям с хорошим аппетитом и отличным желудком. Этот человек не стеснялся в средствах. Если требовалось, он прибегал к протекции отца, занимавшего высокий пост в министерстве. Но он и сам был смел и умен.
Он понимал, что бывает такое напряжение, когда любой человек способен на подвиг. Не беда, что сам он не был способен на подвиг, — он приказывал и другие эти подвиги совершали.
Была и еще одна «доктрина», которую исповедовал Барышев. Барышев «списывал» все убытки за счет «важности», «ударных темпов», «величия» того строительства, на котором в данный момент работал.
Так возникла легенда о «несгибаемой воле» молодого инженера, о его «оперативности». И верно, стройки под руководством Барышева шли быстро, без запинок. Только опытный инженер мог заметить порой, что удачи Барышева часто не соответствуют произведенным затратам. Но громкие рапорты создавали ему нужный авторитет, и Барышев снова появлялся уже на другой стройке, и опять ему сопутствовала слава самого смелого, удачливого, решительного инженера.