Дрожь по спине к затылку поползла, волосы от дикого страха поднялись, малахай зашевелился. Захотелось Федору в этот миг от всего отказаться — от серебра, от почестей. Глянул вперед, чтоб шаману про то крикнуть, а от Рыркиной упряжки только чешуей змеиной след вьется и уходит за склон ближней сопки.
— А-а-а-а! — закричал Попов.
Олени испуганно с места рванули. Побежал атаман за нартой, упал на нее плашмя. Крик его в бездну скатился и утонул в снегах на лунном сиянии. Даже эхо не вернула Черная пасть.
Олени, шаг умерив, пошли шаманьим следом, будто привязанные невидимой нитью к его упряжке. Федор, лежа ничком, стал истово молиться. Понял вдруг, что прав гулящий Анкудинка: все шесть лет гонялся Федор за своей смертью по неприютной земле, посулы царевы свет застили.
Резко олешек остановил, Анкудина подождал. Глаза дико блестели, язык заплетался.
— Давай повернем, в бега пустимся! Будь проклята та гора!..
Анкудин опустил голову.
— Глянь назад, атаман.
Попов с ресниц иней отер. Не почудилось ли? Позади, как поплавки над бреднем-заводняком, с дюжину упряжек маячат… Они заперли выход из долины, по которой казаки с Рыркой ехали.
Оглянулся Федор затравленно. Сказал с необъяснимой ненавистью Анкудпну:
— Я государев человек! Мне легче помирать, чем тебе!
И снова несли их олешки по заснеженной долине неведомой чукочьей реки. Попов совсем ослеп от ярости, по сторонам смотреть перестал. Вдруг встала его упряжка, словно в стену уперлась. Вскинул глаза: Рырка рядом с его нартой стоит, держит в левой руке тонкую палочку-погонялку с костяным молоточком на конце.
— Заснул совсем, таньг, — сказал вроде бы даже с укором. — Смотри… — Он протянул руку вперед. — Во-он твоя гора с Загадочно Не тающим Льдом. Возьми ее.
Федор вздрогнул. Окрест глянул, за Рыркиной рукой проследил: все три упряжки стоят на водоразделе, впереди новая долина круто падает, а в полуверсте невысокая горушка в рассветном сумраке.
Рырка невесело засмеялся, скрипнул снег под полозьями, колючий вихрь в лицо ударил. Не успели глазом моргнуть — исчез шаман, умчался вниз по новой долине. Даже выстрелить из лука не подумал Анкудин: только белый снег перед глазами стелился — олени в шаманьей упряжке белые, кукашка на Рырке белая… Слева и справа хребты угрюмые, неприступные.
Долго ли, коротко ли стояли молча, потом не сговариваясь погнали оленей к указанной шаманом горушке. У подножия разглядел Попов обрыв невысокий — снег на нем не держался. Когда подъехали близко, увидели: средь серого крапчатого камня белый камень лежит жилами. Кинул Федор оленей, проваливаясь в снег по пояс, пополз вперед. Протянул к обрыву руку, глаза приблизил. Замерзшими ручейками, голубыми да блестящими, истекают белые жилы — серебро самородное. Отдельные желваки, с кулак величиной, торчат в тех местах, где белый камень касается крапчатого, а мелких кусочков по всему обрыву великое множество.
Захватил нож Попов, стал яростно ковырять самый большой кусок. От торопливости пальцы разбил, ладони изранил. Серебро туго поддавалось, нож о белый камень сломался, а Федор продолжал долбить обломком, мороза не чувствуя.
Тусклыми глазами смотрел на все это Анкудин, а когда Попов все-таки кус отбил и на корточки опустился, жадно хватая ртом снег, сказал:
— Кончай, атаман! Пустое, зряшное это дело.
С ненавистью глянул на него Попов. За спиной Анкудиновой увидел: шаманьих людей нарты вокруг, чуть дальше, чем стрела летит из доброго лука.
И словно почуял, как меж лопаток костяной наконечник копья колом встал. От страха проворно на ноги вскочил.
— Поди к Рырке… проси… обещай! Пусть отпустит! Век не забуду!
— Без пользы. Ранее думать надобно было… Боем будем уходить. Одна надежда…
Федор шарил глазами окрест, искал шамана. В глазах круги огненные, мгла все застилает. Наконец увидел. Рырка у своей упряжки стоит на снежном бугре.
Попов малахай прочь откинул, косматые волосы на глаза упали. Пошел к Рырке руки протягивая.
— Ты сильный, ты могучий, ты самый великий шаман в тундре!..
Стрела неслышно упала рядом. Замер Федор, будто окаменел, ног оторвать от земли не может.
— Ладно, атаман. Боем пойдем, — сказал в спину Анкудин.
Малое время возился он у своей нарты, потом разбойный посвист Федору в уши ударил, упряжка мимо пронеслась навстречу шаману. Анкудин на нарте в рост стоял, лук в руках натянут до предела.
Не успел тетиву спустить, как острые стрелы мчавшимся оленям в шеи впились. Упал Анкудин в снег, разгребая его руками, как воду, а когда поднялся, увидел: олени Попова тоже побиты, сам же атаман над ними стоит, ладонями лицо заслоня.
Оглянулся Анкудин и обмер: прочь уходят шаманьи нарты, и с тихим шепотом следы их поземка зализывает. Заветная гора серебряная рядом — протяни только руку, а окрест белая и непонятная земля без обратной путь-дороги.
ОБ АВТОРЕ
Мироглов Виктор Федорович. Родился в 1939 году в Алма-Ате. Окончил геолого-географический факультет Казахского государственного университета имени С. М. Кирова. Работал инженером-гидрологом, преподавал геологию и минералогию. В 1967 году пришел в журналистику. Работал на Чукотке заведующим отделом газет «Золотая Чукотка» и «Горняк Заполярья». Сейчас — заместитель главного редактора киностудии «Казахфильм» в Алма-Ате. Публиковаться начал с 1963 года. Повести и рассказы печатались в журналах «Простор», «Дальний Восток», в газете «Литературная Россия». В нашем сборнике выступал дважды — в выпусках 1965 и 1967–1968 годов.
Александр Кулешов
ЗДЕСЬ ЖИВУТ МОНЕГАСКИ
Очерк
Заставка Ю. Лышко
Цветные фото Ю. Полякова
В мире существуют не только великие державы, но и государства-карлики.
Сколько времени нужно, чтобы объехать Монако на автомобиле, — полчаса, час? Бесчисленны анекдотические примеры, иллюстрирующие «крошечность» этого государства. Солдаты, мол, не могут проводить военные учения: пули вылетают за границу. Во время «холодной войны» между Монако и соседней Францией последняя пригрозила отключить Монако от газа, электричества, водоснабжения. Стадион же в стране невиданный по масштабам: на его трибунах может разместиться сто пятьдесят процентов населения — тридцать шесть тысяч человек.
А уж каких только кличек, подчас ядовитых, не носит Монако! «Государство червонных валетов», «Страна рулетки», «Альбом для марок», «Опереточная империя».
И еще одну, совсем не обидную, — «Самая счастливая страна в мире». А это почему? Да потому, что Монако — единственная страна в мире, население которой не платит налогов. Так-то оно так, но вот лучше ли живется от этого четырем тысячам монегасков — подданным Монако (остальные жители страны монакского подданства не имеют)?
Чем занимаются монегаски? И вообще, что такое Монако? Придется углубиться в историю.
Монако — принципат, княжество. Первыми правителями государства были Гримальди, принадлежавшие к партии так называемых гвельфов, чья борьба с папистами-гибелинами волновала Италию с XII по ХV век.
Род Гримальди, занимавший видное положение в клане гвельфов, был богат, знатен и влиятелен. Владельцы многочисленных кораблей, Гримальди торговали на всех морях и пользовались поддержкой многочисленной и могущественной торговой клиентуры.
Однажды темным вечером в ворота еще ничем не примечательного — в те времена генуэзского — Монакского замка постучались несколько бедно одетых францисканских монахов.
Им открыли — нельзя же отказать в ночлеге и трапезе утомленным дальней дорогой слугам божьим! Но божьи слуги, выхватив из-под ветхих ряс мечи, быстро завладели крепостью. То был Франсуа Гримальди со своими людьми.
Это произошло в 1227 году. Замок был скромен, но занимал ключевую для господства на море позицию. У его подножия мог базироваться теперь гвельфский флот, отныне контролировавший весь бассейн Средиземного моря.
За Монакский замок началась борьба. Много раз переходил он из рук в руки, менялись хозяева, драматические события следовали одно за другим.
Первым единовластным сеньором Монако стал в 1427 году Иоанн I. С тех пор княжеством (как Монако именуется с 1604 года) управляла длинная вереница представителей рода Гримальди. Их было более двадцати. Последний, нынешний правитель Монако принц Ренье III, вступил на престол в 1949 году.
…Мимо окна вагона проносятся созвездия белых, желтых вилл с красными черепичными крышами и наглухо закрытыми ставнями. Порой виллы отступают, давая место каменистым пляжам, палаточным лагерям, в которых живут туристы победнее.
Потом оранжевые, красные палатки скрываются в зарослях, а к дороге снова выбегают молчаливые, безлюдные виллы, дремлющие за чугунными решетками, за невысокими каменными оградами. Поезд останавливается на небольших, но шумных станциях. Короткий свисток, и состав снова несется, прорезая курортные города, по уже, так сказать, с черного хода. Из окна купе видны облезлые темные задворки многоэтажных отелей. В узких окнах мелькают мойщики посуды, порой за облаками пара, сквозь закопченные стекла лестничных колодцев можно разглядеть служебные лифты, что свозят в подвальные прачечные грязное белье, поднимают наверх коридорных, спешащих вовремя расставить у бесконечных дверей начищенные до блеска ботинки. В открытые окна вагона вместе с паровозной гарью на мгновение доносятся запахи кухонного чада, угля, бензина…
Поезд минует жилые дома. Стены их почернели от паровозного дыма, на узеньких железных балконах старухи поливают худосочные, блеклые цветы. Кошки дремлют на карнизах, взирая круглым равнодушным глазом на грохочущий поезд. Внизу заваленные хламом дворы, развалившиеся ограды, остовы старых автомобилей… И снова мелькают дачные поселки, виллы, рощи. Той дело поезд ныряет в туннель, и тогда громче становится перестук колес, а быстро поднятое окно покрывается густой белой пеленой осевшего пара.