На суше и на море - 1973 — страница 34 из 135

— Видишь, Осипыч! — генерал простер руку на север. — Плес выше затора широкий, прямой. Река тут глубока и нутриста. Значит, есть возможность отвести часть плотов с помощью шпиленка вверх от затора.

— Да! — подтвердил Федор.

— По обоим берегам леса. Есть за что временно плоты расчалить на запасных канатах, — продолжал развивать мысль бригадир.

— Коль так, нам бы, Иваныч, водичку на этом уровне удержать с полсуток. Для затора это главное!

— Э-э, брат! Да ты, никак, мои мысли читаешь! — весело глядя на Федора улыбнулся он. — Прав ты. Сейчас это главное. Плоты высоко. Они легко поддадутся разводу и подвижке. Упади вода хотя бы на метр — дело швах. Тогда и паровозом в реку ни один плот не стащишь!

С верховья подъехали первые лодки со сплавщиками. Генерал приказал им забивать древесиной из рассыпавшихся плотов все щели, все проходы между заделами первой линии затора.

Это противоречило всяким правилам. Затор как бы закреплялся, заклинивался, а его требовалось ослаблять перед разбором.

— Не спятил ли, случаем, старик? — глядя в сторону генерала, говорил молодой плотогон своему соседу.

— Тут не мудрено и рехнуться! — отвечал более опытный.

Но работа кипела. Вскоре была готова настоящая плотина. Вода с каждой минутой прибывала и прибывала. И те плоты, что еще час назад стояли твердо на речном дне или на отлогих берегах, поднялись, ожили.

Солнце село. В апрельском небе полыхал огненный закат. Вечерняя заря облила густым калиновым соком верхушки изумрудных сосен и еще голых дубов.

Больше сотни сплавщиков упорно трудилось на заторе. Скрипя уключинами, подплывали все новые и новые лодки. Из них выходили плотогоны в брезентовых робах и высоких кожаных бахилах.

Сплавщики свертывали оглобельной толщины самокрутки, громко смеялись, шутили. Даже затор — это сплавное ЧП — был для них обычным делом.

Причаливая лодку к замершим на заторе плотам, Бесшабашный весело кричал Мишке Непутевому:

— Работнем, что ли? Есть где разгуляться силушке молодецкой!

— Да уж, наворочала! Не поскупилась Кокшага! Неделю, не меньше, тут проваландаешься, — строил неутешительный прогноз Непутевый.

Неожиданно появился Михаил Иваныч.

— Ну, ну, богатыри! Не вешать носа! Вы ли не герои! — подбадривающе говорил он, хлопая Непутевого по плечу. Мишка, довольный, широко улыбался.

Генерал давал различные указания плотогонам, советовался с опытными сплавщиками.

Из-за леса выплыла и повисла в верхушках дубов полная луна. Серебряными тарелками засверкали на воде густые лунные блики.

Сверху приплавили шпиленок. Закрепили его за могучий дуб на берегу. Десятка три плотогонов дружно приступили к выводке и расчалке прилепившихся, прибитых к затору плотов. Работа спорилась. Выхаживая канат на шпиленок, сплавщики весело напевали:

О, кати-покатывай,

Червонцы зарабатывай!

Мы способны сдвинуть горы,

Разобрать в реке заторы!

Под яркой луной сновали по разным направлениям лодки. Люди знали свое дело. Без суеты, без путаницы отводили от затора плоты. Канатами крепили их по обоим берегам реки. Временами меняли положение шпиленка, чтобы сподручнее снимать засевшие заделы.

Часам к одиннадцати вечера приплавили к затору кашеварню — рубленый на плоту домик для ночлега сплавщиков. Искусный кашевар Андрей Громов в жестяной рупор хрипло прокричал:

— Ужи-на-ать по-ора-а! Ужи-ина-ать!

— Шабаш! — твердо произнес генерал, взглянув на старинные карманные часы, щелкнув серебряной крышкой.

Ели молча. Кашевар подавал крепкий мясной суп, пшенную кашу и каждому по чарке разливной.

— Отдыхайте, ребята! Завтра большие дела предстоят, — сказал бригадир и первый начал укладываться на скрипучих тесовых нарах.

VI

— По-одъе-ом! — хрипло, простуженно гремел генерал. Тяжелое эхо его голоса напористо катилось над притихшими за ночь водами и гасло где-то в сумрачной глубине неожившего еще леса.

— Ты что же, Иваныч, — обратился к генералу удивленный Федор Черный, — еще черти в кулачки не били, а ты уже подъем играешь? Не рановато ли малость?

— Шевелиться, Осипыч, надо. Вода падает! — наставительно ответил озабоченный Михаил Иваныч.

Я взглянул на стоявший рядом прибрежный ивняк. По сырым, темным отметинам на стволах было видно, что вода уже упала сантиметров на двадцать. Медлить было и впрямь опасно.

— Что? Не проспался? Ха-ха-ха! — дружелюбно посмеивался Бесшабашный, хлопнув сильной ладонью по жидкой спине Мишку Непутевого. Тот переступил с ноги на ногу, сердито огрызнулся: «Выспишься тут!» — затем крепко матюкнулся, прижигая отсыревшими спичками толстенную самокрутку.

— Ха-ха! Это тебе не пенки с варенья у мамки Груни слизывать! — гремел прокуренным голосом не унимавшийся Бесшабашный. Помолчал и уже серьезно добавил: — Ничего! Обойдется! Пообвыкнешь. Все так, браток, начинали!..

Громко кашляя и ломливо кряхтя, поднимались разоспавшиеся плотогоны. Надевали не просохшую за короткую ночь одежду, мозолистой пятерней почесывали день ото дня густеющие бороды. Садились в причаленные на ночь к плотам лодки, выкачивали лопастью кормового весла накопившуюся в них воду. Надевали на дубовые уключины весла-распашонки и, надсадно скрипя ими, отправлялись по рабочим местам.

Было три часа ночи. Восток еще не алел. Сквозь редеющую мглу еле-еле пробивалось холодное прозрачное небо.

Бригадир о чем-то советовался со старейшинами плотогонов — Федором Черным, Михайлой Каласой, Григорием Старовером, Никанором Толстоухим, Степаном Гусем, Кузьмой Котом, Андреем Шубенкой, Иваном Лисой, расставляя их с группами рабочих на самые ответственные участки.

Федор за ночь несколько оправился. Выглядел бодро. Вечером фельдшерица Варя Курочкина сделала ему водно-спиртовую примочку, дала две таблетки цитрамона. Федор активно включился в работу и даже шутил, что с ним случалось крайне редко.

— Мне бы, Варвара, спиртиком-то нутро спрыснуть, а ты на мою волосатую наружность добро переводишь!

Слабым румянцем пролилась ранняя заря. Опалово-розовым тихим пламенем зажглись темные воды. Где-то недалеко заблеял лесной барашек — бекас. Просвистела тугими крыльями пара уток.

По распоряжению генерала мы с Черным получили из «резерва главного командования» новую лодку, багры, топор, весла и бухту прочнейшего манильского каната.

— Этот не подведет! — восхищался новой снастью Федор, внимательно рассматривая канат на срезе.

— Как сказать! У меня, вон, и сизальский дважды летел! — недоверчиво заметил Григорий Старовер, садящийся в соседнюю лодку.

— Федор и Никанор на шпиленок! Десять лодок и двадцать человек под ваше начало! — распорядился генерал. — Только не мешкать! Время не ждет! — напутствовал он нас. — Сегодня с затором кончать надо!

— Надо! Надо! — произнес Никанор. — Да только не просто с ним разделаться!..

Оказалось, что ночью произошла подвижка плотов и «конструкция» затора резко ухудшилась. Бригадир уловил происшедшие за ночь изменения, поэтому был с утра мрачен. Он подошел к рабочим, выводящим длинными вагами один из-за другого сцепившиеся плоты.

— Начать бы с левого края! — посоветовал бригадиру Григорий Старовер, опытный сплавщик.

Михаил Иваныч с мнением Григория всегда считался, верил в его опыт. Сказал, испытующе глядя на Григория:

— Так и я думаю! Да вот задача: канаты коротки, чтобы левого края затора достичь, и плечо длинновато — работать трудно.

— Верно! Только канаты срастить можно, а плечо укоротить! — не сдавался Григорий.

— Это как же? — встрепенулся Михаил Иваныч.

— Закрепить шпиленок поближе к затору — и делу конец!

— За осину? — удивился бригадир. — Не выдержит!

— Нет. зачем же! Середь осинок есть и дубки. Не крупные, правда, но надежные, — убеждал генерала Григорий.

Артельщика неожиданно позвали на кашеварню. Андрею Шубенке при работе вагами и чегенями раздробило ногу. Нужно было срочно отправлять его в больницу.

— Займись! — бросил бригадир Староверу, быстро спрыгнул в лодку и поспешил к пострадавшему.

VII

— Ээ-эй! Айда! За-арканили! — посигналил Старовер копошившимся на шпиленке мужикам. Те весело налегли грудью на крепчайшую воробу[19] ворота, и Федор, озорно посматривая на рабочих загоревшимися глазами, зычно запел извечную песню сплавщиков. Мужики разом подхватили ее.

Ходом-водом повели,

Мы стояли на мели.

Братцы!

Люди быстро ходили по кругу. Подбиралась слабина каната. Он вытягивался, сох, врезался огрубевшими спиралями в толстенный вал ворота. Поскрипывала бабка шпиля, за которую крепился шпиленок к береговому дереву. А Федор напевно, легко и чисто выводил:

Все мы парни на подбор,

Разве страшен нам затор?

Взяли!

С каждым оборотом вала возрастало сопротивление. Уже надсадно постанывал сверкающий белизной смолистый вал ворота.

Его основание сплавщики ежеминутно поливали водой, чтобы вал не загорелся от трения.



Люди у воробы уплотнялись. На свободные места подходили и подходили новые плотогоны со свежими силами.

А песня не смолкала ни на минуту. Никанор Толстоухий, огромного роста плотогон, остряк и насмешник, подхватил за Федором:

Навалимся на шпиленок,

Всем он нам знаком с пеленок,

Р-разом!

Все труднее давался каждый оборот вала. По вершку, по сантиметру отвоевывала артель плоты у затора, у реки, борясь с ее дикой силой.

Вдруг смолкло бодрящее потрескивание и музыкальное поскрипывание деревянных конструкций шпиленка. Мужики разом опешили.

Но это был только миг слабости. Федор вскинул кудлатую голову, ненавидяще, с вызовом посмотрел на затор, затем укоризненно на приунывших плотогонов и снова еще звонче и сильнее запел: