Там киммериян печальная область, покрытая вечно
Влажным туманом и мглой облаков; никогда не являет
Оку людей там лица лучезарного Гелиос, землю ль
Он покидает, всходя на звездами обильное небо,
С неба ль, звездами обильного, сходит к земле обращаясь;
Ночь безотрадная там искони окружает живущих.
Племена киммерийцев населяли южнорусские степи до прихода скифов и были вытеснены последними в начале VII века до нашей эры. Другая гомеровская поэма, «Илиада», рисует облик кочевников-киммерийцев уже более правдоподобно, хотя и она не лишена налета известной их идеализации. «Развращенные» благами цивилизации, эллины щедрой рукой отпускали порой громкие и хвалебные эпитеты «счастливым» в своей простоте «дикарям» далеких северных окраин.
Зевс… обратил вспять светлые очи, взирая вдаль на землю конеборных фракийцев, сражающихся врукопашную мисийцев и дивных гиппемолгов[37] — млекоедов, бедных и справедливейших людей…
Фантастические картины гомеровских поэм стали на более реальную почву только после того, как первые греческие мореходы преодолели страх перед неведомым и рискнули пуститься в беспокойное плавание по бурным волнам Черного моря. Эти оставшиеся для нас безвестными первопроходцы вполне достойны той характеристики, которую устами Гомера получил хитроумный Одиссей:
Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,
Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,
Многих людей города посетил и обычаи видел.
Дух наживы и дерзкого предпринимательства неустанно подогревался рассказами о новых землях, чьи богатства, гипертрофируясь, превращались в легендарные. Вся Эллада грезила далекими северными и восточными странами, где «золотоносные реки из царства Плутона» выходят прямо на поверхность, а золотые самородки величиной с голову человека валяются на каждом шагу. Тучные поля изнемогают от тяжести пшеничных колосьев, а реки кишат осетровыми рыбами. Такой блестящий приз, безусловно, стоил в глазах грека любого риска. И просмоленные крепкие корабли с пурпурными носами устремляются на всех парусах в манящие черноморские дали. Каждый греческий купец в те времена был и пиратом, готовым при случае совершить грабительский набег на прибрежные селения варваров. Таким полупиратским-полуторговым рейдом с разведывательными целями можно считать плавание легендарного «Арго» в Колхиду за золотым руном, оберегаемым огнедышащим драконом.
Однако сведения, принесенные в родной Иолк Ясоном и его спутниками-аргонавтами, касались только юго-восточных районов кавказского побережья. Северное Причерноморье в VIII веке до нашей эры по-прежнему оставалось загадочным для греческих мореходов. Положение резко меняется уже в начале VII века. Отдельные рекогносцировочные рейды к северному побережью Понтийского моря начинают приносить свои плоды. Это отразилось и в названии. Древние греки никогда не называли его Черным. Первоначально оно именовалось Аксенским Понтом, что значит Негостеприимное море, а позднее его переименовали в Эвксинский Понт, то есть Гостеприимное море.
По сравнению с ласковой и солнечной Пропонтидой[38] Черное море должно было казаться сынам Эллады слишком бурным, туманным и холодным. Многие народы и племена, обитавшие по его побережью, пользовались дурной славой жестоких разбойников и дикарей. Но южный берег Понта с более мягким климатом был более пригоден для заселения. И вот на середине пути, проходившего вдоль южного побережья, Милет основывает свою первую и главную колонию — Синопу, из которой вывозили соленую рыбу, строевой лес и смолу. Эта колония стала удобной базой для каботажного торгового плавания. Отсюда можно было даже отважиться пересечь открытое море до самого Крыма. Затем торговые фактории и города, отпочковавшиеся от Синопы или основанные новыми переселенцами из Милета, продвинулись далеко на восток: сначала до Трапезунда, а потом и севернее, вдоль кавказского побережья. В болотистой Колхиде, в устье реки Фаспс, возникла греческая колония того же названия; на берегах солнечной Сухумской бухты поднялись каменные стены Диоскурии, впоследствии оказавшиеся по капризу природы погребенными не в толще наносной земли, а в призрачных морских глубинах. Одновременно греки-ионийцы из городов Малой Азии, прежде всего из того же Милета, упорно осваивали и западное побережье Черного моря, медленно продвигаясь к границам «туманной Скифии». В устьях больших рек Дуная и Днестра уже в VII веке до нашей эры появились греческие колонии Истр и Тира. Словно две гигантские клешни, медленно, но неотвратимо ползли на север цепи греческих колоний и торжищ вдоль западного и восточного побережья Понта Эвксинского. Тогда и начались более или менее регулярные контакты греков с варварскими племенами Северного Причерноморья. Однако это первое проникновение предприимчивых сынов Эллады к берегам Скифии не следует представлять себе в виде внезапного нашествия чужеземных мореходов и торговцев, сразу же бросившихся основывать постоянные колонии городского типа. «От первых случайных, полупиратских плаваний, каковым было плавание корабля «Арго», — писал в 1947 году известный советский археолог А. А. Иессен, — к более или менее регулярным торговым сношениям, сопровождаемым основанием факторий, безразлично, независимых ли от уже существующих поселений местных племен или связанных с ними, и далее к созданию постоянных греческих поселений (колоний), — таков, несомненно, был ход исторического развития».
В это же время (на рубеже VIII и VII веков до нашей эры) развернулись важные исторические события и в глубинах южно-русских степей, на всем их протяжении от Дона до Дуная. Господствующей силой на целых пять столетий становится здесь скифский союз племен, который объединял и кочевников-скотоводов, и оседлых земледельцев. Скифы-иранцы разгромили и вытеснили за пределы очерченной территории исконных ее обитателей — киммерийцев и на плечах охваченного паникой, бегущего врага двинулись в богатые страны юга. Изумленная Эллада через свои малоазийские города наконец получила более подробные сведения о тех самых таинственных северных варварах, в края которых так упорно стремились попасть греческие мореходы и купцы. В VII веке конные дружины скифских воинов перешли через Кавказские горы и, словно грозный смерч, обрушились на цветущие области древневосточных рабовладельческих цивилизаций.
Разбив без особого труда армии Урарту, Мидии и Ассирии, скифы прошли огнем и мечом вплоть до границ Египта. Египетский фараон Псамметих поспешил откупиться богатыми дарами от их нашествия. Двадцать восемь лет длилось, по преданию, безраздельное господство скифов в Передней Азии. Затем с награбленными сокровищами они возвратились в свои дикие степи.
От предгорий Урала до зеленых дунайских берегов пролегли неоглядные ковыльные дали. Обильные рыбой, с покатыми лесистыми берегами реки пересекают причерноморскую и приазовскую степь с севера на юг. Мутный Тирас (Днестр), шумный и быстрый Гипанис (Буг), полноводный, царственный Днепр (Борисфен) плавно несут свои воды в синь Понта Эвксинского. И только тихий Дон-батюшка, греческий Танаис, изогнувшись гигантской угловатой петлей, впадает в мелководную Меотиду — Азовское море. Степные просторы с их роскошным травянистым покровом представляли собой одно сплошное гигантское пастбище и всегда манили кочевников-скотоводов. Много племен и народов прошло через степной коридор Северного Причерноморья. Но, пожалуй, наибольшей известностью среди них пользовались скифы. Знакомство с высокими культурами Древнего Востока не прошло для них бесследно. Скифские цари восприняли пышные костюмы и ритуалы восточных владык, окружили себя отборной дружиной и льстивыми сановниками — выходцами из знатных кочевых родов «царских» скифов. Военные предводители, вожди и старейшины других скифских племен также старались всячески подчеркнуть свое высокое положение. В руках знати сосредоточиваются большие богатства в виде табунов и стад, запасов пшеницы, ячменя, проса, пушнины, меда, воска и рыбы. Знать готова обменять все это на диковинные заморские товары, предметы роскоши, украшения, хмельные виноградные вина и кованные из меди доспехи. Греческие мореходы и торговцы устремляются к северному побережью Понта Эвксинского. Через сеть постоянных и временных торговых станций (эмпориев) они сбывают варварам продукцию эллинских ремесленников и виноделов, одновременно изучая язык, обычаи и нравы своих торговых партнеров — скифов.
Особенно поразил греков кочевой образ жизни многих скифских племен. В трудах Гесиода (VII век до нашей эры) упоминаются «галактофаги, живущие на повозках», в которых все без исключения античные авторы видят причерноморских скифов.
В степях между Днепром и Доном кочевали со своими стадами скифы-номады и скифы «царские». На правом берегу Нижнего Днепра обосновались скифы-земледельцы. К северу от скифов, в полосе лесостепи, на Днепре и Буге, испокон веков жили оседлые земледельческие племена, находившиеся в каком-то подчинении у скифов и отчасти усвоившие их культуру. Все скифские племена объединялись в один крупный союз, состоявший из трех групп племен, каждая из которых имела своего царя или вождя. Верховная власть принадлежала царю самого могущественного племени — скифов «царских». Кочевые скифы не основывали ни городов, ни селений. Царь со своим ближайшим окружением медленно передвигался по степным просторам Скифии, надолго разбивая на полюбившихся местах укрепленный лагерь. Около него находилась сильная конная дружина, всегда готовая к набегам и наездам. В мирное время цари, князья и родовая знать владели большими стадами и табунами. Всю черную работу исполняли рабы и слуги.