казни.
При такой ситуации любая попытка греков проникнуть в глубь варварских земель была сопряжена с большим риском. Однако именно в это беспокойное время, когда греческие колонисты только закладывали первые камни в фундаменты стен своих будущих городов на северном побережье Понта, один из них сумел побывать в далекой стране исседонов, иными словами, где-то в районе Южного Урала и Казахстана. Это самая дальняя точка в глубинах Евразии, до которой когда-либо добирался представитель античного мира.
Имя этого отважного путешественника Аристей, сын Каистробия, уроженец Проконнеса[41]. Полулегендарные сведения о нем приводит греческий историк Геродот: «Рассказывают, что Аристей, один из знатнейших граждан в Проконнесе, вошел однажды в валяльную мельницу и там умер; валяльщик запер мастерскую и пошел уведомить родственников. Когда по городу распространилась молва о смерти Аристея, какой-то кизикинец[42], прибывший из города Артаки, возражал, уверяя, что он сам повстречался и беседовал с Аристеем на пути его в Кизик. Тем временем родственники покойного явились к мельнице с необходимыми принадлежностями для похорон. Но когда валяльню открыли, то не нашли в ней Аристея, ни мертвого, ни живого. Впоследствии, на седьмом: году после этого явился он, как рассказывают дальше, в Проконнес, составил здесь ту поэму, которая у эллинов называется Аримасповой, и по составлении ее исчез вторично. Так рассказывают в городах Проконнесе и Кизике».
Затем начинается еще более невероятное. Через 240 лет после своего вторичного исчезновения Аристей неожиданно объявился в Метапонтии, на юге Италии, и повелел местным жителям устроить жертвенник в честь бога Аполлона, а «подле него поставить свое собственное изображение, Аристея Проконнесского».
На первый взгляд эта история совершенно фантастична и не имеет никакого отношения к реальным путешествиям в далекие страны.
Но в нашем распоряжении есть сама поэма. К сожалению, полный текст ее не сохранился. Несколько небольших отрывков из «Аримаспеи» можно найти в трудах более поздних авторов. Важнейший из них взят из работы византийского писателя Цеца, жившего 700 лет назад.
«Исседоны, чванящиеся длинными волосами. — Эти люди живут вверху, в соседстве с Бореем, многочисленные и очень доблестные воины, богатые конями и стадами овец и быков. — Каждый из них имеет один глаз на прелестном челе; они носят косматые волосы и являются самыми могучими из всех мужей». Здесь явно спутаны два разных народа — исседоны и одноглазые аримаспы. Более связный и полный пересказ содержания поэмы Аристея мы находим в Геродотовой «Истории»: «Сын Каистробия Аристей, уроженец Проконнеса, говорил в своей поэме, что по вдохновению Аполлона он прибыл к исседонам, что над исседонами живут одноглазые люди, аримаспы, над аримаспами — стерегущие золото грифы, а еще выше — гипербореи, простирающиеся до моря. За исключением гипербореев, все эти народы, начиная с аримаспов, постоянно воюют с соседями, так что исседоны вытеснены из своей земли аримаспами, исседонами вытеснены скифы, а киммериане, жившие у южного моря[43], покинули свою страну под натиском скифов… Даже он (Аристей. — В. Г.) выражался в своей поэме, что не проникал дальше исседонов, о землях выше лежащих он говорил по слухам, утверждая, что так передавали ему исседоны».
Для нас крайне важно решить, когда именно была создана поэма Аристея. Приводимая Геродотом дата (конец VIII — начало VII века до нашей эры) носит явно легендарный характер. Большинство ученых, ссылаясь на то, что упоминаемое в поэме нашествие киммерийцев на страны Малой Азии имело место в середине VII века, относят создание «Аримаспеи» к рубежу VII и VI веков до нашей эры. Значит, исторический Аристей, живший за 240 лет до Геродота и так красочно описанный в его «Истории», не мог быть автором поэмы. Тем не менее в специальной литературе неизвестного автора эпоса, по традиции, продолжают называть Аристеем или Псевдо-Аристеем.
Независимо от своего полулегендарного характера и проблематичности авторства, «Аримаспея», безусловно, содержит ряд неоспоримых и весьма ценных фактов. Из ее текста, во-первых, следует, что какой-то грек сумел преодолеть немалый путь от берегов Понта до племени исседонов, которые рассказали ему о еще более далеких странах, но со всякого рода вымыслами, чтобы отпугнуть чужеземцев, не дать им проникнуть в богатые золотом области, лежавшие к востоку. Во-вторых, теперь уже очевидно, что это путешествие было предпринято в конце VII или в начале VI века до нашей эры. В какой же мере можно доверять изложенному в поэме? «Несмотря на стихотворную форму и частично легендарный характер, — подчеркивает известный немецкий ученый Рихард Хенниг, — эпос основан на надежных географических и исторических фактах». Остается решить, зачем отправился Аристей в далекую страну исседонов и где именно она находилась.
О цели его путешествия мы можем только гадать. Не исключено, что он по своей инициативе или по поручению эллинских купцов, обосновавшихся на торжищах Березани и Ольвии, попытался разведать новые земли, за пределами Скифии, по слухам, весьма прибыльные для торговли.
Искаженные рассказы о богатых золотом царствах в глубинах Азии должны были доходить время от времени до греков.
Труднее определить, где жили исседоны, давшие временный приют чужеземцу. Мнения ученых разделились. Одни ищут исседонов в Центральной Азии и Тибете. Другие утверждают, что от слова «исседоны» происходит название древнего государства Иссетии и этот корень сохраняется поныне в названии уральской реки Исеть (бассейн реки Обь). Наконец, третьи исходят из того, что богатые золотом земли аримаспов и «стерегущих сокровища грифов» были расположены в районе современных богатейших золотых месторождений Урала или Алтая. «Неизвестный автор, которому приписывается имя Аристея, — пишет Рихард Хенниг, — видимо, сумел перебраться через Урал и проникнуть в Западную Сибирь. Стимулом для такого путешествия послужило, вероятно, стремление найти месторождение золота, которое, как предполагалось, было расположено на крайнем северо-востоке. В рассказе Аристея золото играет настолько большую роль, что такой вывод можно считать оправданным. Страну золота Аристею найти не удалось, и он вынужден был довольствоваться тем, что пожелали ему сообщить исседоны, игравшие роль торговых посредников». Самым непосредственным результатом путешествия было установление более или менее постоянных торговых сношений эллинских городов-колоний в Северном Причерноморье (особенно Ольвии) с племенами Урала и Сибири.
Нудные и по-осеннему холодные дожди прекратились. Вновь лучезарный Гелиос согревает теплом напоенную влагой землю. И бездонную небесную синь не отличить уже от морской лазури. Веселый гомон матросов и грузчиков на пристанях, оглушающий стук молотов в кузнечном квартале, крики погонщиков на узких улочках верхнего города — все говорило о том, что Ольвия стряхнула с себя сонное оцепенение вынужденного безделья и вновь готова к деятельной жизни в этом неспокойном степном краю.
Воины городской стражи в высоких медных шлемах с гребнями и до блеска начищенных панцирях не спеша отодвинули огромный железный засов и с трудом развели в стороны створки тяжелых дубовых ворот. В город входил большой караван. По всему было видно, что прибыл он издалека. Измученные низкорослые лошаденки с косматыми гривами сгибались под тяжестью вьюков. Лица путников, запыленные, до черна обожженные степным солнцем, были бесстрастны. Но жители Ольвии с нетерпением ждали их рассказов. Там, где побывали путники, не ступала еще нога эллина. Сурова и негостеприимна там природа. Жестоки и беспощадны варвары. Но зато бесчисленны сокровища. Заботливо упакованы в тяжелые вьюки диковинные товары: драгоценные меха лисиц, соболей и бобров, разноцветные камни божественной красоты, слитки желтого металла, в обмен на который можно купить все богатства мира.
На постоялых дворах, у причалов гавани, в пестрой рыночной толпе Ольвии часто можно было видеть человека с высоким лбом мыслителя, внимательным и дружелюбным взглядом. Жадно расспрашивал он бывалых людей о жизни и нравах воинственных скифов, их ближайших соседях, о дальних землях, откуда доставляли на берега Понта драгоценную пушнину и золото. Сам на свой страх и риск поднимался он на пузатом торговом судне вверх по Гипанису (Бугу) в глубины Скифии. С любопытством рассматривал в Эксампае огромный бронзовый котел, отлитый, согласно преданию, по приказу скифского царя из наконечников стрел его бесчисленных воинов. Геродот, уроженец малоазийского города Галикарнаса, живший с 482 по 425 год до нашей эры, объездил, как говорят, половину света, а о другой его половине сумел немало узнать из чужих рассказов, тщательно отделяя при этом сказку от были, фантазию от действительности. И уже на закате своих дней Геродот подарил человечеству бесценную «Историю» в девяти книгах, где запечатлены во всем их многообразии и красочности культура и люди того времени. «Нашей Скифии, — писал русский историк Н. Надеждин, — предпочтительно перед прочими, несравненно больше интересными странами земного шара, выпала счастливая доля найти именно в Геродоте, отце истории, и отличного наблюдателя, и отличного живописца. Геродот, сам бывший в Скифии, сам проникавший в глубину беспредельных ее степей, посвятил описанию ее почти целую Музу своего красноречивого Парнаса, почти целую книгу своих бессмертных сказаний. И он описал ее с какой-то особенной любовью, с какой-то пристрастной нежностью, не пренебрегая ни малейшими подробностями, какие мог схватить или личным наблюдением, или прилежными расспросами у туземцев. Можно сказать, что представленная им картина Скифии есть редкий образец географической полноты и отделки, каких только могла удостоиться варварская страна от спесивой классической древности».