— Дед, — устало говорю я. Руки мелко дрожат, а лицо влажно от пота.
Арика протягивает полотенце. Измотал меня основательно морской пес.
— Молодец, дед, но пояс тебе надо. Парусника или марлина в руках не удержишь.
— Я ему обещала. Подарю, — говорит Арика.
— Ого! Значит, в любом иностранном порту достаточно уметь считать до трех и знать всего одну фразу? — саркастически спрашивает Вин. — Выпьем по этому поводу кофе. Такой удивительный кофе может готовить лишь одна женщина на свете — моя Анна. Арика, а ты что же? Давай, дитя, свой стаканчик.
— Я не дитя, Бип, запомни это, — отвечает Арика. — С чего ты взял, что я дитя? Да и кофе я умею готовить не хуже твоей Анны. Дед, в следующий раз я тебя угощу своим кофе. Или и ты считаешь, что я ребенок?
— Нет. Я так не считаю. Ты… — нет, мне не произнести того, что я хочу сказать. Видно, все же нельзя обойтись в иностранном порту лишь одной фразой.
Свежий ветер, немного остужая лица и тела, дует со стороны открытого моря. Там, у самой кромки горизонта, чуть виднеется голубой силуэт военного судна. Это американский эсминец. Каждое утро он появляется на границе территориальных вод Кубы. Через мощные телеобъективы оттуда вглядываются в Гавану и фотографируют каждое судно, заходящее в порт, чтобы потом не пустить в порты США.
Табунок чаек пролетает над самой водой; птицы лениво переговариваются. Всплескивает крупная рыба. По воде расходятся круги. Легкие и стройные силуэты небоскребов словно парят над волнами. Белой, гранитной иглой вонзается в небо обелиск Хосе Марти. В порт мимо мрачных стен крепости Моро вползает грузно осевший в воде танкер, а навстречу ему спешит из порта в открытый океан рыболовный траулер. Андре кивает мне в сторону судна: «Паллада». Мы ремонтировали этот корабль. Пришел он с Патагонского шельфа помятый и проржавевший до рыжего цвета за полгода рейса. Полтора месяца копошились мы — русские и кубинские ремонтники — в чреве судна, обдирали старую краску, выпрямляли помятые борта, ставили железные заплаты, заменяли проржавевшие трубы новыми. И вот, вылеченный, сверкающий свежепокрашенными бортами и надстройками, траулер уходит на промысел. А мы уже лечим другую посудину — траулер «Альферас»… Счастливого пути тебе, «Паллада», хороших уловов и три фута под килем!
— За дело, крокодилы! — восклицает Андре и поднимается. — Бип, мы тебя взяли в море, чтобы ты ловил рыбу или пил кофе? Лови рыбу, лентяй, ведь ты родился на берегу океана. Арика, заводи двигатель.
Бип, обиженно надувшись, убирает термос и, хмуря мохнатые брови, переоборудует спиннинг: снимает резинового кальмара и прикрепляет длинную и узкую блесну… Помню, как я впервые, немного опоздав, пришел к нему на занятия и еще с улицы услышал рев многих глоток, разносящийся из открытых окон одного из зданий. «А! Бе! Се! Че!..» — дружно, во всю силу легких орали слушатели. Я вошел в дом, поднялся на второй этаж и просунул голову в дверь аудитории. За столами сидели красные от духоты люди — капитаны рыболовецких судов, инженеры, матросы. Бип ходил между рядами и взмахивал рукой. «О!.. Пе!.. Ку!.» — выпаливали курсанты. Через минуту я тоже сидел за столом и выкрикивал буквы испанского алфавита. Потом учили счет и слова. «Уно! Дос! Трес! Абриго! Абрир! Абертура!» Не знаю, кто и где еще так изучает язык, но слова запоминались легко. Правда, я оказался весьма неспособным: понимать — понимаю, а сказать почти ничего не могу. Но теперь, Бип, я буду самым внимательным, самым прилежным твоим учеником.
— Арика, подними два маленьких вымпела на мачте, — говорит Андре.
Его спиннинг уже укреплен на корме, и синяя резиновая рыбка ныряет в мелких волнах. Чайка-дуреха думает, что это живая рыба, то и дело бросается в воду, пытаясь схватить ее. Андре оглядывает небо, жмурится на солнце, говорит задумчиво:
— А не испортилась бы погодка…
Паутинка какая-то на небе появилась, будто множество серебристых нитей затянули небосвод и солнце запуталось в них, потускнело, умерило свой жар. Бип наконец-то прицепил к поводку «стилет» и пустил блесну в воду, а девушка подняла на мачте два узких голубых вымпела с черными силуэтами рыб. Невдалеке от нас прошел «Эмпирадор». На его мачте тоже развевается голубой вымпел, только чуть больше, чем наш. Значит, они поймали парусника или меч-рыбу. А вот если попадется марлин, должен быть поднят самый большой, почти метровый, голубой вымпел. Эх, нам бы марлина!.. Но немногим удается победить эту рыбу, даже если она попадается на крючок. Того, кому посчастливится это сделать, ожидает прекрасный приз — рыбацкий кожаный пояс с серебряным марлином в качестве украшения.
— Фоладора! — вскрикивает вдруг топким, сорвавшимся голосом Бип.
— Двигатель, — резко, коротко произносит Андре.
Слышу шумный всплеск воды и быстро сматываю на катушку лесу, убираю спиннинг. Андре тоже убирает свой. Наши лесы могут только помешать, к тому же Арика выключила двигатель, и катер вот-вот остановится. Вставив комель удилища в кармашек ремня, покрасневший от натуги Бип еле удерживает рвущийся из рук спиннинг. Вода метрах в сорока с правого борта вскипает. «Д-дззз-зззыыы!..» — пронзительно, резко трещит тормоз катушки, с которой убегает в воду леса. Какая-то рыбина крутится в волнах. Парусник?.. Или тарпун, гигантская рыбина из породы сельдевых, достигающая ста килограммов веса, прозванная за свою красоту «серебряным королем» Мексиканского залива? Одинокий морской бродяга — марлин? Или стремительная, яростная меч-рыба?.. Бип, по лицу которого струится пот, почти падает на спину. Он пытается сдержать бег лесы, но рыба легко уволакивает с катушки десяток за десятком метров в воду. Андре закуривает сигару и отходит в сторону, а я взбираюсь на крышу маленькой каютки и всматриваюсь в глубину. Опять всплеск. Круги по воде. Брызги. Удилище дугой. Только бы не разогнулся крючок… только бы удилище не поломалось, леса не лопнула. Длинная, черная тень несется из океанской глубины к поверхности. Вот она как бы проявляется, становится четче, яснее. Вздымаются каскады брызг, и в воздух взлетает удивительное создание — длинный, острый, будто мушкетерская шпага, нос, фиолетовое, в светлых — полосах, тело, громадный черно-синий, похожий на парус спинной плавник. Да, это фоладора, или парусник. Несколько мгновений рыба стоит на хвостовом плавнике, а потом тяжко рушится в воду.
— Тормоз! — кричит Андре. — Тормоз отпусти!
Бип отпускает тормоз. Когда рыба выскакивает из воды, а потом вновь падает в нее, в этот момент она может легче всего порвать лесу. Парусник. Конечно же он! Когда я работал на тунцеловном клипере, нам нередко попадались на ярус такие красавцы, как этот, что крутится сейчас в глубине, пытаясь освободиться от крючка.
— Бип, сбрось еще десяток метров, — командует Андре. — Опять!
Парусник вновь мчится к поверхности. Теперь он не выпрыгивает, а как бы вывинчивается из воды. Вращаясь вокруг своей оси и колеблясь из стороны в сторону, рыба выскальзывает из океана, какую-то секунду стоит на развилке хвостового плавника, и нам прекрасно видны громадные, черные, в желтом янтарном ободке глаза парусника. Потом он шлепается с гулким звуком плашмя в волны. Ах, рыбка! Ах, хороша! Бип, не упусти ее, держи покрепче удилище, тебе так повезло, Бип!
Рыба ходит за кормой. Катер мотается на волнах — мы и не заметили, как они разрослись, взгорбились. Белых гребешков еще нет, всего балла три-четыре, но и такое волнение океана усложняет рыбную ловлю. То стравливая лесу, то немного выбирая ее, Бип от правого борта переходит к левому, потому что рыба пошла влево, и, выбрав момент, плюет на всякий случай еще разок через левое плечо.
— Хватит плеваться, рыба уже устала, подтягивай к борту, — говорит Апдре. — Ну же, старина, не расслабляйся, на тебя смотрит женщина.
Бп, согнувшийся под тяжестью напрягшегося удилища, распрямляется, вскидывает голову и даже приподнимается на носках, чтобы казаться выше. Улыбнувшись, Арика подходит к нему и отирает полотенцем пот, заливающий лицо Бипа. Осторожно, парусник еще шив, он не перестал сопротивляться. Какой рывок!.. Замешкавшийся Бип падает на колени, а парусник уходит за корму; вибрируя, леса ползет по кромке борта. Наконец Бип вздергивает удилище выше, леса опять решет воду, и катер кренится то на один, то на другой борт. Бип поднимается, тяжело выдохнув воздух, подтягивает парусника к катеру. Помочь бы ему, но это запрещено правилами спортивной ловли. Да и какой рыбак позволит помогать ему? Он, только он, и никто другой должен победить рыбу — один, а не вдвоем или втроем! Теперь парусник словно уперся во что-то. Удилище гнется, леса туго вибрирует. Бип, напрягая мышцы, крутит катушку, но не может сделать и одного оборота.
И вдруг леса слабеет… Что, неужели?.. Нет, рыба на крючке. Длинная черная молния мчится к катеру. Никак, он решил пас таранить?.. Оттолкнув Арику, Андре включает двигатель, катер делает бросок вперед, и парусник проносится в пяти метрах за кормой, а Бип крутит катушку, выбирая излишнюю лесу. Андре выключает двигатель, опасаясь, что винт обрубит лесу, когда она будет проходить под кормой. Вдруг катер вздрагивает. Бип растерянно оглядывается, крутит катушку, леса туго натягивается и уходит отвесно под корму.
— Зацеп, — растроенно говорит Андре и ударяет кулаком по крыше каютки. — Леса захлестнулась вокруг ступицы винта.
Он бежит на корму, становится на колени и заглядывает в воду. Я тоже гляжу вниз. Точно: леса захлестнулась петлей вокруг ступицы. Андре берет багорчик и, свесившись за борт, пытается отцепить лесу, но ничего не получается.
— Дед, давай-давай, — говорит он мне, кивая в воду.
— Глядите! — восклицает Арика.
Мы вскакиваем на ноги. Метрах в шестидесяти от катера торчит из воды высокий синий, в черных пятнах парус. Маленькая шхуна курсирует невдалеке от катера. Это наш парусник. Устав, изнемогая, он пытается теперь уйти от нас, выставив из воды свой великолепный пла