Обгоняя нас, один за другим проходят в бухту Морского клуба катера участников соревнований. Вот уже и пирс показался и на самом его краю… Что это так забеспокоились Андре и Бип? Там стоят две женщины. Одна — высокая, худощавая, брюнетка, другая — низенькая, розоволицая, огненно-рыжая толстушка.
— Дед, обними Арику, — говорит Андре. — Быстрее.
— Вот еще! — восклицает Арика.
— Арика, это Анна и Карина, — осипшим вдруг голосом шепчет Бип. — Святая мадонна, если Анна что-нибудь заподозрит! Что?
— Ладно уж, Бип, так и быть. Дед, обними меня, если хочешь, — засмеявшись, говорит Арика. — И это — революционеры, продырявленные вражескими пулями?! «Плечом к плечу, ребята!»
Я обнимаю Арику. С лиц женщин на пирсе соскальзывает настороженное выражение. Бип и Андре реабилитированы полностью.
Потом мы взвешиваем и измеряем рыб возле столика судейской коллегии. Две макрели потянули на двадцать шесть килограммов, парусник — на сорок три. Рыб подвешивают к специальной перекладине, и, довольный, улыбающийся, Бип с одной, Андре с другой стороны от парусника фотографируются.
Через час мы едем домой. Бип и обе женщины — в его еще почти новом кадиллаке, а мы — Андре, Арика, я и Джо — в нашем «Чарли».
Вечереет. Вспыхивают огни рекламы. Со стороны океана слышен гул: разгулявшиеся волны со всего маху ударяются о гранитную набережную и кое-где выплескиваются на асфальт. Хорошо так ехать. Тесно, неудобно, но хорошо. Ехать бы и ехать, все мчаться бы по набережной и слушать рокот мотора, грохот бьющихся в гранит волн, видеть, как в глазах девушки мелькают алые, фиолетовые, синие и зеленые блики рекламных огней. Но лепта набережной не бесконечна, вот уже и улица Сан-Педро. «Чарли» втискивается в ее узкое русло, показываются корпуса холодильника, портовых мастерских, мачты рыболовных судов. Визжат тормоза. Приехали.
— Прости, дед, но мы не сможем встретиться на суше, — говорит Арика и показывает обручальное колечко, тускло блеснувшее на пальце. — Такое тесное стало, не снять… Ждут меня дома. Но если тебе понадобится деталь…
— И рыбацкий пояс, — вздохнув, говорю я. — И черный кофе.
— Конечно! Мы же еще пойдем в море.
— Дед, забирай рыбу, — прерывает ее Андре. — Чао!
Машина уходит. Волоку рыбину. Сейчас я приду на теплоход и отдам ее коку — пускай пожарит, прополоскаюсь в душе и лягу. Конечно, если Сашка не натащил ракушек и кораллов. Тогда их придется чистить. Почему-то у меня лучше всех это получается. Нет: спать. Кончился выходной, завтра новый рабочий день. Завтра все тут наполнится грохотом и лязгом, заскрежещут портальные краны, забухают в железные листы тяжелые кувалды. И будет еще очень много таких гремящих, прокаленных солнцем рабочих дней, недель, месяцев.
Покрытый красной пылью проезжает грузовик и останавливается возле борта «Волопаса». Обожженные солнцем, осунувшиеся, тяжело вылезают из кузова парни с траулера. Не слышно ни смеха, ни разговоров. Такими и мы возвращались когда-то после первых поездок на сафру.
— Эй, ребята, наш кормилец идет, — слышу я голос Сашки. — Кок, смотри рыба по пирсу топает. Ну подними свою физиономию, рыболов, я тебе во-от такую ветку кораллов приволок! И раковин!
Так и есть. Я же знал: теперь возиться с ними будем до полуночи.
Поднимаюсь по трапу. Прислушиваюсь. Нет, не слышно уж «Чарли». До свидания, Арика, конечно же, мы еще встретимся. Только меня тоже ждут. Далеко-далеко от этих соленых и знойных мест.
Об авторе
Иванов Юрий Николаевич. Родился в 1928 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский институт физической культуры имени Лесгафта. Работает первым помощником капитана в управлении «Мортрансфлот» в Калининграде. Член Союза писателей СССР. Им опубликовано девять книг, в том числе такие: «Путь в тропики», «Атлантический репс», «Карибский сувенир», «Тайна Красного камня», «История погибшего корабля», «Кассиопея» и другие. В нашем сборнике публикуется впервые. В настоящее время работает над сборником морских повестей и рассказов «Всем, кто меня слышит…»
Окмир Агаханянц
ТРИ ПУТИК САРЕЗСКОМУ ОЗЕРУ
Очерк
Заставка Л. Кулагина
Фото автора
Путята пошел вниз по Мургабу до непроходимой теснины….
Парадом командовал Гурский. Ему принадлежала идея. К тому же он был нашим директором да еще и профессором. Техническое оснащение экспедиции возложили на Запрягаева. У него был к этому талант. На мою долю оставалась работа «на подхвате», так как у меня не оказалось ни идей, ни технической одаренности. Такое распределение обязанностей было справедливым и по соображениям стажа; Анатолий Валерианович Гурский к тому времени разменивал свой пятнадцатый памирский год, Михаил Леонидович Запрягаев — четвертый, а я — только первый, если не считать кратковременной поездки сюда за два года до описываемых событий. А событиям предшествовали споры, и весьма жаркие. На Памирской биологической станции обсуждалась идея Гурского. Кирилл Владимирович Станюкович — директор станции и тоже профессор — назвал всю затею авантюрой. Гурский же доказывал реальность идеи и перечислял ее достоинства. Идея зародилась на Западном Памире и теперь вместе с сотрудниками Памирского ботанического сада была импортирована его директором на Памирское нагорье. Оба директора спорили в каждую свободную от работы минуту. Сотрудники поддерживали своих директоров. На стороне биостанции было большинство, опиравшееся на двадцатилетний памирский опыт Станюковича, на нашей стороне был Гурский, переспорить которого представлялось просто невозможным. Полемика закончилась неожиданно:
— Кирилл Владимирович, дадите вы нам мешковину или нет? — спросил Гурский.
Станюкович молча посмотрел на него, ушел на склад, вернулся с рулоном мешковины и буркнул с высоты своего роста:
— Берите! Это лучше, чем потом тратиться на венки…
Капитулировал Кирилл Владимирович с обычным для него юмором, который на сей раз прозвучал мрачновато. Отныне план больше не обсуждался, и вчерашние оппоненты помогали нам, чем могли. Запрягаев, получив мешковину, оклеил ею дно фанерной плоскодонки, просмолил несколько раз, и на том сборы в путь к Сарезскому озеру окончились. Плоскодонка нужна была для того, чтобы реализовать идею Гурского о сплаве на озеро по реке Мургаб. Именно этот способ достижения цели и вызвал споры. Сказать, что сплавляться по бурным рекам на Памире — необычный способ передвижения, — значит ничего не сказать. Насколько нам было известно, тогда еще ни одна экспедиция не рисковала пуститься в такое плавание.
Вечером состоялся прощальный ужин. Под дружный хохот Гурскому было присвоено звание адмирала Сарезского, озера. Даже блестящие эполеты из фольги нацепили. Потом все разошлись спать.
Я уснул не сразу. Таращил глаза в темноту, слушал богатырский храп моих товарищей и перебирал в памяти все, что знал об удивительном озере, к которому предстояло плыть.
В ночь на 7 февраля 1911 года огромный участок склона Музкольского хребта обрушился и завалил мирно спавший кишлак Усой. Все жители — около двухсот человек — погибли, не успев, видимо, даже сообразить, что случилось. Отчего произошла катастрофа, остается неясным: то ли землетрясение вызвало обвал, то ли обвал огромных масс породы повлек за собой денудационное землетрясение, толчки которого ощутили в эту ночь в пяти тысячах километров от Усоя — в Пулкове. Может быть, этот случай, как ни трагичен он был, постепенно забылся бы. Но кишлаку Усой суждено было войти в географическую литературу, даже в энциклопедии и учебники. Завал, который с тех пор называют Усойским, перегородил реку Мургаб огромной плотиной, выше которой уровень воды стал быстро подниматься. Через год после катастрофы вода затопила кишлак Сарез, жители переселились в другие места. Выше завала образовалось озеро, которое стали называть Сарезским. Длина его сейчас 88 километров, а глубина возле завала — более полукилометра. Скопившаяся вода вскоре стала фильтроваться через завал, и дальнейшее увеличение размеров' озера прекратилось. Вытекающая из-под завала вода образовала нижнее течение Мургаба, который после впадения в него реки Кудары называется уже Бартангом.
Рассматривая как-то топографическую карту 1904 года, я нашел на ней несуществующие сейчас кишлаки Усой и Сарез. Там были отмечены и абсолютные высоты. Я сравнил их с цифрами на современных картах, и получилось, что сейчас кишлак Сарез находится под двухсотметровой толщей воды. Мне даже снился этот подводный кишлак…
Такова история образования озера. Когда о нем пишут, всегда оперируют астрономическими цифрами: столько-то кубометров породы свалилось в Мургаб, столько-то кубических километров воды скопилось над завалом… Это вызывает беспокойство. Мургаб ежегодно приносит воду кубическими километрами, а прочность завала неизвестна. А ну как озеро прорвет завал? Страшно подумать! Все эти кубические километры буквально сметут тогда поселения ниже завала. К озеру посылались экспедиции, о судьбе завала спорили ученые, на озере поставили метеостанцию, организовали гидрологические посты.
Добраться туда было трудно: тропы по Мургабу затоплены озером, по Бартангу путь шел по опасным навесным тропам — оврингам, а с юга тропа была хоть и безопасной, но изнурительной, так как пролегала через высокий перевал. Собственно, по южной-то тропе летом и поддерживалась связь с метеостанцией. Из-за труднодоступности окрестности озера изучены были слабо.