п с большими полями и без полей, панам, шалей любых стилей, форм, расцветок, лишь бы были удобны и приятны. Раскованность была в словах и жестах, в том, как шли, обнявшись, юноши и девушки, в дружеских или нежных поцелуях на улице при расставании или просто оттого, что захотелось поцеловаться, в неожиданности заданного тебе вопроса, в игре лица. Однако то же пренебрежение к одежде нигде не переходило в небрежность, непосредственность самовыражения не задевала другого, склонность к общительности не становилась навязчивостью, любезность не приобретала черт зависимости, эффектность не кричала о себе — все удерживалось на нужной грани, на такте, вкусе и чувстве меры. Все это, вместе взятое, и создавало впечатление красоты, непреднамеренного изящества, природного артистизма.
…В небольшом баре на пересечении трех нешумных улиц, за одним из разноцветных столиков у окна мы снова пили кофе, отдыхая и всматриваясь в лица. Юноша с волосами до плеч перелистывает журналы, выставленные на стенде у входа. Четверо за столиком играют в карты. Двое, чуть дальше, сдвинув к окну стаканы с коктейлями, поочередно бросают кости, оттуда слышен уже привычный счет по-французски: пять-пять, два-один. Посреди зала, окруженные болельщиками со стаканами вина в руках, играют на бильярде, с подсказками, подталкиванием друг друга кием, со смехом и возгласами. Пара напротив, спиной к нам, просто сидит обнявшись, перед пустым столиком, ее голова покоится на его плече, а он перебирает ее распущенные волосы, накручивает на палец и отпускает… Мужчины в комбинезонах неспешно пьют вино у стойки; блондинка в розовой блузке, напевая, протирает столы; девочка облизывает ложечку, которой ела мороженое, а мама завязывает ей бантик, мягко кокетничая с мужчиной в светлой замшевой куртке и с сигарой. Из дальнего угла слышно характерное постукивание игрального автомата, выбрасывающего за полфранка счастливые или проигрышные сочетания фигур на табло, молча глотающего или со звоном сыплющего монеты в желобок.
И мы оставили несколько монет в автомате, посмотрели журналы со скачками, обнаженными женщинами, речами политиков, выпили чуть-чуть вина…
Был еще вечер и утро следующего дня, прогулка вдоль берега от форта в сторону, противоположную замку, коттеджи с живописными двориками, собор из светлого камня, открытки с парусниками, оленями, свечками, посланные домой — из Франции! Фотосалон с пейзажами юга и Приморских Альп, с портретами женскими и мужскими, огромными фотографиями вздыбленных лошадей и вспененного моря; и два фильма, и снова вечерние улицы; была неутолимая жажда видеть и острое сожаление о краткости отпущенного нам здесь срока.
К середине третьего дня ушли в открытое море, но вечер еще принадлежал Бресту.
В бутылке из-под вина цветущая ветка кустарника белела в сосновых иглах. За открытым иллюминатором шумело, ударяя в борт, море, напоминало о себе брызгами и сырым ветром. А мы сидели на стульях, на столах, по которым были рассыпаны яблоки и апельсины, выданные вчера, разливали по высоким стаканчикам вино из толстостенных бутылок, дешевое, легкое «Santa Rose». Все были оживлены, говорили наперебой и были немножко счастливы. Показывали друг другу покупки и сувениры; техник танцевал на покатом полу «гоу-гоу», гидролог вдохновенно рассказывал, как владелец бара, узнав, что ребята из России, предложил выпить с ним за встречу.
Нам было хорошо в тот вечер. Оттого, что были эти три дня, оттого что транзистор ловил песни французских шансонье: «Иезавель! И-е-езавель!» — и музыка привносила в нашу оживленность привкус горечи и свет, и глубину, напоминала о чем-то невыразимом, непреходящем и прекрасном, что и было, возможно, самой жизнью, было больше, чем все о ней размышления.
Пахло белыми цветами, яблоками и хвоей. Волны ударялись в борт, и звезды раскачивались, пересекая черный распахнутый круг иллюминатора.
ОБ АВТОРЕ
Алфеева Валерия Анатольевна. Родилась в 1938 году в городе Пителино Рязанской области. Окончила факультет журналистики МГУ. Литератор, журналистка. Много путешествовала по Советскому Союзу и зарубежным странам. В навигацию 1962–1963 годов прошла сквозным арктическим репсом из Владивостока в Мурманск. Позднее участвовала в рейсах научно-исследовательских, промысловых и транспортных судов в районы промыслов Атлантического и Тихого океанов с пребыванием в Южной Америке, на Канарских островах, во Франции, Англии, Польше, ГДР. Автор многих рассказов, очерков, статей в периодической печати: «Известиях», «Литературной газете», «Неделе», «Советской культуре», «Литературной России» и других. В нашем ежегоднике выступает впервые. В настоящее время работает над сборником рассказов и книгой «Атлантические дневники».
Александр Яблоков
СНЕГА ТЯНЬ-ШАНЯ
Очерк
Заставка В. Шевченко
Фото автора
Я помню это, как сейчас…
И мгновенно сжавшее сердце чувство
опасности.
И нарастающий зловещий шорох,
И ледяное дыхание «белой смерти»
за спиной.
Снежные лавины… С ними люди знакомы давно. К сожалению, за печальными примерами не обязательно обращаться к далекой истории. Зимой 1969/70 года в Иране после продолжительных снегопадов за несколько дней на автомобильную дорогу Тегеран — Амоль обрушилось более ста лавин. Десятки автомашин засыпало снегом или сбросило в пропасть. Тридцать девять человек погибли, около двухсот получили тяжелые ранения. В том же году в Швейцарии снежным обвалом снесло несколько военных казарм и три жилых дома. Засыпанных удалось быстро откопать, однако для двух из них спасение пришло слишком поздно. Во Французских Альпах в начале февраля 1970 года со склона горы Дом на курорт Валь-д-Изер рухнул огромный снежный обвал. Выбив окна и двери, лавина ворвалась в большой отель, где в этот час завтракали около двухсот туристов. Пятьдесят из них погибли, остальные получили ранения.
Неискушенному человеку, никогда не видевшему гор, трудно представить себе движение со склонов многих тысяч, а порой и миллионов тонн снега, невозможно поверить, что столь безобидный пушистый снежок может стать страшным, неудержимым потоком, сметающим все на своем пути.
Но нам, лавинщикам, знаком и такой его облик.
Мы, зимовщики высокогорной снеголавинной станции «Итагар», охраняли от снежных обвалов один из участков высокогорной автомагистрали Фрунзе — Ош. Пересекая с севера на юг хребты Тянь-Шаня, она служит продолжением известного памирского тракта Ош — Хорог. Из четырех СЛС (снеголавинных станций), охраняющих эту дорогу, «Итагар» — самая низкая: всего две тысячи метров над уровнем моря (остальные находятся на высоте более трех тысяч метров), но зато у итагарцев самый большой охраняемый участок — тридцать пять километров, где сходит наибольшее количество лавин, и притом самых крупных. Прогнозировать их здесь тоже труднее, чем на других участках. Одним словом, ниже не значит легче.
Станция размещена в большом каменном доме с бетонным пояском под самой крышей: землетрясения здесь случаются силой до девяти баллов! Правда, нечасто, раз в столетие. Чаще слабые толчки, один — четыре балла.
На южных склонах — горные луга и степи, на северных — редкая поросль ели, пихты, можжевельника. По долинам вьется бурная речка Чичкан (что в переводе означает «мышка»), впадающая в Нарын. Весной, в половодье, наша «мышка» ворочает многотонными валунами.
В штате станции три радиста-метеоролога и шесть лавинщиков: начальник станции, инженер и техники.
Самым старшим среди нас был человек удивительной и интересной судьбы — Филипп Матвеевич Лизин. Его ровесники давно на пенсии, а он в свои семьдесят бодр, здоров и неутомим, как в молодые годы. Кадровый работник гидрометеослужбы, он отдал ей почти сорок лет. Уроженец Киргизии, Филипп Матвеевич был хлеборобом, охотником, звероловом. В девятнадцатом году ушел добровольцем в Красную Армию, сражался с Колчаком, с басмачами. И как он умел живо и ярко об этом рассказывать!.. Исчезали стены станции, снежные горы, и перед нашими глазами по раскаленной пустыне под красными знаменами мчалась конница, горячий ветер нес клочья порохового дыма…
В начале двадцатых годов судьба свела Филиппа Матвеевича с молодым ученым, будущим известным советским гидрологом, Львом Константиновичем Давыдовым, именем которого назван большой тянь-шанский ледник. Лизин познакомился с основами науки о погоде и стал наблюдателем одной из первых метеорологических станций в Киргизии, а в 1929 году зимовщиком высокогорной гидрометеостанции «Тянь-Шань». Высота — более трех тысяч метров, бескрайние заснеженные хребты… С тех пор, наверное, и запали в душу Филиппа Матвеевича горы.
Через три года Лизину предложили принять участие в комплексной Киргизской экспедиции, изучавшей природные ресурсы края. Что может быть увлекательнее, чем намечать трассы будущих дорог, обследовать неведомые ледники, перевалы, далекие урочища? Работа как раз для него! И каждая новая зимовка, каждая экспедиция обогащали Филиппа Матвеевича опытом и знаниями. В 1934 году его назначили начальником большой гидрометеорологической станции «Байтык» возле Фрунзе. Здесь он провел целых двадцать лет. Вместе с другими работниками гидрометеослужбы Филипп Матвеевич выбирал места для новых высокогорных гидрометеостанций, устанавливал осадкомеры, разбивал снегомерные маршруты, изучал лавины и ледники. Шли годы. И вот проводили его на заслуженный отдых. Но недолго радовали покой и тишина пенсионных дней. Вскоре Филипп Матвеевич затосковал по всему тому, с чем была связана вся его жизнь. Наконец не выдержал, пришел в отдел кадров. Медицинская комиссия дала заключение о безукоризненном состоянии здоровья Лизина. И снова, как в молодости, горизонт замкнулся белой стеной зубчатых гор, ожег лицо ледяной ветер. Снова зашагал Филипп Матвеевич по снежным зыбям с молодыми бородачами, уставая, замерзая, но чувствуя себя счастливым.