— Солнце и воздух — вот наши основные жизноподатели, — говорил ученый. — Интуиция не обманула древних эскулапов. Теперь мы можем со всей определенностью сказать, что электрический режим воздушной среды обитания сильнейшим образом влияет на все живое. Аэроиоиы — мощный фактор усиления жизненного потенциала организма, сохранения нашего здоровья и продления жизни! Это весьма существенное звено для понимания проблемы «человек — биосфера».
Естественная ионизация воздуха служит как бы показателем его полноценности, сохранение которой в условиях научно-технической революции обрело необычайную значимость. Возникла задача тщательно изучить степень природной аэроионизации в ландшафтах разного типа при различных погодных условиях. Ионизация атмосферы должна входить в число факторов, систематически учитываемых метеорологической службой. Это поможет эффективнее использовать столь важный целебный дар природы.
КОРОТКО О РАЗНОМ
Как известно, в наше время ученые весьма активно изучают морские и океанические течения. Открываются новые, уточняются направления и скорости старых. Применяются различные способы — в море бросают запечатанные бутылки с записками, резиновые колбы яркой окраски, пластмассовых медуз.
Недавно американские океанографы пустили в Тихий океан близ Сан-Диего более 20 тысяч белых шариков от пинг-понга. За их путешествием по волнам должны были следить с воздуха. К сожалению, опыт не удался. Значительную часть шариков в первый же час проглотили крупные рыбы. Скорее всего, они приняли их за неожиданное лакомство — яйца морских черепах.
В устье Темзы были случайно обнаружены огромные почерневшие от времени бревна. Длина их достигала 12 метров. Радиоуглеродный анализ показал, что они находились на дне реки по крайней мере 1700 лет. Их сохранность объясняется тем, что бревна были покрыты наносами глины и песка. По мнению ученых, эти бревна являлись частью большой пристани, построенной римлянами. Отсюда вывозилась главным образом оловянная руда для производства бронзы. Бревна подвергли специальной консервации и выставили теперь в Новом лондонском музее. Там же демонстрируется рисунок, на котором археологи попытались реконструировать внешний вид старинной пристани.
КАК КАРТОФЕЛЬЗАВОЕВЫВАЛ ЕВРОПУ
Глава из книги «Повествование о нашем хлебе насущном»
Перевод с французского Л. Деревянкиной
Рис. Е. Скрынникова
Живет бедный человек, перебивается с хлеба на воду, не каждый день может поесть досыта. На долю его доставалось всякое, не раз приходилось потуже затягивать пояс. Иногда вдруг выпадала удача. Он наедался вволю, порой даже целый год не знал нужды. Все невзгоды тогда легко забывались. Но наступали тяжелые времена, и перед нами снова унылый лик, запавшие глаза. Нередко случалось, что в Европе люди умирали от голода. Долгие ненастья, затянувшаяся засуха, война — и вот уже по странам вновь бродит призрак смерти.
И вдруг, в середине XVI века, небывалая в истории удача: среди всевозможных одушевленных и неодушевленных предметов, прибывших из только что открытой Америки, появилось нечто такое, что дало бы возможность жителю Европы избежать голода. Картофель. Его легко выращивать, просто сохранять, он не боится града, приспосабливается ко всяким почвам и почти ко всякому климату. Это, можно сказать, был бесценный дар Европе от Америки, ее животворный подарок. А Европа лишь чуть бровью повела, взглянула на этот дар с пренебрежением и сразу же сказала «нет». Картофель был отвергнут. И отвержение это длилось в некоторых странах две сотни лет.
Такое упорство в сопротивлении благу встречается редко. И нам сейчас трудно понять, куда девался стыд у тех историков, которые утверждали: «Благодаря стараньям Пармантье картофель быстро получил признанье». Эта присказка ровно ни о чем не говорит. Пармантье выбился из сил, пытаясь сломить сопротивление, а его не понимали. Но еще удивительнее то, что историки обходят молчанием самый основной, самый потрясающий факт: ведь Пармантье написал свой «Трактат о выращивании и использовании картофеля» только в 1789 году и имел лишь относительный успех, тогда как картофель попал в Европу около 1540 года. На протяжении всего времени, разделяющего эти две даты, Европа разыгрывала спектакль, отвергая драгоценный подарок или принимая его только насильно, по принуждению. И особенно любопытно то, что из всех европейцев самое решительное, самое упорное сопротивление оказывали те, кому впоследствии одна даже мысль лишиться своего бифштекса с жареным картофелем будет представляться кошмаром: французы.
Tartuffoli. Kartoffeln, картофель, batata, potatoe. На Американском континенте области, где разводили картофель, были в сравнении с кукурузными не так уж велики. Ни Колумб, ни его ближайшие преемники в эти места не попали. Предстояло еще добраться до Тихого океана. И Писарро еще суждено было отправиться (в 1524 г.) из Панамы в Перу и там, продвигаясь по стране, смести с лица земли империю инков. В тех краях, на высоких плато, где не могла вызревать кукуруза, произрастало чудесное растение. Его с незапамятных времен выращивали искусные огородники. Они знали, как отобрать нужные клубни и получить новые сорта этого растения, которое у них называлось паппа. Традиции эти не погибли. Еще и теперь перуанские базары с их рядами картофельных клубней разного цвета, величины и формы поражают туриста своей красочностью.
Один из сподвижников Писарро, Пьер Сиеса, отправил в Испанию несколько клубней «с мякотью, как у каштана». Из Испании их посылают папе римскому. В то время новое растение, так же как фасоль и кукуруза, уже привлекло внимание ботаников. Папский легат отправил клубни Филиппу де Сиври, правителю в Монсе, а тот переслал их для исследования французскому ученому Шарлю из Эклюза, известному больше под латинским именем Клюзиус. Жил он в Австрии, в Вене.
26 января 1588 года — запомните эту дату — Клюзиус получил клубни. Собственной рукой он рисует первую ботаническую карточку, представляющую картофель, и делает внизу подпись по латыни, которую можно перевести так: «Мелкий трюфель (таратуфли), полученный в Вене от Филиппа Сиври 26 января 1588 года. Перуанская паппа Пьера Сиеса».
Мелкий трюфель. Итальянцы восприняли это слово как тартуфоли, немцы сделали из него картофельи, русские — картофель. Таким образом новое растение получило имя, которое осталось за ним в большей части Европы[10].
1590 год. Ботаник Гаспар Боэн, живший в Базеле, увидел «цветное изображение» (возможно, копию рисунка Клтозиуса) нового растения. Он заинтересовался им, собрал о нем сведения, раздобыл клубни и стал выращивать в своем саду. После четырехлетних наблюдений (швейцарцы народ кропотливый) Боэн составил описание на латыни под названием Solanum Tuberosum Esculentum, так как решил, и совершенно обоснованно, причислить повое растение к семейству пасленовых. Полтора века спустя Линней возьмет два первых слова из этого латинского выражения, и они навсегда останутся за картофелем как его научное название.
На новом материке наряду с испанцами обосновались и другие выходцы из Европы. Не следует забывать, что в те времена научный интерес всегда шел рука об руку с жадностью к золоту и девственным землям. В 1586 году на борту корабля, плавающего под флагом адмирала Уолтера Рели, возвращается из поездки в Виргинию Томас Хэрпоу и привозит с собой клубни, заинтересовавшие английских ботаников. Ботаник Джон Джерард посадил у себя эти клубни, а в 1597 году в его «Травнике» появляется описание с рисунком, не оставляющим никакого сомнения: это, безусловно, то же самое растение, какое Сиеса послал из Перу в Испанию.
Таким образом, к концу XVI века картофель был точно определен и описан тремя учеными-ботаниками: французом, швейцарцем, англичанином.
Описание картофеля встречается также в фармакопее, изданной в 1614 году в Тулузе. Оно очаровательно, и мы его здесь приведем: «Это круглые корни, белые как внутри, так и снаружи и довольно нежные… Удивительные в своем совершенстве, они покрыты сверху очень тоненькой кожицей или пленкой красного цвета». Подпись под рисунком такая: «Satyrium erythorium — растение, в просторечии называемое тартуст». Латинское выражение нам непонятно, а тартуст — это, конечно, тартуфоли, мелкий трюфель. Но и Satyrium и тартуст теперь совершенно забыты, канули в вечность. Люди в то время были далеки от научного любопытства, от ботанических терминов и явно не имели ни малейшего представления о пищевых качествах завезенных клубней. В 1596 году в Англии свирепствовал голод. «Почти двадцать дней, — записал очевидец, — ни у кого крошки во рту не было, и люди падали прямо на улице и в поле и умирали». Как раз в это самое время Джон Джерард неустанно изучал клубни, высаженные у него в саду. Никакого отношения к борьбе с голодом эти исследования не имели.
Первыми исследователями картофеля как пищевого продукта были испанцы. В 1573 году монахи больницы в Севилье стали задумываться, чем кормить своих больных и бедняков в неурожайные годы. Эконому больницы пришла в голову мысль закупить в испанских колониях в Америке новые клубни. Пусть их отвергают гурманы, а бедняки будут есть все, что им дадут. И вот тогда на свет появляется еще одно слово.
Клубневое растение перуанских индейцев, которое вывез и описал в Испанской хронике о Перу (1550 год) Пьер Сиеса, на своей родине называлось паппа (или папа). Однако на Американском континенте ость и другое клубневое растение, тоже из семейства пасленовых, только совсем иное по вкусу: патата, сладкий картофель. Он тоже был завезен в Европу, по по прижился из-за неблагоприятных климатических условий. И, конечно, эти два похожих слова, означавших родственные клубни, испанцы сразу же перепутали, что было почти неизбежно. Патата в устах испанцев превратилось в бат