На суше и на море - 1976 — страница 7 из 109

яна хоть одна щетинка — и вид часто уже невозможно определить. Такие уж церемонии с комарами, ничего не поделаешь…

— Если не секрет, — робко поинтересовались мы, — есть ли какие-нибудь, хоть самые общие, черновые прогнозы насчет трассы и прилегающих к ней районов?

— Ну что мы вам скажем? — хитро улыбнулся Олег Захарович. — Нам, эпидемиологам, паразитологам, этот район не интересен. Мы в проигрыше, наше профессиональное любопытство не удовлетворено. Но это, наверное, и хорошо! Конечно, по одному району трудно судить. Магистраль прорежет огромную территорию, большей частью совершенно глухие районы. Теоретически вдоль всей трассы с ПОИ будет спокойно. Но наш долг — подкрепить теорию (раз) и вооружить людей против ЭКИ (два). Охота наша, сачки, флаги — это полдела. Другая сторона задачи — просветительская, лекции, с которыми мы выступаем перед строителями, вооружаем их элементарными знаниями, навыками, которые должны быть известны каждому как приемы первой помощи… Теоретически мы представляем себе общую картину, — продолжал Олег Захарович. — Есть клещи? Есть. Энцефалитные, «с вирусом»? Попадаются и «с вирусом». Существует вероятность заболеваний? Да. Большая? Очень маленькая. На нашей стороне здесь сама география: суровая зима, короткое лето, ландшафт. Жизненный цикл членистоногих, клещей ограничен, «деформирован». У здешних клещиков затянувшееся детство. А если учесть, что опасны, собственно, самки, да и то в период приумножения своего кровососного рода, то отсюда понятно, что вероятность заражения резко падает. До нуля? Нет. Чтобы она упала до нуля, необходима санитарно-просветительская работа среди строителей, уроженцев других биогеозон. Местные, между прочим, все, что нужно, знают. Передают от отца к сыну…

— В общем наговорили мы гостям, Олег Захарович, — смущенно тронув очки, сказал Еропов. — Лишили их прекрасного неведения, самого стойкого иммунитета… Клещевой энцефалит, вирус энцефалита, нашли, между прочим, в Арктике, на побережье Северного Ледовитого океана, в пустынях Монголии, в Тургайской степи. Но не всякого вируса можно бояться. В самом безопасном, обжитом районе — в вашей квартире, например, — может обитать вирус, но, чтобы заболеть, нужен активный переносчик, транспорт, в роли которого и выступают всякие летающие и ползающие… Но это не значит, что нужно убивать первого попавшегося комара. Не всякий комар — враг. Опасность там, где есть или вдруг обнаружены ПОИ и ЭКИ. Вы ведь знаете, что это такое?..


Есть мгновения исторические, когда все чувства, помыслы устремляются к одному. «Победа!» Сегодня, сейчас, на наших глазах бумажная, ватманская колея становится рельсами в тайге. Рабочими рельсами, шагнувшими прямо «во глубину сибирских руд». «Вы слышали о месторождении меди в Удокане? — спросил нас главный инженер проекта Магистрали М. Л. Рекс. — Впечатляющее месторождение! Но без БАМа оно как бы и не открыто. Оно есть, и нет его для людей. Подойдет к нему Магистраль — и будет у страны отменная сибирская медь».

6. ТРИ УДОКАНА

— Не знаю, Федор Мефодьевич, — сказал шофер. — Непросто будет пройти. Лед-то какой! Влево подашь — скала. Вправо — скала. Нет пути. Смерть. Не знаю…

— Непросто, — согласился Морозов. — Конечно, непросто, кто же спорит!

Он рассеянно смотрел на подходивших к головной группе водителей, прикидывая, что же предпринять?

Семьсот верст позади. И так же: «Влево подашь — скала, вправо— скала». И мари, и наледи, и собачий холод, и семьсот раз за семьсот верст: «Ну все, пути нет». Но — утро вечера мудренее — находился какой-нибудь пролаз, ползли, карабкались, рвались вперед, чтобы раз и навсегда пробить зимник к Наминге и не зависеть больше от «воздуха». Раз и навсегда доказать, что путь самолетами из Читы в Чару и нартами из Чары в Намингу сегодня уже не годится. На первых порах, когда только нащупывали, узнавали Удокан, — да. Но сегодня Наминга ясна: это медь. И медь большая. Наминге нужна связь с базой. Прочная, рабочая связь. Зимник. Пуд соли пришлось съесть, чтобы это доказать. И еще пуд, чтобы подготовить выброску, выйти, пройти эти семьсот верст. И… не солоно хлебавши — после стольких-то трудов! — остановиться почти у цели, у ответа на все вопросы, на все сомнения — свои и чужие…



Морозов поежился. Обвел глазами людей, машины, скалы, пролом в горизонте. Там, за хребтом, были Чара, Наминга. Один переход — и пришли. Да, участочек этот действительно очень опасен. Очень…

— Мне нужно человек десять, — сказал он тихо и внятно. — Попробуем пройти. Остальные будут ждать здесь. Дойдем — дадим знать. Пойдете след в след.

Слова его взволновали всех. И то, как он их произнес, будто оправдываясь, что вынужден звать на рискованное дело (пошел бы один, да нельзя, не положено), и то, что произнес их он, Морозов, о котором только и можно сказать одно: «Человек». Начальник Читинского геологического управления, сидел бы и сидел в своей «конторе», а он ходит, мотается по экспедициям, «пробивает» этот Удокан, воюет за зимник к месторождению, которое и не он открыл, и не известно, когда эту медь будут здесь добывать…

— Да что, Федор Мефодьевич, выбирай сам, кого возьмешь с собой. Мы все…

— Федор Мефодьевич! — пробился вперед парень. — Да тише, вы, дайте слово сказать… Федор Мефодьевич! Есть пролаз!

— Что? — вздрогнул Морозов. — Где? Ездил? Знаешь его?

— Сам не ездил, не буду врать. Но есть, точно. Слышал. В обход надо. Километров в пятьдесят крюк. Пройти можно.

— Ну и пройдем! — довольно сказал Морозов. — Десять человек беру. Остальные потом след в след. В поселке отогреемся, отоспимся. В Наминге!..

Трое суток преодолевали они эти пятьдесят километров. Всякое было. Ползли по наледям. Подтягивались тросом. Зависали над пропастью. Всякое было. Но целые и невредимые, счастливые добытой победой пришли в поселок, проложив зимний путь к Наминге — центру Удоканского месторождения меди. Шел 1960 год.


Летом 1949 года в горах Удоканского хребта, неподалеку от небольшого эвенкийского поселения Наминга, работала экспедиция.

В жизни геолога, подвижнической, «транзитной», есть, однако, и время, заполненное обыденной, неспешной работой. Это самый разгар полевого сезона, когда время, кажется, бежит по замкнутому кругу: переход, остановка, образцы в рюкзак, запись в полевую книжку, снова переход, снова остановка, образцы, запись. И так вчера, сегодня, завтра — дней череда…

В один из таких дней геолог Лиза Бурова и экспедиционный рабочий перебирались в новый район. Короткий, хотя и не очень-то легкий переход.

— Елизавета Ивановна! Смотрите… красота какая!

— Да, — сказала она, — да-да, красота…

Было действительно очень красиво: громада скалы, ярко освещенная солнцем, играла на срезах, изломах, плоскостях глубокими зелеными малахитовыми тонами. И вот это-то насторожило — малахит!.. Мысли бежали, обгоняя друг друга: «Борнит? Хризокол? Холькозин? Азурит наверняка: красно-синяя побежалость на малахитовом фоне… Сульфиды меди. Это факт. Окисленные сульфиды. Оруденение? Месторождение?!»

— Посмотрим, — уклончиво сказал Семихатов, главный геолог экспедиции, когда Бурова доложила ему о встретившихся сульфидах. — Посмотрим. Пройдем одну-две канавы, заложим штоленку прямо в рудное тело, метров на 15–20. Больше, я думаю, и не надо. Похоже, что и месторождение, Лиза. Может, и серьезное.

«Канавы» и небольшая штольня подтвердили: медистые песчаники. Елизавета Бурова открыла месторождение меди.

Но это было лишь началом, даже не первой, а случайной ласточкой долгой и трудной весны почти всякого месторождения. Удоканскому «показанию на медь» предстояло теперь пройти следующие «семь кругов». Во-первых, нужно было выяснить, закономерно ли — геологически — здесь оказалась медь, или это всего-навсего, как говорят геологи, рудопроявление. Во-вторых, если это все-таки месторождение, необходимо было решить, велико ли оно, стоит ли помечать. Затем определить категорию запасов, суммирующую целый ряд факторов: богаты ли руды, например, какие элементы в них сопутствуют меди. Следующий шаг — оценить месторождение, и это тоже операция интегральная, поскольку изучается возможность вовлечь полезные ископаемые в хозяйственный оборот. Затем защитить отчет, полевые и камеральные труды в Государственной комиссии по запасам. И вот тут, если защита прошла успешно, пожалуй, можно шагнуть из мечты в действительность. Почему «пожалуй»? Потому что разведка и оценка месторождения — процесс многоступенчатый, каскадный: сначала «в общих чертах», потом с большей и большей точностью, пока на миллиметровке не выстроится слоеный «разрез» месторождения, «рентгенограмма недр». Нетрудно понять, что все это требует значительных средств, немалой энергии со стороны геологов и большого доверия к месторождению со стороны экономистов, горняков, металлургов.

В 1951 году А. А. Семихатов, Г. А. Русинов, Т. Н. Михайлова и другие геологи, не первый год работавшие в Забайкалье, провели тщательную проверку «Удоканского месторождения», как условно называли его в бумагах, и убедились, что существует Удоканское месторождение без кавычек.

В структуре Читинского геологического управления появилась новая, Удоканская, геологоразведочная партия. В 1952 году был ее первый полевой сезон. Развернулись широкие поисково-разведочные работы. Пробили штольни, взяли образцы. Люди работали с подъемом, сознавая значимость своего дела. Но радость оказалась преждевременной.

Судьба почти всех месторождений нелегка. А в данном случае, как бы нарочно, полный набор минусов: отдаленность района, отсутствие железной дороги; было неясно, как велико месторождение, да и… месторождение ли это? Скорее всего так, рудопроявление…

Это аргументы скептиков. Тех, чьим мнением можно было пренебречь, и тех, чье слово могло стать решающим, — тогдашних авторитетов геологической науки.

Не будем называть имен скептиков. Но вот имена тех, кто твердо веровал в Удокан, убеждал, доказывал, сражался отнюдь не ради славы. Первое из них — Михаил Иванович Корольков, главный геолог Удоканской экспедиции с первого ее полевого сезона и по 1958 год, когда Удокан, как выражаются геологи, «свернули». Это означает: «консервация поисково-разведывательных работ». Такой приговор почти неизбежен, если месторождение не из уникальных и находится вдалеке от железных и шоссейных дорог. Удоканское месторождение находится на высоте около двух тысяч метров, в хаосе скал, в окружении мощных наледей,