Семен, конечно, знал, что население в поселке в основном женское, мужчины — рыбаки или военные, а на рыбозаводе и на «Крабе» только вербованные девушки. Правда, здесь их не так много, как на Шикотане, хотя Артынов на том острове и не был, но слышал — это целое девичье государство, на одного мужчину двенадцать женщин (на заставе по этому поводу много было разных разговоров).
— Вперед, старина! — шепнул Гоша и врезался в толпу; он шел прямо, не глядя по сторонам, и за ним образовывался коридорчик. Семену показалось, что он может в любое время сомкнуться, тогда он останется один, окруженный незнакомыми девушками, потому и заспешил за Гошей.
Они остановились у закрытых дверей в зрительный зал, на них висела большая картонная ромашка, а внизу красная стрела, на лепестках у ромашки было написано: «Любит, не любит, к черту пошлет, к сердцу прижмет».
— А ну, крутани! — услышал Семен рядом звонкий голос.
Две девушки, прижавшись друг к другу плечами, стояли совсем близко и улыбались, обе белокурые, как и королева бала, одна низенькая, полненькая, с большими зелеными глазами, вторая стройная, высокая, с остреньким подбородком.
— Ого, Зоя! — воскликнул Гоша и потрепал по плечу полненькую. — Какая встреча! А я полгода по острову шарю: куда делась?
— Спасибо, имя не забыл, — рассмеялась девушка.
— У меня память цепкая, — похвастался Гоша. — Раз в кабине подвез, на всю жизнь помню.
— А вы каким сюда чудом? — спросила высокая. — Патруль нагрянет, выведут.
— Нас не выведут, — сказал Гоша и гордо похлопал себя по груди. — Утром на материк — и с попутным ветром в родные края. Шабашим. — И, прищелкнув пальцами, пропел: — «Мама, я хочу домой!»
Девушки рассмеялись, тогда Гоша подтолкнул Семена вперед:
— Вот, знакомьтесь, друг и попутчик Сеня, а это Зоя и…
— Ирина, — подсказала высокая, протянула руку, ладошка у нее оказалась крепкой и горячей.
— Ну, так что же ты не крутишь? — сказала Зоя.
— Момент! — отозвался Гоша и так рванул картонную ромашку, что она закрутилась со скоростью велосипедного колеса, и когда остановилась, то лепесток с надписью «любит» точно попал на красную стрелу. — Порядок! — воскликнул Гоша и деловито взялся за ручку двери. — Так куда мне теперь идти?
Девушки опять рассмеялись, и Зоя сказала:
— Да никуда. Просто «любит».
— И вся игра, — пожал плечами Гоша. — Неинтересно придумано. Я думал, там кто-то ждет. — Он ткнул в дверь.
В это время включили динамики, из них с такой силой вырвалась джазовая музыка, что задрожали стекла. Семен еще не успел понять, что это за пластинку крутят, как Ирина положила ему руку на плечо и сказала:
— Пошли.
Вокруг все пришло в движение, девушки бросились танцевать с такой поспешностью, словно радиолу включили только на несколько минут и в любой момент могут выключить, большинство, конечно, танцевали «шерочка с машерочкой», на тех, у кого были кавалеры, оглядывались с завистью. Ирина раскраснелась, и лицо ее стало добрым и приветливым. В фойе стало душно; Семен и Ирина отошли к окну, чтобы передохнуть, тут к ним подошла черненькая девушка и, не глядя на Семена, сказала:
— Может, тебе хватит, Ирка, уступишь на танец кавалера?
Семен увидел, как Ирина смутилась, но в это время подскочил Гоша и сказал:
— Сеня, перекур. Двигаем дышать.
— И я с вами, — поспешно сказала Ирина и подхватила Семена под руку.
Они вышли вчетвером на улочку, с которой виден был океан, по нему шарил белый луч прожектора, выхватывал из темноты синие горбатые волны; у причалов шла разгрузка с катеров, было видно, как трудились пограничники; это самое тяжелое дело — разгрузка, на ней вечно не хватает людей, да что поделаешь, сейчас такая пора: завозят на зиму продукты и другие припасы, даже уголь для электростанций.
Остановились у небольшого домика. Ирина загремела ключами: видно, в квартиру к ним был отдельный вход. Миновали темные сени и оказались в довольно просторной комнате, убрана она была чисто, на полу ковровые дорожки, стол покрыт японской клеенкой с ветками цветущей сакуры, тут же стояли две тахты, на стенах наклеены вырезки из журналов, изображающие разные морские виды, был в комнате и небольшой холодильник, — в общем сразу можно было заметить, что девушки живут со всеми удобствами и не первый год. Зоя включила магнитофон, и оттуда понеслась лихая музыка «Казачка».
— Устроим проводы, мальчики, по первому разряду, — сказала Ирина и стала ловко расставлять тарелки и рюмки, а Зоя кинулась к холодильнику, и на столе появились банки с крабами, малосольная горбуша, красная икра в тарелке, — в эту пору на острове почти все ее заготовляют и закатывают в стеклянные банки, как на материке варенье, — и еще всякая другая закуска и холодная, запотевшая бутылка водки. Гоша склонился к Семену и шепнул:
— Ты только не робей. Видишь, какие свои девочки. Все в порядке будет.
Семен, конечно, понял, что он имел в виду, ему стало тоскливо, но в то же время появилось любопытство. «А, что будет, то будет», — подумал он и посмотрел на Ирину теперь совсем по-другому, так, словно все предрешено и ему никуда не деться, и она показалась давно знакомой и чем-то близкой. Они сели так к столу — Гоша рядом с Зоей, Семен с Ириной — и когда выпили немножко за знакомство, Гоша сказал:
— Богато, девочки, живете. Красиво.
— А ты как думал? — весело сказала Зоя. — Мы тут вкалываем, чтобы полным звоном иметь. Не обижаемся.
— Небось и книжку завели?
— Завели! — фыркнула Зоя. — На той книжке, считай, уже три нолика.
— А что впереди?
— А что впереди, не скажу. Тайна сберкассы.
— Ой, Сеня! — воскликнул Гоша. — Богатые тут невесты! В Москве таких не найдешь. — И стал разливать по рюмкам.
Тогда Семен спросил:
— А что вы сюда все едете? На Сахалин, на Шикотан, по всем островам — девушки. Будто кто гонит вас сюда.
— Никто не гонит, — спокойно ответила Ирина. — Все сами едут. Да за других не нам отвечать, а я из Лебедяни вырвалась белый свет посмотреть за бесплатный провоз. Так и хотела — до самого краешка земли. Ну, конечно, и заработать надо. Мы ведь не на вечное поселение, тут все так, коренных нет. Этот сезон закончим — и месяца через два по вашему следу. Только теперь мне уж ничего не страшно, я сама себе хозяйка. Могу даже дом в Лебедяни купить.
— А мы с Сеней столичные, — похвастался Гоша. — Белый свет и по телевизору можем увидеть. Отслужили — и с приветом. — И он неожиданно притянул к себе Зою, приподнял подбородок ладошкой и поцеловал.
— Вкусно, — засмеялась она.
Черт знает, как все это получается. Семен не понимал таких парней, как Гоша, никаких для них нет преград, а сунулся бы он, обязательно схлопотал бы пощечину.
Гоша подмигнул Семену: а ты, мол, что сидишь? — и он почувствовал рядом с собой горячее колено Ирины, она словно подбадривала: мол, смелее!
Семен поспешно допил свою рюмку и, чтобы как-то оттянуть время, заговорил. И его понесло, его так понесло, как только это бывало во вдохновенные минуты трёпа на перекурах, когда собирались солдаты на заставе потравить.
Он сразу сел на своего любимого конька: стал рассказывать о Денисе Давыдове; между прочим, у него был свой взгляд на этого героя, так как он прочел все его дневники, стихи и записки, и Семену представился Денис Давыдов совсем не таким, каким изображали его на портретах и в книгах. Денис был маленького роста, нос картошкой и отчаянный врун и хвастун, дуэлей он вообще боялся, даже когда в Киеве у него увели прямо на глазах невесту, он так и не вызвал соперника на дуэль, хотя о надвигающейся свадьбе сумел сообщить даже царю, и знаменитого гусара Бурцева он боялся, потому воспел его в стихах: «Бурцов, ёра, забияка, собутыльник дорогой», — чтоб не встречаться с ним на узких дуэльных дорожках. Но вот что было удивительного в его характере: придумывая про себя заранее всякие истории, он потом в лепешку разбивался, чтобы их выполнить. Так, он выдумал про себя сказочку, что Суворов, когда Денис был мальчишкой, положил ему руку на голову и сказал: «Ты выиграешь три сражения!» Ну, сами понимаете, не мог же Суворов серьезно говорить об этом пацану. Давыдов придумал все это, всем рассказывал, да так, что сам поверил в свое сочинение, и, что удивительно, ведь на самом деле выиграл три сражения.
Когда Семен все это понял в Давыдове, то по-настоящему и полюбил его: ведь какая нужна была воля этому маленькому, некрасивому человеку, чтоб перешагнуть через себя и исполнить придуманные чудеса.
Когда Семен прервался, чтоб передохнуть, Ирина грустно сказала:
— Очень интересно. Может, выпьем еще?
— Ага, — обрадовался Гоша, — и потанцуем. — Разливая водку, он склонился к Семену и шепнул: — Ты что, доклад целый затеял? Действуй.
Они выпили, стали танцевать под «Казачка», потом опять садились к столу и опять танцевали, пока Гоша не отвел Семена в сторону и не сказал:
— Ты иди с Ириной погуляй часок, потом сменимся.
Когда они вышли на улицу, ночь была на изломе, вот-вот должно было начать светать; они молча прошли узким переулком, обогнули высокие камни и вышли на берег. Вдали, за океаном, засветлело. Они сели на толстую гладкую коряжину, Семен обнял Ирину, она прильнула к нему.
— Расскажи еще что-нибудь, — шепнула она.
— Не хочется. Давай просто так посидим.
— Тогда поцелуй меня.
— Лучше не надо, — сказал Семен. — Только не обижайся. Если бы я тебя полюбил…
— Странный ты парень, — вздохнула она. — Другие сами лезут.
— Пусть лезут. А я не умею.
Она тихо засмеялась.
— Это все умеют, даже идиоты. Просто ты на другой планете родился.
— Я на той же планете, что и ты, родился, — рассердился Семен. — И все я умею, и целоваться тоже. Только я не люблю, когда это так все просто.
— Что же, у тебя и любовь была? — спросила она.
— Была, — ответил он.
— Ну вот, видишь, какой ты ненормальный, — вздохнула Ирина. — А Гошка не церемонится. Ты что, в институт не поступил?