Одним из таких «камушков» стало извечное желание молодежи что-то замутить без ведома старших. И, когда решено было начать испытание гипердвигателя, посвященные люди живо сообразили, что мимо такого куша насквозь милитаризированные патриоты не пройдут. А после того, как командовать «Седовым» поставили одного из членов организации, предположения стали уверенностью. Романов, правда, никогда не отличался особым рвением, но, как известно, в тихом омуте черти водятся. Можно было бы, наверное, его снять, но быстро придумать удобный предлог не получилось. Вот потому и приставили к Романову кучу тайных надзирателей, что, в конечном итоге, и сыграло свою роль.
Единственное, что оказалось по-настоящему неожиданным и опасным, так это наличие у Романова лучемета. Эта игрушка была создана не государственными конструкторскими бюро, а силами все тех же молодых энтузиастов, среди которых нашлись в том числе и мастера-оружейники. И получилась, надо сказать, удачной. Вот только зря капитан за нее хватался, определенно зря.
– И вы хотите сказать, вся эта история с кучей трупов и морем крови оказалась следствием того, что молодежь почувствовала себя вершителями судеб? – недоверчиво спросила Кривоносова, когда Серегин закончил.
– Скорее уж, кучей нервов, Люд, – вздохнул контрразведчик. – Реально нашему капитану ведь ничего не грозило. Провели бы беседу, объяснили порядок вещей, подписал он пару-тройку бумажек о сотрудничестве – и все. Перспективный был офицер, великолепный пилот. Жаль…
В рубке повисло неловкое, гнетущее молчание. И в первый раз Басов пожалел о том, что согласился на этот полет. Приключений захотелось. Вспомнил молодость, называется. Только забыл, что молодость – это еще и трупы тех, с кем успел подружиться, вместе месили грязь дорог, копали окопы и шли в атаку… И вот ты – есть, а они – были. Только и разницы, что там кровь смешивалась с грязью, а здесь растеклась по блестящему от чистоты пластику. А результат-то один…
Пока профессор неожиданно для себя предавался интеллигентским рефлексиям, вновь заговорила Кривоносова. Нервно потеребив пальцами кончик хвоста, в который она так и продолжала собирать волосы, астрофизик спросила:
– А… скажите. Вот вы нам все это рассказываете, так вот запросто, а ведь это все секретные сведения, разве нет?
– Секретные… – кивнул контрразведчик, впервые с начала разговора переставший буравить глазами кружку с давно остывшим кофе и поглядевший на кого-то с интересом.
– И… что с нами теперь будет?
– С вами? – Серегин выглядел всерьез озадаченным, но потом, видимо, сообразив, о чем речь, криво усмехнулся. – Да ты, Люд, страшных историй в детстве переслушала и дурных книжек перечитала. Ничего вам не грозит. Вы уже одним фактом своего путешествия узнали столько секретного, что это – всего лишь эпизод. И в подписках о неразглашении вы давно, как в оберточной бумаге. Максимум, что будет, еще один автограф поставите, а то и без этого обойдется. У нас ведь тоже работают не дураки и не людоеды. Так что успокойся. К остальным это, кстати, тоже относится.
Это он вовремя сказал, потому что мысль о последствиях начала потихоньку добираться даже до самых заторможенных мозгов. Серегин это, похоже, тоже понимал и потому, выдержав паузу, чтобы все переварили информацию, спросил:
– Ну что, еще вопросы есть?
И тогда подняла голову Петрова, до того упорно смотревшая в пол. Медленно подняла глаза и спросила:
– Илья Борисович, скажи… О каком вражеском агенте говорил тогда капитан?
– Гм? – Серегин на пару секунд задумался. – Откровенно говоря, я надеялся, что вы пропустили это мимо ушей. Ну да раз пошла такая пьянка… Подпиской больше, подпиской меньше, переживем. Если кратко, с большой долей вероятности у нас на борту находится иностранный разведчик. Не диверсант – диверсантом был Исмаилов. Именно разведчик, сумевший подключиться к сети корабля и снять данные по работе гипердвигателя. Вот, вкратце, и все.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– А чего, спрашивается, нервничать? Через пару часов мы будем на Европе. Извините, конечно, но всех вас проверят на полиграфе. И все, вопрос решен.
– Полиграф, я слышал, можно обмануть, – вмешался Иванов.
– Можно, – спокойно кивнул контрразведчик. – Если знать, как. Не страшно, не разберемся здесь – разберемся на Земле, только и всего.
То же место. То же время
Угу, разберетесь вы, как же. Но опасения ты подтвердил. Впрочем, и так ясно было. Значит, придется на пути к Земле что-то делать. Эх, надо было после прыжка, когда все пребывали в расслабленном состоянии, валить их и уводить корабль. Ошибся, не подумал… Ладно, то же самое можно сделать и на последнем этапе полета, а там уж возможны варианты. Жаль только, Сатурн вблизи увидеть не удалось и теперь уже вряд ли когда-нибудь получится. Но чем-то надо жертвовать, и собственная шкура на чаше весов однозначно тяжелее.
То же место. То же время
– А чего время терять? – усмехнулся Басов. – Слушай, Борисыч, у тебя ведь и здесь аппаратура нужная имеется, а?
– Имеется, – не стал отрицать очевидное Серегин. – Но стационарная все же надежнее.
– Тоже верно. Впрочем, я тебе и без нее скажу, кто есть кто.
– И? – кто это сказал, Басов так и не понял, но повернулись к нему все, разом, и смотрели ну очень заинтересованно. Что же, не стоит их разочаровывать.
– Ну, все же просто. Петр Геннадиевич, тебе как, рассказать нам нечего?
– Тебе не кажется, что прежде, чем говорить такое, надо иметь веские основания, – сухо процедил Иванов.
– Ну, хорошо, – усмехнулся Басов. – Тогда слушай. Откровенно говоря, я вообще никого не подозревал. Я даже не думал, что здесь имеется какой-то шпион. Хотя, что охотятся за нами, было понятно сразу. Просто уж больно много вокруг навертели. А вот когда Романов нам про врага на борту ляпнул, тут-то многое встало на свои места. Оставалось тебя вычислить, а это было уже делом техники и хорошей памяти.
Помнишь, как мы в «Барсуке» перед отлетом отрывались? Вот тогда ты допустил первый прокол. Даже не прокол, в иной ситуации я бы на это и внимания не обратил. А вот сейчас вспомнил. Ты улицу переходил. Как посмотрел? Вначале направо, потом налево. Не находишь это странным?
– Как хочу – так и смотрю, – с каменным выражением лица ответил Иванов. – Тем более, спьяну. Мы тогда, если помнишь, на грудь приняли неплохо.
– Угу, кто бы спорил. Дальше. Мы с тобой регулярно фехтуем. Ты говорил, что стиль у тебя необычный оттого, что ставили его тебе в театральном кружке. А некто Илья Борисович Серегин, помнится, сказал, что стиль у тебя вполне спортивный, просто необычный. Необычный – это, может, отличающийся от того, который обычно можно встретить в России, а?
Серегин медленно кивнул, глаза его стали задумчивыми. Иванов же лишь усмехнулся:
– Россия – она большая. В ней много разного и интересного. В том числе и фехтовальных стилей.
– Это точно. Дальше. Помнишь бой на Европе? Помнишь, помнишь. Так вот, ты действовал вполне профессионально. Но при этом, я точно знаю, ты не служил, сразу подавшись в большую науку, и уж тем более не воевал. Конечно, может, ты такой хладнокровный…
– Может быть, – холоду в голосе Иванова мог бы позавидовать айсберг.
– Так я и не спорю, – Басов усмехнулся уголками губ. – А не так давно, когда мы договаривались идти сюда, вопросы задавать, кто первым обмолвился?
– Ты.
– Не-ет. Я как раз предложил пойти и спросить, а сама идея о том, насколько интересно было бы узнать, принадлежит тебе. Извиняй, Петр Геннадиевич, каждый штрих по отдельности – не заслуживающая внимания мелочь. Все вместе – повод для вопросов. Впрочем, можешь не отвечать, все равно на базе отмолчаться не получится.
– Бред, – фыркнул Иванов, вставая. Басов последовал его примеру.
– Даже и не думай. Я все равно выстрелю быстрее.
– Ты уверен? – неожиданно миролюбиво спросил главный ученый экспедиции. – А вдруг ошибаешься?
– Мужчины, да вы что… – сунулась было Кривоносова.
– Цыц! – хором рявкнули на нее оба. Астрофизик от неожиданности заткнулась, а мужская часть профессуры продолжала сверлить друг друга глазами.
– Где служил? – губы Иванова сжались в тонкую нитку, но глаза при этом вполне соперничали с ними в узости.
– Тебя там не было, – усмехнулся Басов.
– И все же? Удовлетвори уж мое любопытство, раз «потом» у нас может и не быть.
– Отдельная Уссурийская десантно-штурмовая бригада. Ты? Ми 6?
Иванов не удостоил его ответом, и профессор вдруг понял, что тот даже не пытается приблизить руку к кобуре. Заговаривает зубы? А смысл?
Где прятал Иванов оружие, Басов понял уже потом. Даже не понял – предположил. Наверное, в рукаве комбинезона, не зря он расстегнут. Хорошо еще, оказалось оно компактным, однозарядным, и профессор, уловив знакомое движение, рывком ушел с линии огня.
Хлопок выстрела прозвучал совсем тихо. Во всяком случае, Петрова, заполучив в левое плечо предназначенную Басову пулю, взвыла куда громче. Наверняка какой-нибудь спецпатрон, автоматически подумал профессор, а тело уже работало само, и его собственный пистолет перекочевал из кобуры в руку быстрее, чем это мог отметить человеческий взгляд. Увы, на этом успехи и закончились.
Басов всегда считал, что он быстр, и не без основания, но Иванов превосходил его по всем статьям. Пистолет выстрелил как раз в тот момент, когда вылетал из профессорской руки куда-то в угол. Взвизгнула, рикошетируя от титановой переборки, пуля и зарылась в пластик пола, а сам Басов, получив два сильнейших удара, в печень и в челюсть, перелетел через стол. Загремела, разлетаясь в стороны, попутно сметенная им посуда, и профессор грохнулся аккурат на пытающегося встать Серегина. Получившаяся куча мала шансов сделать хоть что-то путное уже не имела, и, скорее всего, Иванов бы их успел перестрелять, но тут вмешалась Кривоносова.
Гитара, стоявшая в углу, подвернулась ей под руку очень кстати. Размашистый точный удар – и несчастный инструмент наделся на голову шпиона по самые плечи. С печальным звоном лопнули струны, хлестнув во все стороны, словно металлические прутья, и оставив на щеках Иванова глубокие царапины. Секундное замешательство – ровно настолько, чтобы изящная женская ножка впечаталась ошарашенному шпиону в грудь, отшвырнув его назад. Громыхнул по полу выпавший из руки пистолет, а самог