Тут мне вспоминается один случай: мой итальянский редактор, Эдуардо, однажды повел меня смотреть картину Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». Для этого нужно заранее записаться на просмотр и через специальный шлюз войти в зал с контролируемым микроклиматом, где висит шедевр. Там можно провести ровно пятнадцать минут, после чего тебя попросят на выход. За это короткое время я успел понять, что картина в действительности представляет собой каталог жестов. Язык тела преодолевает границы языков. Честное слово, на «Тайной вечере» представлены все эмотиконы, вместе взятые!
Если коротко, то диалог – самый слабый повествовательный инструмент.
Как нас учил Том Спэнбауэр: «Язык состоит не только из слов».
Своему ученику я бы посоветовал составить список всех мелких бессловесных жестов, которыми мы пользуемся каждый день. Показываем большой палец. Соединяем большой и указательный в кольцо – «окей». Постукиваем себя по лбу в попытке что-то вспомнить. Хватаемся за сердце. Отмахиваемся рукой. Прижимаем указательный палец к губам – «ш-ш». Подманиваем кого-то. Я могу с ходу придумать по меньшей мере пятьдесят подобных сигналов. С этим списком вы уже никогда не забудете, каким огромным количеством жестов можно разбавить диалог.
Том Спэнбауэр
Вы с этим сталкивались. Сидите за столом с друзьями и что-то бурно обсуждаете. После очередного взрыва хохота или вздоха наступает тишина. Тема исчерпана. Молчать как-то неловко, но никому не приходит в голову, о чем бы еще поболтать. Как вы обычно выходите из положения?
В моем детстве подобные паузы заполнялись фразами вроде «седьмая минута часа пошла». По легенде, Авраам Линкольн и Иисус Христос оба испустили дух на седьмой минуте часа, поэтому человечество всегда замолкает в этот миг, чтобы почтить их память. У евреев, говорят, есть другая поговорка для заполнения тишины: «Еврейский младенец родился». Суть в том, что подобные неловкие мгновения были всегда. И способы перебросить мостик через эту пропасть есть у многих народов и групп, они возникают из нашей общей истории.
Людям необходимо… что-то, чтобы спрятать шов между темами. Безвкусный сорбет для очистки вкусовых сосочков перед следующим блюдом. В кино есть приемы для монтажного перехода, наплыв и затемнение. В комиксах читатель просто переходит от одной панели к другой. А как добиться этого эффекта в прозе, красиво завершить одну часть истории и начать другую?
Понятное дело, можно просто пошагово описывать происходящее и вообще ни на что не прерываться. Но это так долго и скучно. Слишком долго и скучно для современного читателя. Высоколобые интеллектуалы могут сколько угодно ныть про клиповое мышление – читатель, мол, измельчал, – однако я совершенно убежден, что все ровно наоборот. Сегодня мы искушены как никогда. Мы видели все, что может предложить литература; такого количества сюжетных ходов и форм повествования не знала ни одна эпоха.
Поэтому нам нравится, когда действие в романе развивается так же быстро и интуитивно, как в кино. За счет чего можно этого добиться? Давайте посмотрим, как живые люди делают это в беседе. Они закрывают тему всевозможными «ясно»: «Останемся при своих мнениях» или «Я вас понимаю, миссис Линкольн. Как вам спектакль?».
Моя подруга Айна любит цитировать «Симпсонов», то и дело вставляя невпопад: «А у меня нарциссы во дворе». Так вы признаете, что зашли в тупик, и просите разрешения ввести новую идею.
В романе «Невидимки» для этих целей у меня есть две фразы: «Прости меня, мама» и «Прости меня, Господи». В рассказе, который позже стал «Бойцовским клубом», это повторение правил.
Наша цель – придумать персонажу узнаваемую фразочку, эдакий припев. В документалке про Энди Уорхола он рассказывает, что девизом его жизни стали слова: «И что?» В самой неприятной ситуации он мог закрыть глаза на происходящее и сказать себе: «И что?» У Скарлет О’Хара тоже была такая фраза: «Я подумаю об этом завтра». В каком-то смысле подобные коронные фразы – защитный механизм психики.
В повествовании они играют роль плинтуса, которым мы закрываем стык между полом и стенами. Кроме того, они позволяют немного абстрагироваться от происходящей драмы и двигаться дальше по сюжету, а нерешенные вопросы тем временем накапливаются, создавая напряжение.
Если все сделать правильно, такая фраза еще и напомнит читателю о каком-то событии в прошлом. Поговорка про седьмую минуту часа сплачивала нас, как христиан и американцев. Готов поспорить, что в большинстве культур есть подобные приемы, уходящие корнями в историю страны.
Короткое отступление: в детстве, когда мы всей семьей садились смотреть телевизор и вдруг начиналась реклама тампонов или женских спреев для интимной гигиены, меня очень смешила реакция родителей, бабушек, дедушек, тетушек и дядьев: они сразу начинали оживленно болтать. То есть всю «Бонанцу» мы молча пялились в экран, но стоило на экране появиться рекламе какой-нибудь очищающей дымки-спрея, как все принимались дружно трещать. Кажется, что эта история о другом, но на самом деле феномен тот же.
В универе у нас в ходу были разнообразные кодовые фразочки. Например, если во время еды кто-то пачкал соусом подбородок, другой прикасался к тому же месту на лице и говорил: «У тебя газель из парка сбежала». В долгих автомобильных поездках, если кому-то срочно надо было в туалет, человек говорил: «Тормози, уже черепаха голову высунула!»
Я пытаюсь донести простую мысль: подобные фразы укрепляют групповую идентичность. Они усиливают эффект избранного нами способа прохождения тупиков. И они легко переносят читателя от одного книжного эпизода к другому – совсем как монтажные переходы в кино.
Своему ученику я предложил бы составить список таких заполнителей. Найдите их в собственной жизни, а потом поищите в других языках и культурах.
И используйте их в своей прозе. Режьте, монтируйте текст, как кинопленку.
Самый простой способ обозначить ход времени – это, конечно, прямо сказать, сколько времени прошло. Потом описать какие-то события. Снова объявить время. Скукотища. Другой способ – это перечислять разные занятия и поступки персонажей, во всех подробностях, шаг за шагом, а потом раз – и сообщить, что уже загораются фонари на улице и мамы зовут детей ужинать. Все эти способы годятся только в том случае, если вы хотите потерять читательский интерес. Кроме того, в минималистичной литературе абстрактные единицы измерения времени («два часа», «полночь») не приветствуются по причинам, которые я изложу в главе «Устанавливаем авторитет».
Есть вариант получше: монтаж. Представьте себе главу или абзац, где автор перечисляет города на пути персонажа, снабжая каждый коротким описанием происходящих там событий. Город – событие, город – событие. Примерно так сделано в финале «Правил секса» Брета Истона Эллиса, где читатель за пару абзацев объезжает всю Европу. Или вспомните маленький рисованный самолетик в старых фильмах, который моментально переносит зрителя в Стамбул.
В «Рабах Нью-Йорка» Тамы Яновиц нарезка представляет собой недельное меню в сумасшедшем доме. В понедельник нас кормят тем-то. Во вторник этим. В среду еще чем-то. В фильме Боба Фосса «Весь этот джаз» такую же функцию выполняет повторяющаяся короткая сцена: главный герой чистит зубы, принимает бензедрин и сообщает зеркалу в ванной: «Шоу начинается!»
Неважно, кого или что вы перечисляете – бойфрендов, города, еду, – старайтесь делать описания как можно более емкими и сжатыми. Когда нарезка закончится и начнется новая сцена, у читателя будет ощущение, что прошло много времени.
Другой способ обозначить его ход – это перебивки. Закончите одну сцену и вставьте флешбэк, перескочив из настоящего в прошлое. Когда будете прыгать обратно в настоящее, вовсе не обязательно возвращаться ровно в то же самое время, из которого вы ушли. Такие прыжки позволяют смухлевать и перенести действие вперед.
Еще перебивками можно перемещаться от персонажа к персонажу. Вспомним, к примеру, книгу Джона Берендта «Полночь в саду добра и зла» («Midnight in the Garden of Good and Evil») или «Городские истории» Армистеда Мопина («Tales of the City»). Стоит на пути одного персонажа возникнуть какому-то препятствию, как «камера» сразу переключается на другого. Это может бесить, если читатель эмоционально привязан только к одному персонажу, зато каждый скачок позволяет нам перенестись во времени.
Или же делайте перебивки с использованием большого и маленького голоса. Здесь уместно вспомнить роман Стейнбека «Гроздья гнева». Вот мы путешествуем по стране с семьей Джоудов: их странствия описываются маленьким голосом. А потом включается большой, рассказывающий о положении дел в стране, засухе, непрерывном потоке мигрантов и враждебно настроенных калифорнийских шерифах и землевладельцах. И вот мы уже снова в пути вместе с Джоудами. Затем большой голос повествует о погоде и наводнениях. А в следующей главе мы опять возвращаемся к странствующей семье.
Своему ученику, помекав и поэкав для приличия, я сказал бы еще вот что: не стесняйтесь использовать отбивку для обозначения временных переходов. После окончания сцены или эпизода можно оставить в тексте большой разрыв. Говорят, что первые низкопробные романы печатались вообще без деления на главы, там была только отбивка. Издатели старались таким образом избавиться от пустых или полупустых страниц – то есть сэкономить несколько листов газетной бумаги и тем самым увеличить чистую прибыль.
В романе «До самых кончиков» я нарочно использовал отбивку вместо деления на главы: хотелось, чтобы внешне книга напоминала первые бульварные порнографические романы в мягких переплетах. В «1984» Оруэлла упоминается дешевая порнография для пролетариата, которую сочиняет специальная машина. Эти книжки и непристойный, абсурдный жанр слеш-литературы вдохновили меня на то, чтобы попытаться скопировать их визуальное оформление и использовать отбивку для временных переходов.