На земле и в небе — страница 11 из 81

Начинался осмотр. Руки вытягивались вперёд для осмотра их чистоты и ногтей. Потом раздавалась команда: «Руки - в стороны!» и осматривались подмышки на предмет отсутствия надрывов или дырочек. Затем, отойдя от нас на несколько шагов и выставив одну ногу вперёд, Субботин закладывал руки за спину и внимательно оглядывал наш общий вид. Каждый был пронзён с ног до головы его взглядом.

Пока мы завтракали, Субботин проверял: как мы заправили наши постели. Беда, если что не так! В таких случаях он передавал через дежурного:

– Скажите такому-то, что у него постель не в порядке и что я ему больше напоминать не буду.

Этого предупреждения было достаточно.

До сего времени я не могу никогда быть за завтраком неаккуратно одетым, неумытым, небритым, после неубранной лично мной постели. Постель за мной убирают только тогда, когда я болен.

После завтрака все курсанты выстраивались самим Субботиным. Это было приготовление к встрече полковника Турчанинова для строевых занятий. Турчанинов, в сущности, только проверял деятельность своего фельдфебеля. Это был экзамен состояния нашей готовности и нашего совершенства в несении строевой службы. Когда слышались шаги поднимавшегося по лестнице полковника, поджидавший его дежурный снова вопил истошным голосом:

– Сми-и-и-р-р-но! Равнение напра-а-а-во!

Душа у всех уходила в пятки.

Полковник, выслушав рапорт дежурного, оравшего не своим голосом о том, что во время его дежурства никаких происшествий не случилось, проходил мимо дежурного с таким спокойным сухим невозмутимым видом, как будто бы не только дежурного, а вообще никого вокруг него не существовало.

Он всегда был неизменно чисто выбрит и напудрен, с тщательно подстриженными усами, в хорошо выглаженном кителе, который гладила горничная - возлюбленная нашего фельдфебеля (курсанты всё знали!). Серые, всегда тусклые, глаза полковника на окаменелом лице замечали всё, что касалось нашей выправки и исполнения команд.

Прошло три месяца, но, пока мы не научились безукоризненно отдавать честь и «есть глазами начальство», нас никуда не выпускали из расположения курсов. Зато мы всегда забивали выправкой наших соседей - юнкеров Алексеевского училища. Отпуска на один день разрешались лишь после специальной подготовки: умению отдавать честь всем без исключения чинам. Учил сам Субботин: курсант проходил мимо него. Перед этим Субботин проверял ответ на приветствие, командуя: «Отвечать, как поручику» или «Отвечать, как генералу» и т.д. Курсант должен был мгновенно и без запинок ответить, вернее прокричать: «Ваше высокое превосходительство…». Только после этого, проходя мимо Субботина, отдавалась честь в соответствии с «встречающимся» чином. Принимал готовность, разумеется, сам полковник Турчанинов.

Отдание чести требовало в то время большого умения внимательно следить за окружающей обстановкой, и это сыграло большую роль в моей профессии. Нарушитель (что случалось довольно редко), особенно не заметивший старшего по званию и не отдавший чести, подзывался и должен был доложить свою фамилию и фамилию своего командира, а также был обязан сам доложить командиру о своём нарушении. А так как считалось, что это нарушение являлось проявлением неуважения не только к воинской чести, но и к чести своего полка, то наказание за это бывало очень строгим.

Отпускали нас обычно на воскресенье, один раз в две недели. Однажды фельдфебель разрешил мне привезти штангу. Когда товарищи увидели мои занятия, то отношение ко мне изменилось, конечно, в положительную сторону. Я тут же получил прозвище «Слон», которое утвердилось за мной на многие лета для всех близко знавших меня друзей.

Вспоминая теперь эту строгую школу дисциплины и порядка, я не могу не признать, что она на всю жизнь оставила большие и положительные следы. Глубоко полезные привычки сохранились и теперь, когда я пишу эти строки: утром быстро встать, убрать за собой постель, побриться, сделать зарядку, обязательно помыться холодной водой и непременно почистить обувь - это неплохо! Тогда мы шутили между собой над своим фельдфебелем, слагали про него разные шуточные песенки. А теперь?… Смешное стало серьёзным, и среди этого смешного можно различить и нужное, и положительное.


* * *


Строевые занятия чередовались с теоретическими и практическими. Мы разбирали и собирали моторы того времени, учились управлять автомашиной, участвовали в продувке моделей самолёта в небольшой аэродинамической трубе.

Однажды на продувке модели самолёта в этой маленькой трубе, случилось происшествие. Недалеко от винта, создававшего воздушную струю в трубе, стоял стул. Неожиданно для всех вдруг раздался сильный треск и вой электромотора, вращавшего многолопастной винт. Рубильник был немедленно выключен, и мы, к своему стыду и ужасу, поняли, что стул был втянут в трубу. В итоге: винт разлетелся, труба была повреждена, от стула остались одни воспоминания.

Изучение моторов на практике было чрезвычайно подробным: мы не только разбирали и собирали мотор, но и попутно изучали его детали и их назначение. Изучалась система поступления горючего в цилиндры мотора, досконально изучался карбюратор и система зажигания. Осваивалась регулировка работы мотора. Так же подробно изучался и автомобиль. Мне кажется, это не было лишним в воспитательном смысле: человек, управляющий любой машиной, должен знать её в совершенстве. Этот метод сохранился у меня на всю жизнь и я не имел повода раскаяться в нём. Всё это разнообразие в практической работе, безусловно, расширяло кругозор и сообразительность, словом, способствовало приобретению вкуса к работе с техникой и её глубокого и всестороннего понимания.

Обучение специальности было организовано блестяще. Для шести месяцев обучения объём специальных наук был чрезвычайно большим и поэтому учёба была напряжённой. Занятия проводились очень интересно и на высоком уровне. Не могу не сказать, что успеху обучения, глубине теоретических познаний и их усвоения способствовало то, что на курсах преподавали такие корифеи молодой авиационной науки, как Николай Егорович Жуковский, которого по праву назвали «отцом русской авиации»; В.П.Ветчинкин; А.А.Микулин, будущий академик, творец отечественных авиационных двигателей; Б.С.Стечкин; профессор, а потом академик В.С.Кулебакин; Г.М.Мусинянц… За каждым именем стоит целая эпоха, связанная с развитием советской авиации.

Каждый из этой «могучей кучки» педагогов-учёных достоин того, чтобы о нём была написана целая книга. Главным их достоинством было творчество - это основное свойство, говорящее о подлинности человеческого интеллекта. Я могу поделиться лишь мальчишескими впечатлениями, которые остались ещё со времён моего пребывания на курсах Жуковского.

Николай Егорович Жуковский в то время был уже очень стар. Мы любили его лекции, всегда устремлённые в будущее. Подчас он забывал, что перед ним совсем ещё зелёные юнцы, только начинающие постигать, что такое аэродинамика. Тогда на доске вдруг появлялась длинная и сложная цепь непонятных для нас формул. Заметив это, он улыбался, как бы стряхивал с себя занимавшие его мысли, и возвращался к теме своей лекции. Однажды, читая лекцию об аэродинамике авиабомб, он так отклонился от темы, увлёкшись математическим доказательством, что мы, слушатели, начали просто хлопать глазами. Затем кто-то кашлянул, чтобы как-то его отвлечь и не обидеть гениального старика. Взмахнув слегка руками и поняв, в чём дело, он остановился. Никто не позволил себе даже улыбнуться: настолько велико было его обаяние и сила его гения, так велико было уважение к нему! Мальчишки в этот момент почувствовали себя взрослыми, но… ненадолго. Когда лекция закончилась и Николай Егорович ушёл, посыпались шутки и анекдоты.

Владимир Петрович Ветчинкин - большой учёный-аэродинамик, академик (М.М.Громов ошибается - Владимир Петрович Ветчинкин (1888-1950) не был академиком. Он был заслуженным деятелем науки и техники, лауреатом Государственной премии СССР.). Необыкновенной душевной чистоты, до наивности простой и доверчивый в отношениях с людьми. Когда позже он начал учиться летать вместе с нами в Московской школе авиации в нашей группе у инструктора А.П.Бобкова, то его способности в этой области оказались, увы, весьма посредственными. Он вылетел самостоятельно позже всех и неудачно: сломал самолёт при посадке. Ещё несколько неудачных посадок убедили его в необходимости оставить занятия лётным делом. Он тяжело переживал это обстоятельство и посвятил свои думы изобретению более прочного шасси… Но прошло время. Душевная рана зажила и эти мысли остыли. К великой скорби, он не дожил до наших дней.

Александр Александрович Микулин - талантливейший конструктор авиационных моторов. На его моторе мы с А.Б.Юмашевым и С.А.Данилиным установили два мировых рекорда дальности полёта без посадки при перелёте через Северный полюс в США. Его мотор был установлен в Великую Отечественную войну на исторических ИЛах. Александр Александрович не только талантливый конструктор авиационных двигателей, он - разносторонний талантливейший изобретатель, успешно занимающийся, кроме всего, разрешением проблемы долголетия.

Борис Сергеевич Стечкин - талантливейший специалист, творчески одарённый в авиадвигательной области, академик. Необыкновенного обаяния человек, чрезвычайно скромный и доступный всем.

Когда московская общественность и Академия наук чествовали академика А.А.Микулина в день его 70-летия (в 1965 году.), я напомнил ему те времена, когда он учил нас познавать авиационные двигатели на курсах Жуковского. Особенно ярко мне запомнился один эпизод из того времени. Однажды мы увидели в окно, что на дворе стоит моторный станок и на нём установлен необыкновенного вида мотор с цилиндрами в горизонтальном положении. Вдруг раздался оглушительный треск, появилось синее облачко дыма и… мотор заработал. Надо было видеть радость конструкторов, душивших друг друга в объятиях и осыпавших друг друга поцелуями. Это были создатели только что запущенного мотора АМБС. Мото