***
Молодая вдова не заставила себя ждать. Легкое кремовое платье шуршало дорогим барежем, гладко зачесанные волосы и по-детски оттопыренные уши придавали лицу выражение наивности и чистоты.
Доктор приветствовал ее галантным поклоном, губы Поликарпова замерли в двух вершках от затянутой в перчатку руки.
– Господа, не прикажете водочки? На улице лютый мороз!
Приотстав от хозяйки на шаг, черной тенью скользил дворецкий, серебряный поднос едва уловимо подрагивал при ходьбе. Кристально чистая слеза катилась по круглому боку графина, изысканные стопки жались к нему, точно цыплята к курице.
– Non, merci16.
– Пожалуй, – обрадовался Захаров, голова запрокинулась назад, из горла вырвалось довольное кряканье. – Хороша, чертовка. Можно еще?..
– Разумеется, – улыбнулась Ирина. – Зыков, оставьте угощение и ступайте. Уверена, беседа не предназначена для чужих ушей.
Антон Никодимович вежливо склонил голову, благодаря девушку за гостеприимство и выражая одобрение деликатности.
– Итак, – произнес он, едва слуга удалился за дверь, – вы родом из…
– Семейства Татищевых. Мой батюшка – столбовой дворянин. Правда, имение наше захудалое, душ всего с десяток.
Полицейский удовлетворенно смежил веки, будто ждал именно такой ответ.
– Вы не смотри́те, господа, что манеры дурны. Человек может покинуть деревню, однако на моей памяти ни разу не случалось наоборот.
– Что вы, сударыня. И в мыслях не было. Так когда это произошло? Исход из сельской пасторали?
– Вы слишком вежливы, сударь, чтобы напрямую спросить, давно ли завязались отношения с Кондратием Федоровичем, не так ли?
Мужчины озадаченного поглядели друг на друга.
– Два года тому назад. Я знала, поэт не свободен…
– Женат-с.
– Какая, в сущности, разница? – пожала плечами дама, очевидно, не имевшая привычки смущаться. – Главное, мы были счастливы.
Захаров озадаченно выпятил подбородок, очередной фужер мелькнул в тонких пальцах. Спиртное притупило контроль над мимикой, оттаяли руки, кожа приобрела нормальный оттенок. Зато нос сделался похожим на сливу. Почесав его кончиком ногтя, доктор заметил:
– В таком случае… отчего…
– Расстались? – усмехнулась Ирина Витальевна. – Помилуйте, ведь никаких перспектив-с. Господин Рылеев небогат, обременен иждивением. Выпал случай, познакомилась с сенатором Двиновым, грех не воспользоваться. Только не думайте, пожалуйста, будто действия продиктованы меркантильностью. Я любила мужа!..
Усы чиновника Министерства внутренних дел задумчиво встопорщились. Слуга медицины гнул свою линию, оттянув воротник, спросил:
– Но ведь денежный интерес нельзя списывать со счетов?
– Разумеется, нет! Как видите, я с вами честна. Совершенно. Чем плохо? Надежное плечо, деньги, семья. Этого желают все женщины, без исключения. Большинство лукавит, играет на публику. Я – нет!
– Это видно, мадам, и вызывает неподдельное уважение, – заверил Антон Никодимович, взгляд, полный хвальбы, метнулся в сторону товарища.
Понятливый Захаров расцвел, ко рту взметнулась новая порция казенной. Глоток – за пазухой будто чиркнули серником. Хорошо!
– Теперь вы получите часть наследства и, вероятнее всего, надолго забудете слово нужда, – заявил он чуть развязано.
– До конца жизни! – серьезно ответила вдова. – Еще останется на вспомоществование. Как считаете, милостивые государи, не будет слишком кощунственным дать Рылееву тыщенку-другую ассигнациями? Кондратий Федорович не оставляет меня в горе. Истинный джентльмен, правда, немного забубенный. Увлекся каким-то прожектом! Нет, лучше подождать. Будет обидно, коль средства утекут словно вода сквозь пальцы.
«Железная дамочка, – подумал Поликарпов. – Такая, верно, съест и не подавится»
– А вы… до сих пор, – начал было спущенный с поводка лекарь, недвусмысленное покашливание заставило его умолкнуть.
– Благодарю за уделенное время, мадам, – поспешил откланяться сыщик, увлекая приятеля за собой.
***
Шаги разносили гулкое эхо, лестница извивалась точно змея, по стенам плясали огоньки, рождаемые масляным светильником. Столетняя кладка таинственно посверкивала инеем.
– Зачем вы упросили дворецкого сопроводить нас в подвал? – тер лицо Марк Вениаминович, каждое слово окутывалась паром. – Не понимаю!
Поликарпов не удостоил его взглядом, буркнул через плечо:
– Уж не за новой порцией водки, друг мой! Будьте покойны-с.
– Ладно вам, старина… Выкладывайте!
Сыщик вздохнул.
– Хочу проверить, можно ли здесь разжиться грызунами. Где-то же она их брала?
– Она? – доктор на секунду замешкался, подошва нервно шаркнула, по ступеням покатилось мелкое крошево. – Полагаете, Ирина – и есть душегуб?
На сей раз полицейский счел возможным обернуться, палец-сарделька коснулся губ. Мгновение, и чиновник торопливо засеменил вниз, пятно света исчезало вслед за удаляющимся слугой.
– Судите сами, mon ami17. Во-первых, госпожа Двинова имеет сравнительно невысокое происхождение и решительный нрав. Много лет провела в деревне. Изловить крысу для нее – раз плюнуть. Так?
Захаров шевельнул плечом.
– Допустим. Литератора с сенатором она как-то поймала…
– Во-вторых, нашествие сей погани совпадает с моментом ее появления в доме,
– А это уже факт, – согласился на глазах трезвеющий лекарь.
– В-третьих, наличествует мотив. Вдове отписано целое состояние. И, что самое отрадное, больше не надобно терпеть престарелого муженька. Толку от него, как от французского недуга, благо, легче избавиться!.. После можно вновь соединиться с душкой поэтом. Согласны?
– Пожалуй. Хотя-а-а-а… вторая часть утверждения скорее домысел, голуба.
Коротышка засопел, признавая собственную неправоту. Черт, да когда закончится эта лестница?!
– В-четвертых, задайте себе вопрос: чьи драгоценности и манто достались кухарке? Было ли это кражей? Или…
– Наградой за исполненную службу!.. – догадался судебно-медицинский эксперт.
– Верно.
Снизу послышался раскатистый оклик Зыкова:
– Никак пришли, ваши благородия! Он самый и есть… Погреб!
Аккуратно, чтобы не испачкать новую обувь, Поликарпов шагнул внутрь земляного грота, взгляд пытливо обежал видимое пространство. Из узкого лаза вывалился Марк Вениаминович, плечи декорировались снежной бахромой, из легких вырвался свист:
– Ого! Внушительная кладовушка! Горазды же вы шуметь, старина. Зычно, под стать фамилии…
Камердинер, любивший, когда его называли по имени, поежился от сырости. Но виду не подал. Фрак, столь удобный на светских раутах, и не думал греть надменного владельца, обрамленные бакенбардами щеки посинели, напоминая баклажаны в густой листве. Хорошо, гости озаботились перед спуском дернуть с крючков верхнюю одежду.
– Скажите, любезный, – проворковал Антон Никодимович, – не водятся ли в местных палестинах пушистые мерзавки?
– Чего?
– Крысы…
– А! Да этакого зверья здесь навалом!
Поликарпов торжествующе уставился на доктора, пухленькие ножки незаметно вернулись на уступ.
Дворецкий самодовольно прищурился, рука обвела полки с запасами провианта, точно сабля боевого генерала.
– Третьего дня поубивал заразу!
– Простите?..
– Свел на корню! Камердинер соседнего имения присоветовал добрую отраву. Все… больше ни одной усатой сволочи. Капкан, доложу я вам, перед ними совершенно беспомощен. Сколь ни заглядывал, пуст.
Захаров с опаской глянул вниз.
– Надеюсь, он не поджидает нас во мраке? Этот ваш дружок со стальными зубами!..
– Тут сложность, – смутился управляющий. – Нигде не могу его отыскать… Как сквозь землю провалился!
Царскосельский крысолов
Пророка Аввакума, четверг, полдень
Антон Никодимович вздохнул и сунул в рот еще один блин. Хлоп. Лакомство исчезло, точно сухое полено в камине. Перед лицом замерли украшенные блестяшками – не кольцами-перстнями, а жиром – пальцы. Вторая рука стискивала кружку пива. Дешевого, сваренного на продажу станционным смотрителем.
Невзирая на плотный завтрак, сыщик заявил, что он, черт подери, голоден! Обзавестись на дорожку приличной снедью было негде. Благо, коротышке того и не требовалось.
Покачивающийся на соседнем пуфе Захаров таращился на гурмана с нескрываемой укоризной. Обедать в карете – все равно что справлять нужду в театральной ложе.
– Голуба, – начал он мягко, – пять минут как отъехали от Царского Села, а вы изволили слопать целую гору!..
Шторка дернулась, отворяя заледенелое стекло, детектив без энтузиазма уставился в белую пустошь за окном. Пробормотал:
– Угощайтесь…
От вымученной ухмылки скисло бы всякое, даже самое свежее, молоко.
Доктор покачал головой, опыт неумолимо подсказывал, что хандрящий Поликарпов не интересуется решительно ничем. В этаком состоянии его – убежденного консерватора и ретрограда – не трогают даже реформы и перемены. За исключением, разве что, перемены блюд.
Как называть запой, если в процессе верховодит не спиртное, а съестное? Зажор?..
Минувшим вечером дворецкий пояснил, в деле замешаны не обычные помойные крысы, а домашние: с красными глазками-угольками и снежной шубкой. Кроме последней, в супе, та не могла похвастаться родословной. Едва ноги пересчитали ступеньки подвала, и морозный воздух подрумянил лицо, сыщик метнулся в харчевню.
С недавнего времени в свете прижилась мода на вычурных питомцев. Чистокровными грызунами баловали детишек, узкие мордочки то и дело выглядывали из муфт экзальтированных барышень. Каждый ведал, справить бестию можно только и исключительно у Ивана Кронеберга. Зоолога, блиставшего лекциями в Императорском Санкт-Петербургском университете, а чаще – в Александровском лицее.
Новость едва не стоила доктору увечья. Пресерьезного. Забитая микстурами и пилюлями голова разминулась с поликарповской тростью всего на пядь. Чувство самосохранения и скорость реакции – неоценимые дары! Марк Вениаминович скороговоркой выпалил, дескать, знать ничего не знал, тем и спасся. Это, во-первых.