И шагнул в библиотеку незнакомого паренька.
Я никогда не любил фильмы ужасов. Всякой такой дичи в обычной жизни хватает. Если не психологический триллер — так боди-хоррор, если не маньяки вокруг — так хтонические твари. Как вообще в мире, где реально существует Хтонь и ее порождения, у кого-то поднимается рука снимать ужастики про чудищ? Не иссякает фантазия киношников, выдумывают всякое: то хоббитцы детей похищают, то одни люди других людей моллюсками сырыми кормят, подумать только…
Нам кое-что из ужастиков в интернате показывали. Они вообще экспериментировали по-всякому во время обязательного кинопоказа. То откровенную порнуху включат — и пофиг, что парни и девчата вместе смотрят, то детскую сказку года эдак 1960-го выпуска, про всяких Настенек и Иванушек, то явную бодягу с телика, про Атлантиду, подземный мир, инопланетян и все такое прочее. Не знаю, зачем они это делали. Но психику мою к тому, что я увидел внутри сознания пациента, хоть как-то подготовили. По крайней мере, было с чем сравнивать…
Все тут оказалось залеплено какой-то толстой черной паутиной, даже на вид липкой и мерзкой. Книжных полок и не видать почти! Только корешки отдельных томов как будто просвечивали через это безобразие. Действительно — сияли серебром! Я подумал, что эти фолианты содержат внутри себя нечто очень важное, принципиальное для хозяина, раз даже в такой страшной обстановке они продолжали выделяться.
Мне совершенно не хотелось двигаться вперед и выяснять, что случилось с сознанием парня. Потому, что если следовать линейной логике, там, где паутина — там есть и пауки. Но действовать было необходимо. «Давши слово — держись, а не давши — крепись!» — говорила баба Вася. А я пообещал двум крутым дядькам, что разберусь, так что — будьте добры!
В следующий раз буду изучать этот, как его… Анамнез! Историю болезни пациента! Сунулся фиг знает куда, как идиот! Сказали — «вещества», я и поперся. А если — не вещества? И что теперь мне с этим делать?
— Кто ты, сволочь? — уточнил на всякий случай я.
Страшно было до одури. Ну, представьте: нечто похожее на комок волосьев, с кучей когтистых лапок, которых явно больше, чем у нормального паука! Не восемь, а пару десятков точно… Размером с такую крупную овчарку, не меньше! И вот это вот создание облепило лампу, вцепилось в потолок коготочками и издает мерзкие звуки. Что-то типа:
— Хэ-э-эс-с-с-с… Хэс-с-с-с-с!
Я оглянулся в поисках какой-нибудь штуковины, которую можно было бы использовать в качестве оружия. У меня, например, в библиотеке кресла имелись. Я бы телекинезом из одного ножку выломал, а потом проткнул бы деревяшкой гада в трех местах! А тут — все в паутине, ничего не понятно… Я и сам в нее влип, кроссы вон испачкал! Делать что-то было нужно, от мерзости нужно было избавляться… И мне в голову пришла пара идей, может, и дурацких — но других в голове моей не нашлось.
Я стал дергать за лампочки на люстре. Нити тянулись к ним — и это было прекрасно. Даже здесь, внутри чужого разума, мой телекинез работал! Не знаю, почему, не знаю, как — но, если бы у меня не получилось им воспользоваться в случае с Людвигом Ароновичем, я и не думал бы впрягаться в эту работу, точно.
Так что я крутил и вертел эти лампочки, шатал их туда-сюда, а было их аж шесть штук! И наконец — звяк! Одна из них лопнула, а потом — еще и еще!
— Ащ-щ-щ! — зашевелилась тварь, которую обдало стеклянными осколками.
— Проняло! — обрадовался я.
А потом паутина под моими ногами вздрогнула и зашевелилась и, зараза такая, облепила мне лодыжки! С перепугу решение пришло само собой: я закрыл глаза и увидел сквозь эфир эти самые яркие книги в почти погибшей библиотеке. Они сияли даже в эфире, и мне ничего не стоило потянуться к ним телекинезом и дернуть — сначала одну, потом вторую, третью, четвертую… да, они не весили по пять кило, но их было ЧЕТЫРЕ! Никогда до этого я не манипулировал четырьмя предметами, а тут — получилось. И дальше я сделал то, за что любой библиофил проклял бы меня на веки вечные: я принялся избивать гадину книгами!
И, что характерно, сволочь и думать забыла запутывать меня этими липкими канатами, только скукоживалась и издавала странные звуки, а потом — ка-а-ак прыгнула с лампы на один из стеллажей! А я тут же уцепил парочку сверкающих книг с полок напротив — и ка-а-ак врезал паукану! Гонял его по всей библиотеке как сидорову козу! А потом догадался: распахнул дверь пошире и стал его окружать, используя сверкающие серебром тома как флажки в волчьей охоте. Шесть книг! Шесть книг я держал под контролем, и стоило лапчатому волосану только рыпнуться в ненужную мне сторону — он тут же получал хороший удар корешком фолианта. А когда монстр свалился на пол, спружинив лапами у самого распахнутого настежь дверного проема, я в два прыжка оказался рядом и врезал ему ногой с разворота. Все — в лучших традициях Руслана Королева: раунд-кик получился что надо! Тварь с каким-то электрическим писком вылетела наружу, я мигом захлопнул дверь и огляделся:
— Уборочка бы не помешала…
Паутина обвисла, превратилась во что-то вроде магнитных лент из старых кассет для плееров и магнитофонов, болталась бессмысленными клочьями… И теперь этот мусор был мне подвластен! Мелькнула мысль: получается, отстриженные волосы и выбитые зубы я тоже могу крутить и швырять телекинезом как угодно? А если… Нет, как-нибудь без боди-хоррора обойдусь!
Я вышвыривал паутину из библиотеки огромными комками через дверь, и ситуация тут становилась все лучше и лучше! Вполне себе миленько, светленько, прилично! Буквально ряды книжек поправить, пыль стряхнуть — и порядок. Ну, и светящиеся книги, конечно, на места вернуть. Я мельком глянул на их названия и умилился: не зря паренька спасал.
«Мамины сказки на ночь», «Поездки к деду на дачу», «Казаки-разбойники», «Разговоры с Лёхой на кухне»… Ну, и «Искусствоведение», и «Древнерусские иконы 10–16 веков» — это тоже было. И «Девичьи ножки в летний период как эталон прекрасного». Хе-хе! Но в целом… В целом правильные вещи его на краю удержали. И что-то мне подсказывало, что эта волосатая сволочь с кучей ног никак не была связана с наркотическими веществами. Тут, скорее всего, причиной стало что-то другое, вероятно — злонамеренное и магическое.
Закончив наводить лоск, я вышел за дверь, и…
— Офигеть теперь, — сказал я, оглядывая заляпанную черной жижей ванную. — Это тут откуда? Да не стучите вы так громко, нормально уже все, сейчас открою…
Маслянистая, пахнущая то ли мазутом, то ли — прогорклым маслом субстанция была повсюду. На дорогущей золоченой сантехнике, на мраморном кафеле, на витражных окнах… И моя одежда, и одежда спасенного оказались испорчены. Моя футболка! Мои джинсы! Я склонился над бедолагой и заглянул ему в лицо. Он спал! Мирно, спокойно, даже улыбался. Ну, и ладно. Ну, и фиг с ней, с одеждой. Отстираю как-нибудь… Вон, спрошу у Розена про ту очищающую технику из «Прикладной магии…»
Телекинезом я отодвинул защелку и пояснил двум бородатым гномам, с круглыми глазами разглядывающим клоаку, в которую превратилась шикарная ванная:
— Я не знал! Оно само! И вообще — он не наркоман, у него какой-то паук в башке сидел… Так что вот! Я свое дело сделал, вон ваш паренек, спит сном младенца, посмотрите. И на стенки больше не лезет…
Гутцайт хмыкнул и, шлепая подошвами подкованных ботинок по жиже, прошел к спящему пациенту. Гном приставил ему ко лбу перстень с мизинца, и камень на ювелирном изделии загорелся глубоким зеленым светом.
— Аллес гут! — сказал Сигурд Эрикович и повернулся ко мне. — Спустись к Эрике, она даст тебе новую одежду, эту можешь выбросить…
— Не могу, — едва ли не рявкнул я, и гномы одновременно повернули свои головы ко мне.
— Ва-а-с? — Гутцайт от неожиданности перешел на шпракх.
Он явно не привык, чтобы на него рявкали. Но и с голодранцами-менталистами он тоже скорее всего до этого дела не имел.
— Не могу выбросить, — сбавил обороты я. — Нет у меня лишней одежды! А это — отличная футболка и единственные мои джинсы. Знаете, сколько они стоят?
И глаза кхазадов сразу потеплели.
— Молодцом, — кинвул Сигурд Эрикович. — Хозяйственный. Людвиг Аронович, вы этого Михаила Федоровича из виду не теряйте. И вот что… Мы хоть об оплате не договаривались — десятку я дам. Эта работа стоит больше, я знаю. Но — сам понимаешь, договор не заключали, качество не проверишь… Десятка — это нормально для первого раза…
— Десятка в каком смысле? — не понял я.
— Десять тысяч денег, — кивнул Гутцайт. — Эрика тебе выдаст. И одежду тоже.
Офигеть. Десять тысяч денег! Обожаю быть менталистом!
Теперь у меня имелась классная кожаная куртка из опричнины. Сидела классно — самоподгон великая сила! И смотрелась брутально, почти как у таборных уруков-байкеров. Правда, скорее всего, кожа была искусственная, ну и плевать: зато не холодно и не жарко, очень удобно! И штанцы что надо, тоже — опричные, нормальные брюки-карго с кучей карманов и затяжками на коленях и лодыжках. И в карманах этих штанов у меня теперь деньги лежали. Золотые монеты номиналом по 1000 денег каждая. Весом что-то около пяти грамм. Восемь монет. Ну, и серебром две тысячи, на текущие расходы.
— Дадите порулить? — спросил я, повернув голову к Людвигу Ароновичу.
— Садись, — пропыхтел кхазад.
Он тоже нефигово заработал за эту поездку, когда пристроил шахматы. Как я понял, гном был должен Гутцайту большие деньги, и теперь не только рассчитался, но и остался в прибытке, чему несказанно радовался. Снаружи накрапывал дождик, но что он мне сделает, в такой-то куртке? Волосы намочит?
В общем, я сел за руль, Лейхенберг переместился на пассажирское место и сказал:
— Это был ментальный паразит, мин херц. И ты его из башки Митрофанушки выпнул. Ты молодец, просто зер гут. Митрофанушка — реставратор и иконописец от Бога, хороший мальчик, но неопытный.
Я вел машину и вспоминал шикарные интерьеры второго этажа этого самого Творческого дома. Там как раз и располагался «коровкинг», как выразился Аронович не так давно. Гутцайт обставил все дорого-богато-культурн