Сегодня Иван Александрович второй раз прошел всю линию. В конце ее сел на поваленное дерево и долго думал. Ему было и жаль ребят, которых ожидала здесь трудная работа, грязь, и в то же время он знал: настоящий мужчина вырастает только в трудностях. Жизнь — не цветы и встречи с любимой на пирсе, это в основном тяжелая, изо дня в день работа.
…Из-за туч выползла луна и желтым светом залила дома, лес, огороды. Давно не было такого чудесного настроения у Федора. Он шел, не обращая внимания на грязь: море ему было по колено.
Ребят дома не было. Старуха спала на кровати за перегородкой. Федор включил свет в своей комнате. На диване лежали карты, грязная одежда Казакевича и Третьяка. Он собрал рубашки, носки и вынес их в сени, сложил в шкаф.
— Кто там? — послышался голос старухи.
— Это я, Федор.
Хозяйка вошла в комнату, присела на табуретку.
— Сон что-то не идет. Ты чего дома сидишь? Хлопцы пошли в клуб…
— Там неинтересно.
— Как это не интересно? — старуха улыбнулась. — Молодому все интересно. Сколько тебе лет?
— Мне? — растерялся Федор. — Девятнадцатый уже…
— Уже… — засмеялась хозяйка. — Дите ты еще. Скажи мне, чего ты такой серьезный? Остальные хлопцы шутят, в карты играют, а ты все молчишь.
— Это вам кажется.
— Нет, очень ты серьезный хлопец. Хочу поговорить с тобой. С этими жевжиками не о чем говорить. Эх, трудная моя доля, — вздохнула старуха. — Как, Федор, я вас кормлю? Может, плохо?
— Ничего… — Федор уже утром смотреть не мог на блины и кислое молоко.
— Может, ты есть хочешь? — Хозяйка живо вышла из комнаты и через минуту принесла на тарелке жареного петуха.
— Покушай, мальчик, кто вас тут накормит. — Она села напротив, глаза ее были ласковые.
— Нет, что вы… Как-то… — Федор покраснел.
— Петушок молодой. Своих кур не смотрел, бегал к соседним. Зачем мне такой лентяй? Мясо вкусное.
Федор сейчас и волка бы съел. С его ростом, да и работа нелегкая, весь день на воздухе. В один момент уничтожил он петуха. Водку не пил, хотя и уговаривала хозяйка.
— Спасибо, Марья Филипповна. Теперь можно опять столбы поднимать.
— Вот-вот. И я о том же. Трудно мне жить, старой. Одна, как гвоздь на дороге. Дочери далеко, сыновей бог не дал.
— Я знаю.
— Так у меня небольшенькая просьба, Федечка. Хлопцы тебя послушаются, помогут. Шла я сегодня огородами: много столбов лежит на лугу. И все такие черные. Соседка моя, Фрося, ты знаешь, муж ее начальника возит на легковушке, говорит, что эти столбы тридцать лет в земле простоят и ничего их не возьмет.
— Они проантисептированы, — сказал Федор и долго объяснял хозяйке, что это значит, а она все равно не понимала его.
— Мне эта наука зачем. У тебя голова молодая — учись. Мне нужны столбы. Штук десять-двенадцать. Хочу подремонтировать забор — он весь уже лежит, подрубы заменить в сарайчике, где куры и индюшки.
— Где же я возьму эти столбы? — удивился Федор. — У меня нет. Были бы — не пожалел.
— Я же тебе говорила — где, — хозяйка показала рукой на окно. — Чтобы люди чего не говорили, ночью можно принести. Не бойся, денег на водку дам. Много вам не надо, все равно в магазин пойдут.
«Ну и старуха. Петуха зажарила. Купила».
— Извините, Марья Филипповна, но я не хозяин этих столбов. Они государственные.
— А я что — не государственная? — закричала старуха. — Мне не надо жить?
— Я так не говорил. Сельсовет помогает. Наконец, я скажу мастеру… — бубнил Федор, и было у него желание выскочить из дому, чтобы закончить этот разговор.
— Петуха ел? — прижала Розума бабка к стене. — Думаешь, мне ты такая кукла, что я буду даром жарить петуха?
— Столбы государственные, а не мои, — твердо сказал Федор. Шапку — на голову, на ходу схватил с гвоздя фуфайку и рванул в темноту.
В клубе гремела музыка. Зал был полон молодежи. Третьяк и Казакевич танцевали в центре круга. На Якове были голубые брюки. Иван танцевал в кирзовых, замазанных грязью сапогах. В углу сидели Макарчук и девушка с длинными льняными волосами. Он держал ее за руку, что-то говорил на ушко. Она смеялась, и волосы падали ей на глаза. Макарчук отбрасывал их ей назад.
Федор подошел к стульям, сел на последний за дедом, который спал, уткнувшись носом в отворот тулупа. Подбежал Яков.
— Выходи, покажем, на что способны монтажники.
— Нет…
— Чего ты такой кислый, будто не ужинал?
— Иди ты! — Федор злобно сверкнул глазами, и Яков, махнув рукой, побежал к Третьяку.
— А почему вы не танцуете? — услышал Федор. Он поднял голову. Около него стояла продавщица Татьяна. — Я жду, жду. Неужели обманул.
— Я ничего не обещал. — Федор краем глаза посмотрел на продавщицу. На ней красное платье с вышивкой, губы подкрашены. Черные волосы собраны в узелок. Федор почувствовал, как тесным стал воротник рубашки. В голове суматошные мысли: «Ребята увидят. Шуток будет мешок».
— Приглашаю тебя на танец, — сказала Татьяна и протянула ему руку.
— Я не умею, — почесал затылок Федор. — Да, может…
— Тут и уметь не надо. — Татьяна пошла впереди, а он за ней.
«Какая наглая девка, — думал Федор. — Как смола».
Однако приятно было, что с ним танцует красивая девушка. Она была и одета лучше других. Местные ребята что-то кричали Татьяне. Она отвечала им. Только Федор не слышал что. Он был будто в тумане от громкой музыки, топота, духоты. Яков подморгнул ему, засмеялся многозначительно и повел по кругу свою девушку.
— Хватит, — сказал Федор. — Я пошел.
— Я тоже иду. Сейчас лучше на свежем воздухе. Помоги мне одеться.
Татьяна набросила на себя пальто, черные волосы покрыла большим цветастым платком. Луна уже спряталась, и было темно, как в рождественские ночи, только не хватало звезд.
— Ай, падаю! — вскрикнула Татьяна и ухватилась за Федора. — Ты же хоть немножко поддерживай меня, а то еще ногу сломаю. Будешь отвечать. Такой большой, а меня, маленькую, не можешь защитить.
— От кого защищать-то?
— От ям. Ха-ха-ха, — смеялась Татьяна. — Федор, чем это у тебя голова забита?
— Чего шпильки подпускаешь? — сказал Федор. — Темно же, черт ногу сломает.
— Так сколько же тебе лет?
— Скоро девятнадцать.
— Ха-ха-ха! — вновь захохотала на всю улицу Татьяна. — Вот глупышка. Я же думала: тебе лет двадцать пять. Старая я для тебя.
— А тебе сколько?
— Двадцать три года уже.
— Молодая еще, — сказал Федор.
— Это молодая по арифметике. — В голосе Татьяны была такая грусть, что Федору стало жаль ее.
— Ты красивая и, видно, добрая, — сказал он.
— Тебе я понравилась? — Татьяна привстала на носочки, попробовала заглянуть Федору в глаза.
— Не знаю…
— Эх ты… — Она оттолкнула его от себя. — Я тебя с первого дня, когда ты зашел в магазин, приметила. Сильный ты… Женщин всегда влечет в мужчине сила. У тебя ее много. Скука какая-то у меня на душе…
— Если бы ноги едва волокла, то и скуки бы не было, — сказал Федор и подумал, что на работе не очень-то заскучаешь.
— При чем здесь это? Что, в магазине не работа? Хуже твоей? Нет, миленький, тут нужно, чтобы была светлая голова. Жизнь в нашей деревне неинтересная… Поехать куда-нибудь. Может, на север или на юг.
— А деньги?
— Это не проблема. Здесь я живу, — Татьяна показала на дом. — Посмотришь мои хоромы?
— Поздно уже. Спят, наверное, твои?
— У меня никого нет. Мать умерла, когда я была в городе, а батька женился и перешел к новой жене. Так что я хозяйка этого дворца.
Она поискала в кармане ключ и развела руками:
— Потеряла. Что теперь делать?
— Пробой вырвем, — предложил Федор.
— Нет, дверь поломаем. Кто мне отремонтирует?
— Не будешь же ты ночевать на улице?
— Зачем? — засмеялась Татьяна. — Подойди сюда. Нажми вверху.
Федор сделал, как она просила. Через окно влезли в сени.
— Темнота какая. Включи свет, — попросил Федор.
— Ни к чему он. И так увидим что надо. Помоги пальто снять. — Татьяна прижалась к Федору. Он отошел в сторону.
— Одень ее, раздень. Госпожа нашлась.
— Невоспитанный ты человек, Федор. Ничего, я научу тебя этикету.
Они сели на кровать, которая стояла около окна. Глаза привыкли к темноте, и Федор увидел телевизор, шкаф с книгами, ящик под столом. Было тихо, и он слышал, как дышит Татьяна, ровно и спокойно, будто тренированный бегун. Ему показалось, что в окно постучали. Тихий был стук. Федор приблизился к окну, но на дворе никого не увидел.
— Будто стучат? — сказал он.
— Тебе показалось, — прошептала Татьяна. — А может, пьяница какой пришел за водкой.
— Магазин закрыт же, — удивился Федор.
— Я иногда беру домой пару пляшек, так и бегут, как пчелы на мед.
— Наверное, нельзя дома торговать? — спросил Федор.
— Много чего нельзя, но делают. Какие у тебя волосы жесткие… — Она положила руку ему на голову, подвинулась ближе.
Федор никогда еще не был так близко с женщиной. Татьяна волновала его и пугала.
— Места мало тебе, — хрипло сказал он.
— Глупенький… — Она попробовала его поцеловать, но он отстранил ее. Татьяна тихо засмеялась.
— Вот это кавалер. Дитя! — Татьяна встала с кровати, заходила по комнате. — Знал бы ты, как трудно мне жить. Иногда лягу и до утра не сомкну глаз. Все думаю, думаю, почему я такая несчастная.
— Таня, мы с тобой впервые разговариваем. Зачем ты обо всем этом говоришь?
— Порой лучше незнакомому все рассказать, и он станет ближе, чем родственник. После школы я поехала в город к тетке… Она работала там в овощном. Торговала огурцами, помидорами, луком. В техникум я не прошла по конкурсу, стала помогать тетке. У меня каждый день были свои деньги, тетка давала пять-десять рублей. Недовесит второму-третьему пятьдесят граммов, а в конце дня кругленькая сумма. Скоро тетка привела мне жениха. Он работал на базе. Мы поженились. Да не удивляйся, я была замужем.
— Я не у