Каро представляла. Она знала также, что у Эллен хватит и физических, и моральных сил исполнить свою угрозу. Эллен с ее телосложением могла бы играть в футбол опорным защитником. Каро же весила 126 фунтов[1].
Эллен никогда не думает о том, что может поставить человека в неловкое положение или досадить ему. Этого ребенка мне уже не перевоспитать.
– Ладно, идем, – смирилась Каро.
В вестибюле было полно народу: медсестра везла на каталке улыбающегося выписавшегося пациента; следом шло все его счастливое семейство. Куда-то спешил с озабоченным видом доктор Триллинг из отделения лучевой диагностики. Двое студентов возвращались из «Старбакса» с кофе в бумажных стаканах. «Здравствуйте, доктор Сомс-Уоткинс», – бросил один из них на ходу и тут же вернулся к прерванному разговору с товарищем. Наверняка обычному разговору: студенты не могли знать о том, что только что с нею произошло. Теоретически этого вообще почти никто не должен знать, потому что слушания по этическим вопросам были закрытыми. Но после четырех лет учебы в медицинском институте, нескольких лет клинической ординатуры[2], совмещенной с исследованиями для будущей аспирантуры, и годовой врачебной практики Каро знала, что в больнице так не бывает. Все тайное здесь обязательно становится явным, и скорее рано, чем поздно.
Под «дворником» на стекле машины белел парковочный талон. Эллен не глядя сунула его в сумочку, сестры сели и доехали до псевдоирландского бара, находившегося в нескольких кварталах от больницы.
– Еще даже не вечер, – напомнила Каро.
– Тебе необходимо выпить.
– Нет.
– Будешь ты еще мне… Ой, ладно, ладно. Возьмем тебе чай со льдом или что-нибудь в этом роде.
В полутемном баре было почти безлюдно. Звучала негромкая кельтская музыка без слов, одна мелодия без паузы переходила в другую. Сестры расположились на жестких деревянных скамейках в одной из кабинок. Эллен, встряхнув давно не стриженной и даже не расчесанной толком копной непослушных черных волос, обратилась к официантке:
– Два чая со льдом, пожалуйста.
Ожидать от Эллен такого смирения было так же невероятно, как от средневекового рыцаря – что тот в разгар битвы отложит свой меч и преклонит колено перед противником. Каро вымученно улыбнулась и тут же поняла, что очень рада тому, что Эллен приволокла ее сюда и она сможет излить душу человеку, которого очень любит и которому доверяет, как никому другому на свете.
– Итак, дисциплинарная комиссия не поверила тебе, – утвердительно сказала Эллен.
– Не захотела поверить. – Эти слова потребовали от Каро нечеловеческих усилий. – А результат тот же самый.
– Но у тебя же был свидетель! Ты сама говорила: еще один доктор, твоя подруга Мейзи, как ее там…
– Не подруга она мне. Теперь я ее и знать не хочу. – После этой короткой фразы боль наконец-то вырвалась наружу, и Каро закрыла лицо руками.
Эллен ласковым движением заставила сестру опустить ладони. Правая рука Каро вцепилась в ее пальцы.
– Сестричка?.. – вопросительно произнесла Эллен.
– Все разбирательство шло на уровне «мое слово против его». А ведь Мейзи там даже не присутствовала. Когда Пол… доктор Беккер потащил меня в спальню, в коридоре никого не было. Я настояла, чтобы Мейзи пригласили на заседание, потому что она видела, что Беккер был совершенно пьян, и мы с нею уходили с этой проклятой вечеринки в числе последних, потому что такси от «Убера» пришлось очень долго ждать. При ней я поднялась наверх за пальто и вернулась расстроенная и с оторванной пуговицей на блузке. Я сразу рассказала Мейзи, что случилось. Она все знала. А на дисциплинарных слушаниях, когда Беккер заявил, что ничего не было, Мейзи подтвердила его слова. Сказала, что ничего не видела и что я ничего ей не говорила.
– Она солгала? – изумилась Эллен, которая никогда не лгала. – Почему?
– Из страха, естественно. Ты даже не представляешь, насколько влиятелен Пол Беккер. Он ведь не только заведующий нейрохирургическим отделением, у него высочайшая репутация во всем мире, и он действительно блестящий хирург, лучший из всех, кого мне доводилось видеть. Звезда! На той неделе я смотрела, как он удалял мультиформную глиобластому в очень тесном операционном поле. Никто другой вообще не смог бы ее иссечь, а уж не задев мозговые ткани… Он…
– Мне плевать, какой он виртуоз. Он поганец, который пытался тебя изнасиловать.
– Вряд ли дело зашло бы так далеко. Просто понадеялся спьяну, что первая подвернувшаяся женщина ему охотно даст. А что он поганец, ты права. – Каро попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. – Если бы он меня изнасиловал, по крайней мере можно было бы предъявить результаты экспертизы ДНК.
– Ты все сделала неправильно! Надо было идти в полицию и выдвинуть обвинение!
– И не подумаю. Там все закончилось бы тем же, что и в больнице. Его слова против моих. Но может быть… может быть, больничное начальство теперь к нему присмотрится…
Официантка принесла чай со льдом.
– И еще, пожалуйста, два скотча. Неразбавленных.
Теперь Каро не стала возражать. Дождавшись, пока официантка отойдет, Эллен продолжила, понизив голос:
– Сестричка, а почему ты не злишься? Ты же должна быть в ярости!
– Я в ярости. – Она наклонилась к сестре через стол. – Но не показываю этого, а уж в больнице – особенно. Вряд ли тебе это будет понятно. Я научилась не проявлять эмоции. В операционной это недопустимо. – И это умение сплошь и рядом доказывало свою полезность. Но Каро не собиралась признаваться никому – даже Эллен, – что в операционной она ощущает себя летчиком-истребителем, для которого самообладание превыше всего. Уравновешенность, спокойствие, невозмутимая отстраненность. Но вслух это прозвучит высокопарно и даже смешно. Кроме того, убеждать Эллен контролировать себя и сохранять спокойствие просто бесполезно. И Каро вернулась к своим бедам:
– Это значит, что теперь мне нечего рассчитывать на постоянную работу в Фэрли после сертификации. Меня здесь просто не оставят. А кроме…
– Но ведь ты сама – звезда! Сама же говорила, что твой рейтинг, или как там это называется…
– Да, но…
– А твои исследования! Ты же составила какую-то карту мозгов, и ее даже опубликовали в…
– Послушай меня! Дай мне договорить! Да, я хороший специалист. Очень хороший.
Кэролайн настолько самоуверенна… Я не могу научить этого ребенка скромности.
– В этом и заключается часть проблемы, – продолжала Каро. – Я прекрасно владею и практической хирургией, и исследовательскими методиками и хочу заниматься и тем и другим, поэтому мне имеет смысл работать только в большом медицинском центре, где ведутся клинические исследования новых медицинских разработок. А второй такой больницы в городе нет. И, кажется, во всем штате.
– Понятно… – отозвалась Эллен. Они умолкли и так и сидели в тишине, пока не принесли виски. Эллен отхлебнула сразу половину. – Каро, это несправедливо.
– Да, несправедливо. – Потому-то она была уверена, что все эти доктора, с которыми она работала, у которых училась, которыми восхищалась, не могут не поверить ей. Когда разбор уже подходил к концу, Каро посмотрела на доктора Борелли, единственную женщину в совете, сидевшую рядом с предательницей Мейзи, и Вера Борелли сразу уткнулась взглядом в полированную поверхность большого стола и так и не подняла головы.
Каро оказалась наивной. Нет, дело тут еще серьезнее. Врачи, присутствовавшие на слушании, сталкиваются с вопиющей несправедливостью ежедневно. Например, когда поступает ребенок с лейкемией. Или молодой отец троих детей, у которого доброкачественная менингиома растет не в мягкой мозговой оболочке правой лобной доли, где ее было бы легко удалить, а в стволе мозга, разрушая нервы и парализуя больного. Экспериментальный препарат, благотворно подействовавший на пациентов А, Б и В, по необъяснимой причине убивает Г.
И Каро почему-то считала, что врачи, постоянно сталкивающиеся с несправедливостью мироустройства, постараются хоть немного исправить ее более справедливыми взаимоотношениями в собственном кругу.
Проявление своекорыстия работников больницы говорило о том, что Каро на этот счет заблуждалась. Или, если посмотреть с другой точки зрения, так получилось, потому что она не смогла противопоставить Беккеру, полностью отрицавшему ее обвинение, никаких осязаемых доказательств. Ее слова против его слов.
И тут Каро захлестнуло ощущение краха. Если бы она пораньше ушла с той вечеринки… Если бы она не оставила пальто и свитер наверху. Если бы она последние несколько недель не перешучивалась с Полом Беккером – она-то считала, что это просто переход от официального общения к менее формальному, ведь совсем скоро ей предстояло получить сертификат и стать его полноправным коллегой, а он, судя по всему, просто заигрывал с нею и решил, что она отвечает согласием на его намеки. Если бы хоть что-то из множества вещей повернулось по-другому… Но сейчас, за столом в баре, «если бы» прозвучало лишь однажды, и произнесла эти слова Эллен, изрядно удивив сестру.
– Если бы только он не оказался таким поганцем, – сказала Эллен. – Ведь ты об этом думаешь, верно, сестричка? О том, что в этом безобразии есть и твоя вина, потому что ты считаешь, что обязана всегда и все держать под контролем. А это невозможно.
Каро молчала. Знай Эллен хоть что-нибудь о нейрохирургии, она так не говорила бы. Каро отлично понимала, что не может контролировать очень многое. Неоперабельные повреждения спинного мозга, мультиформные глиобластомы, которые невозможно удалить полностью, аневризмы артерий, разрывающиеся в машине «Скорой помощи» по пути в больницу. Разница между Каро и Эллен состояла в том, что Каро делала все возможное, чтобы подчинить себе и это все, и многое другое, и все неудачи ставила себе в вину. Ну, а Эллен, руководствуясь какой-то невероятной смесью фатализма и дерзкой смелости, принимала жизнь со всеми ее подвохами такой, какая она есть.