Наблюдательный отряд
ПРОЛОГ
На стол перед господином Ронге легла папка, заранее раскрытая услужливым Зайделем. Ронге стал молча читать документы. Документов было немного — два листка. Зайдель стоял перед ним в позе легчайшего, едва намеченного поклона и улыбался уголками губ. Он знал, что донесение начальству понравится. После рижского провала агентов Щёголя, Атлета, Клары и Птички Ронге был мрачен — ещё и потому, что они унесли (двое — на тот свет, а двое — возможно, в Сибирь на каторгу, — многие имена и секреты, с которыми ещё только Эвиденцбюро начало работать. Но кое-какие их затеи удалось возродить к новой жизни.
И вот — донесение, в котором столько важных цифр!
Император Франц-Иосиф глядел с портрета вниз и, кажется, даже вытягивал шею, чтобы рассмотреть исписанные мелким и чётким почерком бумажки. Но при этом соблюдал императорскую осанку — с одной стороны, без неё на портрете, что висит над рабочим столом в кабинете Максимилиана Ронге, возглавляющего военную разведку Австро-Венгерской империи, никак нельзя, а с другой — она с юности так въелась в кровь и плоть, что, кажется, и помирать Франц-Иосиф когда-нибудь будет по стойке «смирно». Впрочем, о смерти он в свои восемьдесят два года ещё особо не думал — был бодр, деятелен, мудро правил своей державой. И не старался окружать себя ровесниками, которые большей частью уже выжили из ума и несли старческую ахинею. Вот Ронге — во внуки императору годится, ещё и сорока юноше нет, а такая должность ему доверена!
— А ведь неплохо, — сказал Ронге. — Весьма неплохо. Надо премировать эту Фиалку...
— Осмелюсь напомнить, заслуга Садовника не меньше, господин Ронге. Это он нашёл Крота. Без него Фиалка бы не справилась.
— Она очень ловко поговорила с Кротом, судя по этим цифрам. Она и в Бремене хорошо себя показала, способности к языкам просто удивительные. Умная девочка, способная, с годами станет посильнее бедной Клары... Да... Жаль Щёголя и Клару, они хорошо поработали...
Зайдель покивал — он тоже огорчился, узнав о смерти ценных агентов. Вспомнилось милое круглое личико Клары, обрамленное пышными тускло-рыжими волосами, если распустить — достанут до пояса, а то и ниже... хотя хитрая Клара наверняка подкладывала в своё бандо и чужие волосы, так многие дамы поступают... и уже не распустить эти ароматных волос никому...
Зайдель не был сентиментален — не то ремесло, чтобы иметь возвышенные чувства. Просто обидно стало — нет больше красивой женщины, с которой при желании можно было бы сговориться. У дам, служивших в Эвиденцбюро, предрассудков по этой части не имелось.
— Но Клара оставила хорошее наследство, — заметил он, имея в виду папку с бумагами.
— Да. Я не был уверен, что Крот нам пригодится, ведь и кроме него были источники информации. Но после того, как Клара со Щёголем утонули, а Атлет с Птичкой сели за решётку...
— После этой беды мы многих источников лишились, и настало время Крота. Но, господин Ронге, раскопать секрет Крота при желании может всякий, кто не пожалеет денег. И тогда Крот станет снабжать сведениями того человека, а нам достанется то, что он сочтёт нужным сообщить.
Зайдель был умён — не стал показывать начальству, что в новой шахматной партии видит на два, а то и на три хода дальше.
— Наши драгоценные союзники, — сразу понял Ронге.
Союзницей Австро-Венгрии была Германия, и союзницей давней — Тройственный союз, куда входили эти два государства и ещё Италия, возник тридцать лет назад. Италию в него, правда, затащили с немалым трудом. Этот трюк проделал Бисмарк, ухитрившись поссорить Италию с Францией. Именно на Францию он был нацелен изначально, хотя возможная война с Россией тоже предполагалась. Но Италия была ненадёжным союзником и отказалась оказывать военную помощь Германии и Австро-Венгрии, если одним из противников будет Великобритания. Англичан итальянцы сильно боялись — итальянские берега были слишком уязвимы, а флот Англии — слишком силён. Да и вообще — Италия гарантировала лишь свой нейтралитет в случае русско-австрийской войны.
Итальянские политики отчаянно лавировали — и Тройственного союза не покидали, и пытались наладить хоть какую дружбу с Францией. Потому что таможенная война, которую Франция объявила Италии, немногим лучше настоящей, с винтовками и мушками. В настоящей гибнут всего-навсего солдаты, а в таможенной гибнут деньги...
Пойдя на многие уступки, Италия заключила с Францией торговый договор. И Ронге подозревал, что итальянцы потихоньку снабжают французскую разведку сведениями о планах и тайных действиях Тройственного союза, которого Италия не покидает. И, если начнётся война, Италия — весьма ненадёжный соратник.
Так что Ронге хорошо понял Зайделя. Итальянский агент — теоретический агент, но где гарантия, что он уже не прибыл в Ригу? — может, собирая ценные сведения, даже не знать, как ими в конце концов распорядится начальство. Возможности такие: первая — сведения будут честно переданы немцам или ведомству Ронге; вторая — сведения будут переданы французской разведке, которой тоже любопытно, как на самом деле готовится к войне союзница Франции Россия; третья — сведения будут переданы русским вместе с источниками этих сведений, чтобы русская контрразведка ликвидировала дырки, из которых просачивается информация.
У русских есть поговорка — «купить кота в мешке», — сказал Зайдель. — Она мне нравится. Я видел в журналах фотографические карточки — русский рынок в провинции и мужик в лаптях, с бородой, настоящий русский мужик, продаёт нечто в мешке. Если открыть мешок — животное убежит. Приходится покупать, не глядя. Значит, покупатель увидит этот товар только дома, в комнате, и тогда поймёт, какого цвета животное, кот это или кошка. Италия сейчас — «кот в мешке». Мы её приобрели, покупка стоила денег, а что там, в мешке, на самом деле — мы узнаем, когда начнётся война.
— Благодарю, — ответил Ронге. — Очень удачное сравнение. Кстати — удалось найти второго переводчика?
В Эвиденцбюро поступали кипы газет со всей Европы и даже кое-что из Америки. Всё это следовало анализировать, выкапывая из пудов ахинеи крупицы важных сведений. Положим, французский язык знает каждый хорошо воспитанный офицер, но итальянский — разве что ценитель оперы. Хороший переводчик с английского — тоже не каждый день попадается. А ведь ещё требовались переводчики с турецкого и с тех невразумительных славянских языков, что процветают на пространстве от Варшавы до Софии.
— Есть одна пожилая дама, — неуверенно сказал Зайдель.
— Дама?
Эту переводческую породу Ронге сильно не уважал. Старые девы, в юности обученные языкам, были дешёвой рабочей силой у издателей — за гроши переводили романы, меньше всего беспокоясь о качестве и точности. Потому Ронге и удивился предложению Зайделя.
— Вдова полковника Хофмана.
— Хм...
— Большая патриотка.
— Но дама.
— Но патриотка.
— Но дама, Зайдель! Существо изначально безмозглое... Хотя...
— Итальянский язык знает в совершенстве — готовилась в певицы, имела дивной красоты меццо-сопрано, я узнавал, могла бы петь во всех операх Пуччини и Верди. Но предпочла брак и звание верной жены и хорошей матери.
— Достойное решение.
— Продолжает давать уроки пения и фортепиано. Пенсия за покойного мужа невелика. И вот, с одной стороны, превосходное знание итальянского, а с другой — дама остаётся дамой... Но другой кандидатуры у нас пока нет.
— Вот что, Зайдель, приведите её ко мне. Хочу сам с ней побеседовать...
Зайдель чуть заметно улыбнулся.
— Будут ещё распоряжения? — спросил он.
— Да. Телефонируйте господину Фрейду. Пусть отвлечётся на минутку от своих истеричных пациенток и ответит на вопрос...
Зайдель чуть ли не из воздуха достал блокнот и карандаш, чтобы записать вопрос.
— ...какой извращённой фантазией нужно обладать, чтобы назвать аэроплан «Дельфином»?
— Господин Ронге изволит шутить?
— Не совсем, Зайдель. Я хочу понять, что за человек придумал этот аэроплан. Вот этого, — Ронге указал на тонкую картонную папку с завязками, — мне мало. Прислали вчера из Берлина, собрали всё, что нашли, а нашли маловато. Тут только послужной список — но весьма любопытный...
Ронге развязал тесёмки и достал отпечатанные на «ремингтоне» листы, но заговорил, почти в них не глядя:
— Виктор Дыбовский, служил на эскадренном броненосце «Николай Первый», участвовал в Цусимском сражении, побывал в японском плену, затем служил на Черном море и на Балтийском, командовал миноносцем... ну, тут полно ненужных подробностей, хотя — как знать... Окончил Морской корпус в Санкт-Петербурге, потом офицерский класс учебного воздухоплавательного парка, два года назад... А год назад окончил в Севастополе авиашколу и получил звание «военный лётчик». Но этого ему мало — он задумал аэроплан собственной конструкции, для военных действий совместно с флотом. И этот аэроплан будут строить на рижском «Моторе».
— Тут нам Крот и пригодится.
— Да. Возьмите папку, Зайдель, подумайте, что из всего этого можно извлечь и что к этому можно добавить. Прикажите русским переводчикам посмотреть газетные подшивки за два года, может, имя вынырнет. И переправьте сведения в Ригу. Надо же, аэроплан — и вдруг «Дельфин»...
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Трудно говорить о важных делах под детский радостный визг. И это бы полбеды, если собеседник приятный. Но Лабрюйер не считал Енисеева таким уж приятным собеседником. Он всё время ждал подвоха. Не умел прощать Лабрюйер насмешек и вранья — а Енисеев и посмешище из него делал, и врал неоднократно.
Детей привели в фотографическое заведение по случаю Рождества, чтобы сделать семейные карточки: маменька сидит в кресле с вычурной спинкой, папенька стоит рядом, а детишки, числом шесть, приникли к ним справа и слева, старший мальчик вообще сидит на полу, младшая девочка у маменьки на руках. Сбоку, разумеется, нарядная ёлка со свечками, яблоками, шарами и пряниками. Выстроить всю эту компанию и добиться от возбуждённых крошек неподвижности — задача сродни Геркулесовым подвигам. С ней и пытался сейчас справиться Хорь.