Поэзия
Антон Евсеев
Евсеев Антон Владимирович, 07 января 1977 г.
Два высших образования – медицинское и химико-технологическое.
Родился и живу в Волгограде.
Работаю инженером на заводе.
Еще будучи школьником в 11-м классе заинтересовался тайнами, которые скрывает жизнь за своей поверхностью. Это было где-то в 1994 году.
Занялся духовным развитием (которым занимаюсь и до сих пор).
В процессе духовного пути было много открытий и удивительных событий, одним из которых стала возможность слышать строки стихов. Так я и пишу свои стихи – слушаю духовным слухом и записываю. Это своего рода послания из духовного мира в мир человеческий.
Пройтись «Другими берегами»Мировые сутры
Дождь хлестает который день…
Шестиугольных капель клинья.
Играют бликами солнце, тень;
Росчерки молний – линии.
Если все мысли мира взять
И собрать в дождевую тучу —
Молнии будут вечно сверкать,
Затевая вселенскую бучу.
А если их по секторам разместить,
Сочетая друг с другом мудро,
Можно сокровище получить,
Сотворив мировые сутры.
Такой процесс происходит сейчас
Во вселенских пространствах-сферах.
И во всей полноте он касается вас
В ваших собственных формах, мерах.
Оступились
Скопировали. Погнались за внешностью.
Поторопились. Пали жертвой поспешности.
Обознались. Не прониклись сутью сокровенной вед.
Потерялись среди сотен нестыковок-бед.
Не открылись Источнику всего добра.
Оступились, у себя и других правду отобрав.
Полуправдой, полуложью живут сейчас,
И открыт над ними неусыпный глаз.
То не Бога глаз, в нем не яркий свет —
Это просто страж для больных планет.
Композитор
Начало пути. И мотив не просчитан,
Каналы пусты, и не связаны нити.
Безумство огня не направлено в дело,
И хаосу мысли не видно предела.
Но дело пошло: композитор сыскался,
Котомку собрал и в дорогу собрался.
Ему предстоит прозябать на чужбине,
В огне полыхать, задыхаться в пучине.
Он всё победит. Только медные трубы
Его в этот раз беспокоить не будут.
Ведь он не студент. Его званье – Учитель,
Он – юных талантов бессменный водитель.
Он долго работал и жил за завесой,
Следя и внимая разыгранной пьесе.
Но пьеса ещё не дошла до финала,
И нота фальшивая вдруг зазвучала…
У пьесы единственный Критик и Зритель,
И Он же извечный театра Хранитель.
Не должно звучать исковерканным нотам.
Их нужно исправить. Хоть кровью и потом.
Задача Учителя – пьесу поправить
И вновь зазвучать гармонично заставить.
Заставить не силой, но лишь красотою
И сделать её гармоничной, простою.
Начало пути. Композитор собрался
И где-то в просторах земных затерялся…
Евгений Лейзеров
Набоковский «сквозняк из прошлого»[10]
«Я помню твой приход, растущий звон,
волнение, неведомое миру.
Луна сквозь ветки тронула балкон,
и пала тень, похожая на лиру»
Да, с музой он на равных говорил, —
как Пушкин в Болдине, так он в Берлине,
когда немели к ночи фонари
в безоблачной, воздушно-летней сини,
когда звучал напев: «О будь верна
острожной правде откровенья»,
тогда всходила полная луна
предвестницей благого провиденья.
И он входил, неведом, не знаком,
ответа ждал, перебирая сроки,
и оживал его далёкий дом,
и муза подтверждала:
«Вы – Набоков!»
Читая «Соглядатая» Набокова
Что мы знаем о собственном ракурсе,
как мы смотримся в мире других;
и какие готовятся казусы,
исходя из зачатков благих?
Нелегко совладать с самомнением,
не разрушив гранита надежд,
оказавшись в смешном положении
соглядатая без одежд.
Нет, с одеждами – рваными, ветхими,
с эго-вектором розничной лжи,
наблюдая мгновения редкие,
что несет нам проказница-жизнь.
«Арлекинов погонят его…»
«Ах, угонят их в степь
арлекинов моих…»
Арлекинов погонят его
степью выжженной на истребленье…
Дар писателя N… что с того? —
погребен со своим поколеньем.
И не будет торжественных слов,
разноцветье, увы, не в почёте
и Лолиты земную любовь
да инцест в растревоженном счете
погребут, стиль впотьмах раздавив,
наслаждаясь казенностью жизни.
Будет Серость стрелять по Любви,
арлекинов готовя для тризны…
Судьба Цинцинната
(читая «Приглашение на казнь»
Владимира Набокова)
Когда тебе никто не брат,
когда нет совершенства в мире… —
О, бедный, славный Цинциннат,
один, как перст, в огромном мире.
Один незаурядный ум, —
весь в размышлениях причинных,
и как легко от долгих дум,
что не страшна уже кручина,
что перешла в другой раздел,
сознанье, разрушая сходу,
и правит балом беспредел,
но гражданам такая ода
приятна внутренне вполне,
когда на мир, глядят, ликуя…
И Цинциннат – один в стране,
и – эшафот. И торжествуют
обыденность и бездуховность!
О романе «Машенька» Набокова
В этой книге, где Ганин тоскует
чередою отмеренных дней,
где он в памяти зримо рисует
образ Машеньки милой своей,
создавая в щемящем томленье
ту Россию…
вдогонку, взахлёб…
В этой книге живет вдохновенье,
горький опыт ошибок и проб…
О романе «Дар»
Предтеча цельному – связной роман,
в котором так свежи года и сроки,
в котором предвоенные тома
легли в основу имени «Набоков».
О «Дар» – напев! Да нет, скорее ключ,
скрипичный ключ для творчества поэта,
где воссиял звезды горящий луч,
когда уж близок, близок час рассвета.
Звезда над Волгой… Зина… и рассказ,
где тень Лолиты вовсе не случайна;
и так жива любовная тоска,
и Делаланд, как истина, как тайна.
О «Дар» – свободный, славный трубадур,
предтеча новизны в литературе,
одна из тех бессмертных партитур
на пьедестале пушкинской культуры!
Вослед «эпохе Пушкина»2 ИЮЛЯ 1977 ГОДА
А было всё, увы, не тем,
Что говорилось ли, писалось,
Он умер в продолженье тем,
Что наяву его касалось.
Он умер, растворив окно…
В горячечном, слепом волненье
Вся жизнь, как давнее кино —
Мельком,
вразбивку,
без «мгновенья»
Великой пушкинской строки,
Что так просилась к изголовью…
Набоков умер… как мелки
Детали частного злословья…
Когда в твореньях вновь, с Любовью,
Воскрес он Мастером строки!
Большая морская, 47
«По четвергам старик приходит,
учтивый, от часовщика,
и в доме все часы заводит
неторопливая рука»
В этом доме застыло движенье:
четверги не заводит рука
и давно отлегло дуновенье
запоздалого мотылька.
Всё уснуло, заснуло навечно…
Отменён ход прозрачных времён…
Время выдало на бесконечность
Омертвения зримый гормон.
И теперь псевдо-евроремонты
лишь усилили мертвый оскал,
и Набоков в лощёном афронте
в даль, – живую во снах, – ускакал…
«Во всей совокупности вещих явлений…»
Во всей совокупности вещих явлений,
двадцатому веку всегда вопреки,
грядет повсеместно писательский гений
отменным романом, зацепкой строки,
что так восхищает…
к тому же сравненья
никак не постигнут всю летопись книг:
стремительный Сирин венчает мгновенье
той пушкинской хватки – Шекспиру сродни!
Набоков и Пушкин
Набоков и Пушкин… – Как близки-
Далёки творенья у них,
Когда вдохновлённость российской
Словесностью пестует стих
И прозу брильянтовой пробы
(Есть разные пробы пера!),
Когда пропадают хворобы
И радугой жизнь – на «ура»:
С мазуркой,
с шампанским,
с балами
И – «бунт… беспощадный» к ней,
И к прошлому, к угольной яме
Тогда приближаться не смей.
Лишь есть подвенечное платье
Небесной России – сны
И боль ЕЁ всю, как принятье
Всех бед, всех страданий страны
Сумели так выразить в слове,
Что этих вершин их сейчас
Никто не сумеет (се – внове!)
Достигнуть хотя бы хоть раз!
«Непрестанно, незримо, подспудно…»
Непрестанно, незримо, подспудно,
А порою томительно, трудно,
Божий Дар открывается нам.
О, нелегкая эта обуза,
Как сверкает пронзительно Муза
Откровеньем по Слогу, словам,
Восполняя духовный пробел,
Соразмерный другим измереньям:
Кругом чтения, стилем, прозреньем,
Интеллектом представлен задел
Йоги Личности и не у дел
Дань расхожим российским ученьям,
Автор, вняв до конца ухищреньям,
Развенчал их бесовский удел.
«Санкт-Петербург – Берлин – Монтрё…»
Санкт-Петербург – Берлин – Монтрё…
Здесь Мнемозина соберёт… —
Эпоха, где наш Сирин рос,
Эпоха мира, войн и грёз,
Эпоха бабочек цветных,
Когда мужал заветный стих,
Когда романы вразнобой
Входили в свет благой тропой
«Защиты Лужина» и «Даром»,
И классиком пребыть недаром.
«Арлекины, признанья в созвучьях…»
Арлекины, признанья в созвучьях,
благообразный пласт на миру,
а потом выдают, что покруче,
шуткой – в заданный пошлостью «Круг».
Повелось так. Смотри «арлекины»,
Цинциннат, как и Лужин, вослед
создают этот мир, не безвинный,
словно гоголевский «Портрет».
«Санкт-Петербургом воплощённые…»
Санкт-Петербургом воплощённые,
что век Серебряный охватывал,
возникли здесь уединённые
Музей Набокова, Музей Ахматовой.
Возникли… перестройкой званные
в свой город юности и бедствий,
воспетые на вечность Анною
и Сириным – строфой нелестной,
но бьющей в наши положенья,
что так классически предсказаны.
Бывают странные сближенья
и с Пушкиным – Владимир, Анна…