Внезапное угрюмое молчание. Она что, обиделась на него за то, что он тогда не поехал в Калифорнию? Или это он обиделся на нее за то, что она обиделась? Уже не вспомнить. Во всяком случае, с Калифорнией явно было что-то не так. Что именно?
Вдруг она наклоняется и нежно целует его в губы.
— Эй? — шепчет он.
Она утыкается носом ему в шею. Он обнимает ее за плечо, притягивает к себе.
— Все-таки иногда тяжко, — говорит она, — жизнь какая-то плохо выносимая.
Значит, мир. Но, тем не менее, при случае Ребекка всегда готова припомнить Питеру все его прегрешения бог знает какой давности, каждую мелочь. Кто знает, может, он и сегодня совершил что-то такое, о чем ему аккуратно напомнят в июне-июле?
— Мм, — бормочет он, — в одном я теперь не сомневаюсь: Еленины очки, прическа и прочее — это все на полном серьезе, никаких шуток.
— Я всегда это говорила.
— Разве?
— Конечно. Ты просто забыл.
Такси останавливается у светофора на Шестьдесят шестой.
Вот они: Питер и Ребекка, уже отнюдь не юная чета на заднем сиденье (этого водителя зовут Абель Хибберт, он молодой, резкий, хмурый), прожившие вместе двадцать один год (уже почти двадцать два), относящиеся друг к другу с дружеским участием, хотя и не без иронии… Что касается секса, то его, конечно, меньше, чем раньше, но не то, чтобы совсем нет, не так, как у некоторых других известных Питеру пар с многолетним стажем, и, тем не менее, в его годы хотелось бы иметь побольше явных свершений, испытывать более глубокое и сильное удовлетворение от достигнутого. Хотя, если разобраться, все не так уж плохо, вовсе нет. Питер Харрис, насупленный ребенок, угрюмый подросток, обладатель нескольких неглавных призов, подошел к данному этапу своей жизни, имея определенное общественное положение, свое дело, любящую жену… Вот он едет домой, чувствуя на шее тепло ее дыхания.
Come sail away, come sail away, come sail away with me, ла-ла-ла-ла…[5]
Опять эта песня.
Светофор меняет цвет, водитель жмет на газ.
Смысл секса в том… У секса нет смысла.
Просто спустя столько лет могут возникнуть некоторые затруднения. Бывают ночи, когда чувствуешь, что… Как бы сказать… То есть, не то чтобы тебе так уж хотелось секса, но перспектива превратиться в этаких полусупругов со взрослой проблемной дочерью и добрыми, хотя и несколько язвительными отношениями, уже не предполагающими секса субботней ночью, после вечеринки с дегустацией хваленой эксклюзивной водки Елены Петровой и выпитой потом в ресторане бутылки вина, привлекает тебя еще меньше.
Ему сорок четыре. Всего сорок четыре. Ей нет еще и сорока одного.
Рези в желудке, конечно, не способствуют сексуальному пылу. Кстати, что это может быть? Язва? Как ощущаются первые симптомы?
Она ныряет под одеяло в трусах, майке "Ханес" с V-образным вырезом и в хлопковых носках (у нее круглый год, до самого лета, мерзнут ноги). На нем — белые обтягивающие боксеры. Они проводят десять минут с Си-Эн-Эн (в Пакистане взорвали грузовик, начиненный взрывчаткой, тридцать семь погибших; в Кении подожгли церковь, число жертв уточняется; в Алабаме какой-то ненормальный сбросил с двадцатипятиметрового моста своих четверых детей — про лошадь ни слова, но, конечно, это могло бы попасть только в городские новости), затем, после короткого перескакивания с канала на канал они натыкаются на "Головокружение"[6], на ту сцену, где Джеймс Стюарт привозит Ким Новак (версию Мадлен) в миссию, чтобы убедить ее, что она не реинкарнация покойной куртизанки.
— Надо выключить, пока мы не втянулись, — говорит Ребекка.
— Который час?
— Начало первого.
— Сто лет не видел этого фильма.
— Между прочим, лошадь до сих пор там.
— Что?
— Вот эта лошадь.
В следующем кадре Джеймс Стюарт и Ким Новак сидят в винтажной карете, а еще через секунду на экране возникает лошадь в натуральную величину, сделанная из чего-то вроде папье-маше.
— Я думал, ты о сегодняшней лошади.
— А… Нет. Забавно, когда происходят такие наложения. Есть специальное слово…
— Симультанность. Откуда ты знаешь, что лошадь еще там?
— Я там была. В этой миссии. Студенткой. Там до сих пор все точно так же, как в кино.
— Ну, может быть, сейчас ее уже нет.
— Давай выключим.
— Почему?
— Я слишком устала.
— Но ведь завтра воскресенье.
— Ты же знаешь, чем кончится.
— Что кончится?
— Фильм.
— О да. А еще я знаю, что Анна Каренина бросится под поезд.
— Смотри, если хочешь.
— Нет, если тебе не хочется…
— Я устала. Завтра весь день буду вареная. Ты смотри.
— Но ты ведь не сможешь спать с включенным телевизором?
— Я попробую.
— Нет, зачем, не нужно.
Они досматривают до того места, когда Джеймс Стюарт видит — думает, что видит, — как Ким Новак падает с колокольни. И выключают сначала телевизор, потом свет.
— Нужно как-нибудь взять диск, — говорит Ребекка.
— Обязательно. Потрясающий фильм. Удивительный.
— Даже лучше, чем "Окно во двор".
— Ты думаешь?
— Не знаю. Много лет не смотрела ни того, ни другого.
Они оба колеблются. Может быть, ей бы тоже хотелось просто уснуть? Не исключено. Всегда есть тот, кто целует, и тот, кого целуют. Спасибо, месье Пруст. Да, кажется, она бы предпочла пропустить секс. Почему она охладела к нему? Конечно, он набрал пару-тройку лишних килограммов вокруг талии. Да и его зад потерял былую упругость… А что, если она его разлюбила? Чем бы это было для него — трагедией или освобождением? Что бы произошло, если бы она отпустила его?
На самом деле это невозможно себе представить. С кем бы он разговаривал, ходил за продуктами, смотрел телевизор?
Сегодня тем, кто целует, будет он. Скорее всего, когда все начнется, она обрадуется. Разве нет?
Он целует ее. Она с готовностью возвращает поцелуй. С готовностью? По крайней мере, ему так кажется.
Сейчас ему уже, пожалуй, было бы трудно описать, что он чувствует, когда целует ее, вкус ее губ — уж слишком он смешался для него с его собственным. Он дотрагивается до ее волос, сжимает их в горсти и слегка тянет на себя. Первые несколько лет он обращался с ней грубее, пока не понял, что ей это уже не нравится, а возможно, и никогда не нравилось. Но все равно остались некие подобия прежних движений, как бы разыгрывание того, что происходило в те времена, когда все еще было внове, и они занимались любовью с утра до вечера. Впрочем, даже тогда Питер сознавал, что его влечение к ней — лишь часть более общей картины; до нее он знал более страстный (хотя и менее чудесный) секс с тремя другими женщинами: первая изменила ему с его соседом по комнате, вторая — с фовистами, а третья… третий роман был чистой нелепицей. Секс с Ребеккой был совершенно замечательным с самого начала, просто потому, что это был секс с Ребеккой, а значит, с ее мудростью, нежностью, глубиной — в общем, с тем, что, по мере того, как они все лучше и лучше узнавали друг друга, он затруднился бы назвать иначе, как полнотой ее бытия.
Она пробегает пальцами по его позвоночнику. Кладет ладонь на его ягодицы. Он отпускает ее волосы, сжимает согнутой в локте рукой ее плечи — он знает, что ей нравится, когда он крепко ее обнимает (одна из его фантазий о ее фантазиях: кровать исчезла, он удерживает ее на весу). Свободной рукой с Ребеккиной помощью он задирает ее футболку. У нее круглые маленькие груди (однажды, чтобы продемонстрировать величину, он приставил к одной из них бокал для шампанского; где это было — в летнем домике в Труро или в бед-энд-брекфест в Марине?), с годами ее соски слегка утолщились и потемнели — теперь они ровно с кончик его мизинца, а по цвету — как карандашные ластики. Когда-то они были меньше и розовее. Кажется. Питер из тех редких мужчин, которых не тянет к молоденьким женщинам, чему она отказывается верить.
Мы всегда беспокоимся не о том, о чем следует, не правда ли?
Он захватывает губами ее левый сосок. Бьет по нему языком. Она мурлычет. Это превратилось во что-то особенное: прикосновение губами к ее соску, и ее ответ, это музыкальное постанывание на выдохе, и короткая судорога, проходящая по ее телу, словно она сама не может поверить, что все это опять происходит. У него эрекция. Честно говоря, он уже сам не понимает, да, в общем-то, ему и не важно, когда он возбуждается сам по себе, а когда от того, что возбуждена она. Она крепко обхватывает его спину. До его ягодиц ей уже не дотянуться. Ему приятно, что ей нравится его зад. Он снова и снова кружит кончиком языка вокруг ее затвердевшего соска. Слегка постукивает пальцем по другому. Сегодняшняя ночь в основном будет посвящена ей. Это часто выясняется уже в постели (когда, кстати сказать, они в последний раз занимались любовью не ночью и не в постели?) И обычно связано с тем, кто кого целует первым. Стало быть, это ее ночь. В этом эротичность происходящего.
У нее жировая складка на животе, потяжелевшие бедра. Ладно. Знаешь, ты, Питер, тоже не порнозвезда.
Теперь его губы скользят вниз по ее животу, а подушечкой пальца он по-прежнему, только чуть сильнее, бьет по ее соску. Она издает негромкий удивленный вскрик. Она возбуждена, они оба возбуждены, и оба знают об этом; это чудо. Он перестает постукивать по соску, начинает ласкать его круговыми движениями, покусывает резинку ее трусиков, забирается языком под резинку. Лижет, нажимая не слишком сильно, но и не слишком слабо, волосы на лобке. Ее бедра подаются вперед, пальцы блуждают в его волосах.
Время приступать к решительным действиям и освободиться от одежды. Удобство брака в том, что теперь от вас уже не требуется, чтобы при переходе от одного этапа к другому не было швов. Постепенное разоблачение уже необязательно. Можно просто остановиться, снять то, что требуется снять, и продолжить. Он стаскивает боксеры через напряженный член и отбрасывает их в сторону. Поскольку это ночь для нее, он тут же снова ныряет обратно, как выясняется, еще до того, как Ребекка успела снять носки — она смеется. Он снова лижет ее лобок, пощипывает кончиками пальцев п