Над нами миллион высоты — страница 3 из 34

Смирин заметил, что Ахтан как-то необычно держит карандаш: указательный палец словно сведен. Поймав его взгляд, Ахтан объяснил:

— Был судебно-медицинским экспертом и как-то уко­лол палец. Едва не погиб. Действие птомаина — трупно­го яда...

Задумчиво потирая лоб, Смирин спросил:

— Так каково же ваше амплуа: ортопедия или судеб­но-медицинская экспертиза?

— Хирургия...

Смирин бросил взгляд на часы, заторопился:

— Нур Петрович, пора отдыхать. Я рано выезжаю на полеты.

— А врачу обязательно ехать?

— Полковому — обязательно...— Смирин провел Ахта­на в соседнюю комнату, где стояла койка для дежурного врача.— Ну вот, Вера постелила уже. Отдыхайте...

— Красивая девушка,— сказал Ахтан.

— Уже не один офицер пал жертвой,— ответил Смирин и пожелал коллеге приятных сновидении на новом месте.

3

Из медпункта майор Анутюнов направился в штаб эскадрильи. Зашел в канцелярию. Из класса через легкую фанерную дверь доносился голос Кудлача:

— Вы оторвались от ведущего и спокойно пришли на аэродром. Это в мирное время. А случись такое в боевой обстановке? Трудно сказать, чем бы кончилось. Послу­шайте, что было со мною. Однажды вылетели мы вдвоем. Ведущий — старший лейтенант Сергейчик, мой командир звена, ведомый — я. Держался я в паре хорошо, внима­тельно следил за своей задней полусферой. Облака про­били над линией фронта и повернули влево. "Внимание! Атакую "хейнкеля"!" — передал ведущий. Я туда, я сю­да — где этот "хейнкель"? А он по левому борту шел бомбить нашу передовую. От первой же очереди пушек Сергейчика "хейнкель" вспыхнул, завалился набок и по­тянул вниз хвост дыма. Меня поразила точность стрельбы ведущего — такое я видел впервые. И что вы думаете? Совсем недалеко из облака на полном газу вывалился вто­рой "хейнкель". Нас он не видел и сам лез в прицел. Что делать? Я забыл о ведущем. Подвел силуэт цели к пере­крестию и нажал гашетку. На правой плоскости выскочи­ли языки пламени. Дал вторую очередь. Пламя охватило весь правый мотор, и "хейнкель" пошел вниз. Я следил, куда он упадет. Вдруг в наушниках слышу: "Левую ногу! Левую! Атакует!" И тут же зеленые трассиры снарядов хлестнули по моей правой плоскости, по фюзеляжу. По­летела обшивка, за спиной что-то затрещало. Левый локоть так обожгло, что подумал — рука отлетела. Самолет кам­нем к земле, не слушается ручки управления. Я прижал­ся спиной к бронеспинке и вижу: "фоккер" уже выходит из атаки, а в хвост ему зашел Сергейчик. Упал я в боевых порядках наших войск, надолго угодил в госпиталь... Вот что значит не держаться ведущего!

Анутюнов открыл дверь в класс.

— Встать! — скомандовал Кудлач, шагнул к Анутюнову.— Товарищ майор, проводим разбор сегодняшних поле­тов эскадрильи...

Комэска пробежал глазами по лицам летчиков.

— Здравствуйте, товарищи!

— Драв... лам... товарищ майор!

— Вольно! Садитесь!

Анутюнов увидел на стене таблицу индивидуальной подготовки летчиков, подошел к ней.

— Много летали?

— Где там! — ответил Кудлач.— Облачность как при­жала к земле, так все время и держала на стоянках. В сложных условиях летали много. Общий налет тоже неплохой...

— А как молодежь? — обернулся Анутюнов к летчикам. За крайним столом увидел Макарова.— Все на земле сидите?

Макаров встал, улыбнулся:

— Уже вылетал самостоятельно...

— Сегодня сделал два полета по кругу,— добавил Кудлач.

— И как?

— Хорошо летал. В следующий раз пойдет в зону.

— Правильно. Скорее надо Макарова вывести из молочно-восковой зрелости. А как вы, Сидоркин?

— Стрелял по конусу. Получил четверку...

— Без меня вы тут не дремали. Почти полугодовую программу летной подготовки закончили,— сказал Анутюнов и — Кудлачу: — У меня вопросов нет...

Кудлач отпустил летчиков. Когда класс опустел, майор и капитан сели за передний стол.

— Ваши-то дела как? — спросил Кудлач.

— Запретили прыгать...

— А летать?

— Можно хоть сегодня садиться в самолет. Да и пора, а то... — Анутюнов не закончил, но Кудлач знал, что он хотел сказать. Майор всегда говорил, что летчик должен летать каждый день, иначе разучится, станет бояться скорости, высоты.

— А как нога?

— Срослась, да так, что на том месте больше уже не поломается. Что, не верите? Спросите у врача...— Анутюнов озорно улыбнулся.— Что здесь слышно?

— Будем переходить на скоростные самолеты. Командир полка полетел на совещание. Может, что-нибудь новенькое привезет...

Анутюнов в госпитале слышал от летчиков, что новые самолеты успешно проходят испытания и вскоре на них должны переучиваться полки.

— Один капитан видел вылет испытателя на новом са­молете. Вырулил, говорит, на старт, постоял, по команде сорвался и стрелой пошел вверх. Несколько секунд — и ни самолета, ни звука...

— Здорово! — не удержался Кудлач.

— Мы на пороге нового, это очевидно.— Анутюнов радостно огляделся. Он уже дома, в строю, рядом — заместитель, Кудлач. Майору не терпелось попасть на аэродром, ладонью ощутить холодок ребристой ручки управления, вырваться в высоту.

Одновременно встали из-за стола.

— Как дома? Марина работает? — поинтересовался майор.

— Все там же...

— Сашка подрос?

— Бегает в садик.

Прошли из класса в канцелярию.

— Вы были у Капустина?

— Сейчас иду...

Кудлач проводил Анутюнова до кабинета заместителя командира полка и возвратился назад. Собрал со стола плановые таблицы, спрятал в шкаф. Задумался над тем, о чем рассказывал комэска. Дал волю воображению. Вот он на старте, вырулил на той, новой машине. В наушни­ках — команда. Тронул сектор газа и пошел на взлет. Мелькнула земля и отступила вниз, потом пронеслась рваная облачность, и на чистом небе заискрилось весеннее солнце. Время от времени руководитель полетов с далекой земли спрашивал, где он находится, какова скорость. Он отвечал и видел, как меняет оттенки синева неба. Стрелка прибора скорости приближалась к цифре "3". Значит, он в три раэа превысил скорость звука...

Кудлач вышел на крыльцо. Там стоял дежурный, и в руке у него... синица! Капитан подставил пригоршни:

— Сыну покажу.

— Вы в перчатку ее...

Птаха очутилась в перчатке, и капитан пошел по аллее к детскому саду. Забрал сына и, выйдя на стадион, трях­нул перчаткой возле Сашиного уха.

— Ой, что там?

— Смотри...

Головка синицы с желтоватыми ободками вокруг глаз показалась из перчатки, Саша еще раз ойкнул, схватил отца за рукав:

— Дай мне!

Он держал пичугу в ладонях. Хотелось погладить ее, да руки были заняты. Поднес к лицу.

— Сини-и-чка!

Кудлач вспомнил свое детство. Когда-то и он вот так же радовался первому красногрудому снегирю, уго­дившему в силки. Было это давным-давно в маленькой полесской деревушке.

Глядя на сына, который все еще не мог прийти в себя от ликования, Кудлач вдруг увидел женщину в белой шляпке. Марина? Ну конечно, она... А кто это с нею? Инженер Петровский?..

Он поспешно перевел взгляд на Сашу.

— Подержал немножко? Вот и хорошо. Теперь сделай вот так... — Кудлач развел ладони в стороны.

Саша поднял перед собою синицу и повторил жест отца. Синица тенькнула и взлетела на верхушку березы. Саша молча смотрел ей вслед, потом громко вздохнул:

— Далеко полетела!

Между тем Кудлач увидел, что Петровский в обход ста­диона направился к штабу, а к ним по аллее шла Марина. Она была весела, лицо светилось от возбуждения. Кудлач ощутил, как в душу вползает неприятный холодок, даже растерялся.

Марина подошла, поцеловала Сашу.

— Что ты здесь делаешь? — Глаза ее странно бегали, ни на чем не могли задержаться.— Я так спешила!

— Туда? — Кудлач кивком показал в конец аллеи, от­куда она пришла.

Марина достала из-за манжета мехового пальто платок, вытерла сыну лицо.

— Что ты выдумываешь! Я у Сони была. Пошли, сынок...

— А папа мне синичку показывал...

Взяв сына за руку, Марина поправила белую шляпку на черных волосах и двинулась в сторону дома. Кудлач шел за ними поодаль и мучился догадками: "Неужели воз­вращается старое?"

На главной улице городка встретил Веру. Немного по­стояли. А когда капитан подходил к своему дому, Саша крикнул ему с крыльца:

— Письмо!

— От кого? — Кудлач взглянул на конверт: от Янки Чуба. Не забыл механик своего командира.

Вошел в дом, сел в мягкое кресло. Что и говорить, при­ятно после работы прийти домой, рассесться вот так, про­смотреть газеты, прочесть письмо однополчанина, человека, которого учил, воспитывал, с которым не один день и не одну ночь провел на аэродроме.

Механик демобилизовался осенью, а написал только сейчас: что-то ему нужно от командира. Кудлач наискось разорвал конверт.

"Уважаемый мой командир,— писал Янка Чуб округ­лыми буквами, сползавшими в конце строчки вниз.— Я вас вспоминаю почти каждый день, как старшего брата. Спа­сибо, что приучили нести службу, даже что на гауптвахту сажали, а потом, когда все пошло на лад, хвалили и гор­дились своим подчиненным..."

Далее механик откровенно делился своими мыслями, радостями, сомнениями. Сообщал, что работает на трактор­ном заводе в Харькове. Работа по душе, заработок — дай бог. Описывал квартиру, которую недавно получил, а главное — девушку, с которой дружил. И какая она из себя, и характер, и что девушка очень его любит. В конце спра­шивал совета, как ему быть.

— Марина! — позвал Кудлач.

Та вошла настороженная, выжидающая.

— Послушай и скажи, что ты думаешь. — Не глядя на жену, он прочел то место из письма, где говорилось о де­вушке. Марина стояла у окна, разглядывала этажерку.— Так что написать парню?

— Пока девушка его не бросила, пускай женится,— сказала Марина.— Чудак твой механик...

Она вышла. Кудлач стал читать письмо дальше. Там были строчки, больно задевшие его. Даже не хотелось ве­рить.

"Люблю и уважаю вас как летчика и человека, а пото­му хочу сообщить одну деталь. Перед самой демобилиза­цией однажды с ночных полетов поехали мы с инженером Петровским на техсклад, взяли запасные части и остано­вились на улице недалеко от вашего дома. "Кудлач на по­летах, а я тем временем заскочу к Марине — за поцелуем. Ждите меня",— сказал Петровский шоферу. Так что смот­рите, что там да как..."