Размышляя об этом, Смирин заметил, что стоянки вдруг ожили. Летчики направились к своим машинам, механики зашевелились проворнее, заканчивая готовить и осматривать самолеты. Метеоролог замер па месте. Что же произошло?
Из-за домиков ремонтных мастерских показалась зеленая "Победа". Ласточкой подлетела я бесшумно остановлась на рулежной дорожке прямо посередине стоянок.
Иа машины вышел командир полка полковник Дым. Окинув взглядом стоянки, взлетную полосу и западную сторону неба, он легко покачался на стройных, по-матросски широко расставленных ногах, на миг задумался. Верх смушковой папахи полковника Дыма был заломлен назад. Он на ходу сбросил темно-синюю летную куртку, шофер тут же подхватил ее.
Полковник остался в светло-желтой кожанке. Был он сейчас на зависть красив: среднего роста, стройный, широкоплечий, с острым взглядом карих глаз. Ступил несколько шагов в сторону стоянок, понаблюдал, как от самолета к самолету переходит Смирин, заглядывает в кабины, говорит с механиками. Врач проверял кислородное оборудование. Значит, техники и механики закопчили свою работу.
— Сми-и-рно! — громко скомандовал начальник штаба подполковник Твердохвалов и, вынырнув из-под самолета, подбежал к командиру полка. Размашисто козырнул, доложил, что люди и машины готовы к полетам, лишь после этого взглянул на низкую облачность и совсем тихо спросил:
— Будем летать?
— А чего ж мы сюда приехали? — вопросом на вопрос ответил Дым. У него было отличное настроение — за этот день многое собирался сделать. Собирался ввести в строй командира эскадрильи Анутюнова, которого долго не было в полку, выпустить молодых и подогнать общий налет по маршруту.
— Звонили от оперативного. Давали штормовое предупреждение,— несмело заметил Твердохвалов.
Дым круто обернулся к нему, весь подавшись вперед. Под черными насупленными бровями гневно сверкнули глаза.
— Стройте полк,— сдержанно приказал он.
— Станови-и-сь! — прогремел Твердохвалов, словно подхваченный бурей.
"Звонили, говорит... Кто мог звонить и, по сути дела, запретить полеты?" — размышлял Дым.
Он встал сегодня рано и, едва вышел на улицу, по одному ему известным приметам определил, что будет хорошая погода.
"И все же кто звонил? Астахов? Начштаба по голосу узнал бы командира соединения. А, кто бы ни звонил..."
Полк построился, и Дым направился к середине строя. Твердохвалов строевым шагом, с силой вбивая подошвы в бетонку, подошел и громко отдал рапорт. Полк дружно ответил на приветствие командира. Твердохвалов прошагал на правый фланг полка, а к командиру тем временем приблизился Смирин и о чем-то долго с ним говорил. Все знали: врач докладывает о состоянии здоровья летчиков. Но почему Дым, подняв брови, внимательно и настороженно посматривает то на строй, то на врача?
Твердохвалов не слышал, о чем они говорили, и без прежней лихости, но с навостренным ухом стал перемещаться поближе к командиру. Ему всегда казалось, что если кто-либо из старших офицеров разговаривал с Дымом, то непременно затрагивалась его персона. Такая подозрительность шла от того, что у подполковника не хватало грамотенки, летных знаний, в войну больше брал голосом да подвижностью. А теперь люди пошли с солидным образованием и культурой, и поэтому лучше на всякий случай держаться поближе к командиру, чтобы не дать себя в обиду.
— Всех опросил, проверил...— донеслось до Твердохвалова, и он с сомнением ухмыльнулся: "Когда же это врач успел всех опросить?"
Дым кивнул Смирину, а сам обежал взглядом строй второй эскадрильи.
— Капитан Кудлач, ко мне! — И сам пошел навстречу. Когда сошлись с глазу на глаз, командир полка сочувственно посмотрел на капитана, пожал ему руку.— Знаю. Первым делом надо успокоиться. В жизни разное бывает...
— Перегорело уже внутри, так что я не очень-то...
— Держите себя в руках, и, как сказал Лев Толстой, "все образуется".
— Спасибо.
— Ступайте в строй...
Дым вернулся на прежнее место и заговорил со старшим инженером полка. О чем они говорят? О самолетах? Твердохвалова самолеты мало беспокоили. Смирин — другое дело. Как только тот прибыл в полк и услыхал на построении голос начальника штаба, сразу сказал: "Настоящая иерихонская труба". Инженеры рассмеялись: в точку было сказано. А Твердохвалова долго мучила загадка этих слов. Хорошо это или худо — не знал. Потом все-таки спросил у старшего инженера. Тот долго хохотал, но в конце концов все же внес ясность.
Подле Дыма с плановыми таблицами появился майор Капустин. Стали говорить с летчиками о машинах, упражнении, о боковом ветре. Дым обратился к командиру второй эскадрильи майору Анутюнову:
— После разведки погоды полетим с вами. Макарова выпустит капитан Кудлач...
Анутюнов радостно кивнул.
На левом фланге второй эскадрильи в первой шеренге стоял Макаров. Когда Дым назвал его фамилию, лейтенант слегка подался вперед, весь превратился в слух.
— Погода сегодня должна быть летная,— посмотрел Дым в небо.— Сами видите,— показал на запад: тучи там разошлись, между ними проглядывала яркая голубизна.— Чтобы наши соображения на этот счет обрели законный характер, послушаем специалиста.— Дым жестом подозвал метеоролога.
Тот развернул карты, охарактеризовал погоду в их районе. В ста километрах севернее шел снег, на востоке была низкая облачность. И на юге не лучше — там ожидался шторм.
— Где шторм сейчас? — спросил Дым.
— Центр его обходит нас с севера.
— Что на западе?
— Облачность три балла, высота девятьсот...
— Какая у нас высота?
Взглянув на небо, метеоролог сказал:
— Четыреста метров.
Дым в свою очередь посмотрел на небо: с запада шла хорошая погода. Метеоролог достал из папки лист бумаги, подал командиру:
— Прошу подписать штормовое предупреждение...
Дым взял стандартный лист, еще раз отметил взглядом яркую голубизну на вападе, и глаза его решительно сверкнули. Капустин подставил ему планшет, и он красным карандашом поперек текста написал; "Метеостанция должна давать более точные прогнозы, помогать полку, а не тормозить его работу". В конце четко расписался.
— Пожалуйста,— отдал лист метеорологу.— У кого плохая погода, пускай сидят в классе, а мы будем летать. Вопросы есть? — обратился он к летчикам.
— Нет вопросов.
— По самолетам!
Дым сразу пошел к своей машине, на фюзеляже которой красной краской был выведен номер: "25". Разведку погоды командир всегда производил сам. Взвыл двигатель, и серебристый истребитель командира полка, добежав до старта, с ходу пошел на взлет. До стоянок долетел реактивный гул, дрожь прошла по земле, возвещая, что в полку начались полеты.
Пока командир полка сходил на север, потом повернул на запад и убедился, что оттуда действительно идет хорошая погода, на аэродроме работа не прекращалась. Кому идти в первый вылет, те садились в самолеты или связывались по радио с руководителем полетов. Техники еще раз протирали блестящие плоскости своих машин.
Над стоянками низко прошел самолет Дыма, возвращавшийся с разведки. Свечкой взмыл вверх над стартом, прошел по кругу и сел.
Анутюнов кивнул Макарову:
— Будьте внимательны. Сегодня в воздухе будет много самолетов,— и поспешил к Дыму. Вместе с ним сел в спарку и вырулил на старт. За ними шли самолеты первой эскадрильи. Над аэродромом уже голубело по-весеннему бледное небо, искрилось солнце.
Дым шел во второй полет. От первого, разведочного, он отличался тем, что теперь полковник сидел в задней кабине в качестве инспектора, или, как говорят в авиации, вывозил Анутюнова.
Майор взлетел так стремительно, что Дым с удовольствием завозился на сиденье и глянул за борт. Далеко внизу медленно проплывала земля, освещенная ярким солнцем. На горизонте ткалась мягкая дымка.
Пришли в пилотажную зону номер три.
— Начинаю,— сказал майор Анутюнов.
Сделал левый, а затем правый виражи. Дым смотрел за альтиметр и ловил показания прибора скорости. Летчик держал крен, скорость и высоту.
После левого разворота самолет пошел на петлю. Мелькнула земля, поплыло небо, потом снова показалась земля.
Вскоре машина была в высшей точке иммельмана.
"Ничего не скажешь, хорошо",— подумал Дым, ловчей усаживаясь на сиденье. И больше не интересовался показаниями приборов, а лишь следил за тем, как Анутюнов пошел на левый иммельман. На время забыл, что пилотирует командир эскадрильи, и, только увидав свои руки на замке парашюта, усмехнулся, поправил на плече лямку.
Майор бросил машину в пике. Дым наклонился вперед, едва не взялся за ручку управления. Со времен войны любил этот волнующий момент. Если истребитель пикирует с высоты, значит, где-то внизу под ним, в воздухе или на земле,— цель. Большой палец правой руки бессознательно искал гашетку пушек, а голова клонилась к тонкому перекрестию в прицеле.
Дым снова усмехнулся, откинулся на бронеспинку.
Боевой разворот влево... еще пикирование... бочки...
Анутюнов выполнял все в высоком темпе и очень точно.
Вот самолет выровнялся на прямой и пошел на аэродром. На посадке майор планировал на повышенной скорости, однако сел у самого "Т".
Анутюнов зарулил на запасную, вылез из самолета, помог Дыму снять парашют.
— Слушаю ваши замечания,— козырнул он.
— Замечания? — протянул Дым, глядя на пришедшую за ним "Победу".— И то: летать с командиром и не получить замечаний... Хорошо. Все хорошо.
Черный шлемофон резко очерчивал круглое лицо Анутюнова с решительно сжатыми губами. Губы раздвинулись в сдержанной улыбке.
— Планировали на повышенной скорости. Мне это понятно — давно не летали. На левом вираже, кажется, чуть-чуть потеряли высоту. Кажется... Точнее мог бы сказать только полковник Астахов. У него глаз — острее некуда. Все! У вас сегодня еще полет?
— Так точно!
— Можете идти...
Дым поехал на командный пункт.
Смирин, заметив командира, тоже направился туда. Поднимаясь по лестнице, услыхал из будки голос Дыма: