Не сразу решился и вопрос о подборе экипажа. Королев присматривался к каждому, кто входил в первый отряд космонавтов. Прикидывал, взвешивал, советовался. После долгих раздумий отобрал четверых: двоих для первого экипажа и двух дублеров. Попал в эту четверку и Алексей. В Леонове Королева привлекала живость ума. Это — первое. Второе — хорошее усвоение им технических знаний. Третье — характер. Собранный, волевой. Он наблюдателен, хорошо рисует, очень общительный, добрый, располагающий к себе человек. Смелый летчик. Прекрасно владеет современными реактивными истребителями, летает уверенно… И Главный конструктор пришел к решению: «Пожалуй, на выход можно готовить Леонова…»
Что касается командира корабля, то здесь выбор пал на Павла Ивановича Беляева: был командиром эскадрильи, имеет опыт командной работы, человек спокойный, неторопливый, очень основательный, делает все очень фундаментально.
Сочетание таких двух характеров, наверное, самое благоприятное…
Всем отрядом приехали в конструкторское бюро знакомиться с новым кораблем. Уже по первым рассказам Сергея Павловича я представлял себе его схему и предстоящую работу… Собралась большая комиссия. Главный конструктор подробно рассказал о задачах полета. Затем предложил мне произвести выход из кабины в шлюз и на площадку.
Признаться, я удивился и, может быть, поэтому довольно долго надевал скафандр. Наконец занял место в корабле и по команде произвел шлюзование. Я очень торопился — сильно волновался: за мной наблюдали десятки глаз членов комиссии и моих товарищей. Волновался еще и потому, что после опробования системы следовало дать заключение о возможности выполнения задуманного. Грамотное и обоснованное.
После двухчасовой работы я высказал Королеву свои соображения. Сказал, что выполнить эксперимент можно, надо только все хорошо продумать.
— Тогда начинайте работать! — сказал Сергей Павлович и шутливо добавил: — Только уговор: продумайте все с самого начала, не то… не попадайтесь мне на глаза!
Через день в плановом отделе сказали: «Беляеву и Леонову — полное медицинское обследование».
Главная фигура в Звездном — медик, врач. В этом утверждении преувеличения нет. От медиков зависит, сможет ли человек, закаляясь в испытаниях и тренировках, должным образом подготовить себя для полета, не сорваться от «перегрузок».
Для медиков сравнительно новое, но уже примелькавшееся выражение «адаптация человека к условиям космоса» развертывалось в широкую программу исследований. На трудные вопросы, с которыми они столкнулись во время подготовки экипажей к полету на «Восходе-2», в ту пору нельзя было найти ответа ни в одном справочнике, ни в какой литературе. Шел лишь третий год космической эры.
Началась непосредственная подготовка. По особой программе, на специальных тренажерах. И частые поездки в конструкторское бюро и на завод. Там шла «подгонка» экипажа к кораблю. Отливали ложементы— профилированные спинки для каждого космонавта, уточняли покрой скафандров, примерялись к выходному люку-лазу и креслам… Для медиков и космонавтов это были «натурные пробы», а для разработчиков— мучительный поиск «недостающих миллиметров».
Корабль «Восход-2», в отличие от трехместного «Восхода», имел не три, а два кресла — для удобства передвижения в кабине при выходе в открытый космос. Он состоял из гермокабины, приборного отсека и шлюзовой камеры. Этот своеобразный лаз в космос устанавливался на кабине корабля, люк с герметической крышкой открывался внутрь кабины с помощью электропривода или вручную. Так же открывалась и крышка второго люка в верхней части шлюза. Внутри его находились киноаппараты, система освещения, пульт управления, а снаружи — баллоны с воздухом для наддува шлюзовой камеры и с аварийным запасом кислорода.
Конструкция проходила окончательную отработку на предприятиях, а космонавты — в Центре подготовки. Их час настал задолго до полета. Когда скафандр и шлюз были готовы, Леонов, Беляев и их дублеры начали тренировки по выходу из корабля в земных условиях. В специально построенной термобарокамере Алексей и Павел «обживали» скафандры. В камере создавали низкое давление, низкую, приближенную к космической температуру. Скафандры эти нагрузки выдержали. Выдержали они и другие испытания.
И все-таки проблемы возникали на каждом шагу и у разработчиков, и у космонавтов. Приходилось, как говорили, «мудровать». Теории, на которую можно опереться, не существовало. Опыта по разработке кораблей со шлюзовой камерой — и подавно. Исходили в основном из здравого смысла и данных, полученных при запусках шести «Востоков» и одного «Восхода».
Надежность и удобство… Скафандр гарантировал безопасность с точки зрения защиты от перепада температур, глубокого вакуума, радиационного фона. Однако работать в нем было совсем не просто. Для того например, чтобы сжать кисть руки в перчатке, требовалось значительное усилие. Это на. земле, где есть «точка опоры». А в космосе? Алексей понимал, что только физическая закалка и выносливость могут стать его союзниками на этом этапе, только они могут помочь научиться работать в необычных условиях.
Примерял готовый скафандр. Поразили его белизна и новизна многих элементов. Почти торжественно облачали меня в новую одежду.
Все хорошо — и шлем, и ботинки, и система. Ничего не давит, не жмет… Завтра начнутся его испытания. Сам написал на гермошлеме: «СССР».
…Снова центрифуга. Сколько раз я уже вращался на этом чертовом колесе, но привыкнуть так и не могу.
Передо мной «крутили» Павла Ивановича. Ведь нам лететь вместе. Вместе, если ничего не случится. Будем надеяться, что так оно и будет.
Он интересного склада человек. В отряде его не сразу сумели понять — считали молчуном, замкнутым. А на самом деле он человек жизнерадостный. Большой оптимист, хотя прошел нелегкий жизненный путь. Справедлив и добр. На такого всегда можно положиться, не подведет. Самое ценное в этом человеке — честность, неподдельная смелость, благородство души.
Он не любит громких слов. Если давать ему задание и повторять при этом: «ответственность», «важность», «необходимость», считай, что нужного контакта не будет. Уж он-то сам знает, как нужно работать, как беречь время, как делать на совесть. И еще: он начисто лишен тщеславия.
Алексей верил в своего командира. Верил и любил его. На тренировках и занятиях, день за днем ему постепенно раскрывался этот «нетипичный» комэск, лишенный броской стати, металла в голосе, очень доступный, внутренне беспокойный, хотя по внешности этого никогда не скажешь — он сдержан и совершенно равнодушен к тому, какое производит впечатление на окружающих. В работе на тренажерах равного ему не было, Алексей знал это лучше других.
Не раз вдвоем с Павлом Беляевым они с начала до конца репетировали выход из корабля и возвращение. И эти тренировки тоже не были легкими, особенно когда они проходили в кабине самолета-лаборатории, делающего сложные фигуры в воздухе. То невесомость, то перегрузки, то вновь невесомость, и снова перегрузки. Кружилась голова, перед глазами шли круги, ломило тело. От напряжения дрожали руки, было тяжело дышать. Секунды казались часами. Это был поединок с техникой и самим собой. Поединок, который требовал его, Алексея, всего — до последней капельки сил и до последней клеточки мозга. И после этого часы работы в КБ. Во время подготовки к старту они ни на минуту не забывали требование Королева: действовать в тесном контакте с разработчиками. Вместе думали о компоновке пультов, конструкции замков на скафандре, устройстве соединительного фала.
Еще с того первого разговора с Главным конструктором Алексей был готов к тому, что придется очень напряженно работать, и он отдавал работе все: знания, опыт, волю.
…Столбик термометра ползет к плюс 25. Солнце накаляет асфальт. Бежит человек в теплом свитере поверх тренировочного костюма. Километр, второй, третий… Колотится сердце, пот застилает глаза, но бегун успевает заметить и причудливый изгиб ствола березы, и солнечный узор на земле от молодой листвы, и сучок, похожий на рога оленя… Все это повторится и завтра, и послезавтра.
Каждый день, придя на тренировку, он надевал скафандр и часами работал, пока не привык к нему, как привыкали рыцари к латам и тяжелым доспехам, как привыкают водолазы к своему костюму.
Близился день старта. Алексей ждал его. И в этом ожидании были нетерпение и некоторая тревога. Как-то будет там, в «открытом» космосе, как сработают все устройства, как справится он сам?.. Тревогу побеждала уверенность. Уверенность в успехе. Ведь все: и ракета-носитель, и корабль, и скафандр, да и все, что они возьмут с собой, — сделано надежно. И это уже доказано.
А в редкие минуты отдыха Алексей брал томик Циолковского и читал удивительную повесть «Вне Земли». Читал снова и снова, каждый раз восхищаясь гениальностью этого человека. Его книга была для Алексея своеобразной инструкцией в картинках, где он находил ответы на все «что» и «как».
Ночь перед стартом
Завтра старт. Накануне звонила жена. Она посылала привет, желала удачи. Неожиданно голос Светланы дрогнул, и как-то очень по-домашнему она сказала:
— Ты не тревожься, дома все хорошо!..
И эта простая, нечаянная фраза была ему сейчас всего дороже.
В домике, где космонавты, как и их предшественники, проводили предполетную ночь, тихо. Вспомнилась когда-то прочитанная фраза: «Люди тоскуют по самому разному, но более всего — задумывался ли кто-нибудь над этим? — более всего тоскуют по себе». Нет, он не тосковал. Напротив, настроение было приподнятым.
Завтра он полетит. Завтра! Он словно наяву увидел монтажно-испытательный корпус, стартовую площадку, все, ставшее обжитым и привычным за долгие дни пребывания здесь, на космодроме. Вроде бы ничего не забыто, все сделано…
Потом он вдруг увидел отчий дом, остро почувствовал запах смолистых бревен. Перед глазами причудливо перемешивались видения завтрашнего старта и картины далекого детства. Вот материнские натруженные руки. Вот он бежит босиком по росистой траве. Солнце кувыркается в лужах, звенит прозрачный ручей. Воспоминания детства властно оттесняют завтрашнее… Он слышит шепот сосен, шорох ржи, завораживающую песню жаворонка, звон отбиваемой вдалеке косы…