На счетмашине Арон считает сечение секции и силу воды. Это, в общем, гибель сотен людей, которые работают внизу. И Гиндин делает следующее. Он быстро всех людей выводит из секции и из котлована, то есть прекращаются все работы по сооружению Братской ГЭС, что, конечно, само по себе большое ЧП. Но Гиндин делает следующую замечательную вещь. Он велит принести ему в 58-ю секцию свет, стол и телефон и садится работать – в тулупе и в валенках. И вызывает добровольцев, и говорит: «Ребята, в общем, будем рисковать вместе. Я буду работать, и вы будете работать. Нужно забить секцию бетоном, закрыть ее вообще».
И вот эти два с половиной дня работала бригада Яковлева – нет, Яковлев – начальник участка был, а бригадир был Морахин или Муранов (потом в Узбекистан мы ездили его снимать), а Арон сидел, руководил стройкой. Телефоны, секретарша несчастная в тулупе, а эти – работали все, так сказать, под дамокловым мечом, ежесекундно рискуя умереть. Вот такие люди были раньше.
Дикие битвы Гиндина и Наймушина с Хрущевым из-за Братска сейчас звучат совершенно неправдоподобно. Хрущев сказал: «Станцию построите, и ток – в Иркутск». Ему говорят, что станция – такое колоссальное строительство, затраты таких миллиардов, людей, ресурсов – это должно быть опорным моментом нашего продвижения на восток, на север. Это – начало новой индустриальной базы, нужно там строить город. Но для этого нужны средства. Он говорит: «А там что у вас, степь или лес?» – «А там, – говорят, – Никита Сергеевич, тайга». Он говорит: «Вот замечательно, а я и не знал. А вы, – говорит, – ребята, топорики возьмите, да тайгу порубите, да постройте там город для обслуживания станции, чтоб там жили те, кто будет обслуживать станцию». И вот они и присоединившаяся к ним партийная организация Иркутска боролись с Москвой, с Госпланом, лично с Никитой за то, чтобы построить при Братске город и промышленные предприятия. И там построили в итоге, как вы знаете, огромный алюминиевый завод, который сейчас нас снабжает. Практически без братского алюминия мы бы сейчас были голы и босы.
Когда Гиндин стал строить аэропорт, приехал туда бывший председатель Госплана и сказал: «Что это строите?» – «А это будет полоса». Он говорит: «А это зачем? Станции не нужна полоса. У вас есть поляна в лесу, вот пусть туда Ан-2 прилетают. Нет, не нужно никакого бетона, никаких средств, никаких сооружений». И они, выкраивая из бюджета станции, обманывая…
Это была очень большая эпопея, кое-что из нее в фильм попало. Замечательные люди, мастодонты тех лет – это не петрушки, которыми можно было крутить, сказать – делай так – и он побежал – нет. Это были люди со своим собственным мнением, которые рисковали всем, отстаивали свое мнение, иногда и «перли на глотку».
Сначала фильм назывался «Семейный альбом». «Братск» замышлялся как один из эпизодов. Вообще «Семейный альбом» был задуман таким образом. Я взял четыре решения, от которых зависели судьбы тысяч, если не десятков и не сотен тысяч людей. Взял решение маршала Рокоссовского на Курской дуге (сейчас об этом пишут – но то не так, то через пень-колоду, то ничего не поймешь, – ерунда все, что пишут). Рокоссовский на свой страх и риск, основываясь на показаниях немецкого унтер-офицера, истратил пять шестых фронтового запаса снарядов без спроса Ставки, умышленно не доложив Сталину, практически положив свою голову на плаху. И истратил он эти снаряды в то самое время, когда немцы, выйдя уже из окопов, из укрытий, сосредотачивались в районе наступления. И он тогда разбил немецкую технику, именно тогда! Благодаря чему он вырвался на восемнадцать километров – и привет!
Вторым было решение Владимира Филипповича Трибуца во время отступления Сталина, которое стоило десятков тысяч жизней. Как поступить – так или этак? Так поступишь – умрут сотни тысяч; иначе поступишь – неизвестно, что будет…
Вот такой вот «Семейный альбом» вышел. Из этой картины ничего я, к сожалению, не снял. «Братск» только, то, как Гиндин с Наймушиным боролись за Братск.
«Наша биография. Год 1944» (1977) – проходная картина, видеофильм. Могу единственное рассказать, как «Наша биография» делалась… Вы даже не поверите мне. Представьте, это вот видеомонтажная площадью метров 150 или 200, в которой стоят два магнитофона фирмы «Ампикс». С памятью. «Кадры» стоят советские – на них никто не работает, на них иногда перегоняют пленку. Некачественные, в общем. Работают три группы одновременно. Одна группа стоит – курит вся в течение пяти часов. Вторая сидит за видеомагнитофонами, а третья спит за магнитофонами на раскладушках. Там у них стоит кофе, хлеб, что-то еще. Как только одна группа встает покурить (пять часов на табуретке просидеть – это тоже, знаете ли…), та, которая курит, бежит ставить свои ролики и начинает монтирку. Так примерно делали всю картину.
Я говорю о некоем энтузиазме, который присутствовал при создании этой серии. Серия очень большая – тридцать фильмов, а финансирование ее и снабжение было мизерное. Никто не понимал, не понимает и никогда не оценит этих трудов.
Вот интересная картина: «Хлеб легким не бывает». Снята она в 1979 году в Ставрополье. Я там познакомился с очень многими интересными и симпатичными людьми. Близко познакомился с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, в то время первым секретарем Ставропольского крайкома партии, ныне членом Политбюро. Там за время съемок я впервые понял, что такое сельское хозяйство современного мира как таковое и какие идеи существуют во всемирном, так сказать, сельскохозяйственном производстве, которое занято тем, что хочет перенести методы и принципы промышленного производства на сельское хозяйство. Вот это очень интересно.
Принята картина была, но по ряду соображений в эфир не пошла. Дело в том, что ее фактически ведет Горбачев – в роли первого секретаря Ставропольского крайкома. Но в тот день, когда она была сдана, состоялся пленум ЦК КПСС, который избрал Михаила Сергеевича секретарем ЦК. И она теперь реставрирована в качестве исторического документа.
Не могу сказать ничего плохого об этой картине – картина очень хорошая. Мы тогда много снимали в Ставрополье. Мы увидели зажиточный край, ели хлеб, который я вообще, наверное, не ел за всю свою жизнь. Я понял, что это – хлеб, а то, что мы едим, это нечто совершенно другое. Это, оказывается, дико вкусно! Это дико вкусный продукт и, наверное, крайне питательный и калорийный. Мы ели куличи, которые выпекают люди у себя дома, куличи, на которые садится баба вот таким задом и встает с него, а он вырастает вновь, возвращаясь в свои формы. То есть это действительно сказка – твердые пшеницы, которые растут в Ставрополье, дают потрясающий хлеб.
Как раз с Горбачевым сняли мы одну чрезвычайно забавную сцену. Дело в том, что он сам в шестнадцать лет получил орден Трудового Красного Знамени за работу на комбайне и на тракторе. Он из сельской семьи, очень небогатой – мы впоследствии были в его доме, в этом селе, где он жил. На этом основании я и уговорил Михаила Сергеевича приехать в ученическую бригаду.
Школьники в Ставропольском крае вместо того, чтобы летом дурака валять, пионерские песни учить, работают в школьных бригадах, зарабатывают деньги, получают профессию, действительно занимаются делом. Вот такая пигалица водит трактор КТ-700 или КТ-701, пашет вовсю на поле. Ездят они на своих собственных мотоциклах, которые покупают на заработанные деньги – до тысячи рублей. И эти ребята – по четырнадцать-пятнадцать лет – совершенно другой идеологии, чем городские «джинсики». Это уже, так сказать, мужички. Они уже знают цену удара в челюсть, они знают цену деньге, они знают цену ночи – это уже мужики.
И вот мы приехали в такую бригаду. Я взял одну девочку, которая как раз на тракторе работает, – вот такая девочка! Работает на тракторе «Кировец» и комбайне. И говорю:
– Знаешь, когда Михаил Сергеевич приедет, скажи: «Михаил Сергеевич, вы – старый тракторист, комбайнер, пойдемте со мной», – залезь на комбайн и попроси его сесть за рычаги.
Ну, в общем, приехал Горбачев, мы стали снимать. И наставник-бригадир, который работает с колхозной бригадой детей, говорит: «Вот этот парень собрал четыре тысячи, этот парень собрал девять тысяч, этот – десять тысяч…» Горбачев спрашивает: «Кто – десять тысяч?..» – «Вон, Гусев». Стоит этот чувырло, вот с такими волосами (если б наш председатель увидел, его бы инфаркт хватил сразу), волосы до плеч, майка у него с «Битлами». Собрал десять тысяч зерна за лето. Горбачев говорит: «Как фамилия?» – «Гусев». Гобачев: «Вот, Гусев, учти, в 1946 году за десять тысяч давали Героя Соцтруда». Замечательно.
Наконец моя девочка говорит: «Михаил Сергеевич, пойдемте за компанию…» Он говорит: «Пойдем». Они залезли в комбайн. Мой оператор Юра Завадский вскочил на нож и снимает прямо через стекло. Она говорит: «Ну, садитесь за руль». Горбачев: «Нет, нет, нет, нет, нет, я все забыл, садись-ка ты». Она села. Он спрашивает: «Как гидравлику поднять?» Она подняла. «О, – говорит, – здесь гораздо лучше, вот я работал на старом комбайне…» В общем, получилась совершенно замечательная, непосредственная сцена. И ребята тоже извлекли помощь из его приезда: он подбросил им запчастей, по-моему.
Занимался я еще и тем, что изучал так называемый штатовский метод. Это тоже горбачевское начинание. Я раньше думал, что ипатовский метод связан с каким-то Ипатовым, который много намолотил, – типа Стаханова. Оказалось, что все это не имеет никакого отношения к стахановскому труду. Я с Горбачевым дважды говорил о том, что само название «ипатовский метод» несколько дискредитирует идею, потому что у нас привыкли так: «работаем по-ипатовски», «по-злобински», привыкли привязывать к каким-то ударникам. А ипатовский метод не имеет ничего общего с ударниками – это перенос методов промышленного производства в сельское хозяйство. То есть он ломает рамки совхоза, колхоза, он ломает рамки района. Область или большой регион сразу могут оперировать большими массами и техники, и людей, как одним целым. И они убирают урожай за тридцать часов. Вот в чем дело. В общем, эта картина меня научила тому, как делается хлеб.