— Доверять тебе? Разумеется. Как только вернешься в город, увидишь в газетах, как меня зовут, и описание, и как я одет, и сколько мне лет. Я не крал этих денег, но я — то не могу напечатать описание человека, который мне нужен: имя Чол-мон-де-лей, профессия — обманщик, толстый, носит кольцо с изумрудом, — засмеялся он печально.
— Смотрите-ка, мне кажется, я ехала сюда с таким человеком. Никогда бы не подумала, что у него хватит духу…
— Он только агент, но дай мне только до него добраться, и я вытрясу из него…
— Почему бы вам не сдаться полиции? Не рассказать, что произошло?
— Чудесная идея! Сказать им, что друзья Чолмонделея приказали убить старого чеха. Сообразительная девочка.
— Старого чеха?! — воскликнула она.
В кухню проникало чуть больше света, туман поднимался над жилым районом, над израненными полями.
— Уж не хотите ли вы сказать, что об этом самом все газеты твердят? — спросила она.
— Об этом самом, — сказал он с мрачной гордостью.
— И вы знаете человека, который это сделал?
— Как себя самого.
— И Чолмонделей в этом замешан?.. Это значит, что все ошибаются?..
— Они в газетах ни капельки не знают об этом.
— А вы знаете и Чолмонделея?.. Тогда, если вы найдете Чолмонделея, войны не будет?
— А мне плевать, будет война или нет. Мне только нужно узнать, кто меня провел. Я хочу рассчитаться, — объяснил он, глядя на нее через комнату, держа руку у рта, чтобы скрыть губу, замечая, что она молода, раскраснелась и хороша собой, не питая к ней большего личного интереса, чем волк, глядящий из клетки на откормленную, ухоженную суку по другую сторону решетки. — Война людям не повредит, — продолжал он. — Она покажет им, что к чему, она их заставит попробовать своего собственного лекарства. Я знаю. Для меня всегда была война.
Он дотронулся до пистолета.
— Меня сейчас одно заботит, как заставить тебя молчать в ближайшие двадцать четыре часа.
— Ведь вы меня не убьете? — спросила она затаив дыхание.
— Если другого пути не будет… — сказал он. — Дай мне подумать немножко.
— Но ведь я буду на вашей стороне, — умоляла она его, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что можно кинуть, разыскивая лазейку, ведущую к спасению.
— Никого нет на моей стороне, — возразил Рэвен. — Я это уже выучил… Понимаешь, я урод. Я и не притворяюсь, что я один из твоих красавчиков. Но я образованный. Я придумывал разные штуки… — Он добавил быстро: — Я трачу время зазря. Мне пора идти.
— Что вы собираетесь делать? — спросила она, поднимаясь на ноги.
— Ну вот, — сказал он разочарованно. — Опять ты перепугалась.
Он глядел на нее с другой стороны кухни, направив ей в грудь пистолет. Он умолял ее: «Не нужно бояться. Эта губа…»
— Мне все равно, какая у вас губа, — сказала она в отчаянии. — Не такой уж вы урод. У вас должна быть девушка. Она заставит вас забыть о губе.
Он покачал головой.
— Ты так говоришь, потому что перепугалась. Меня этим не проведешь. Но тебе не повезло, не повезло, что я тебя выбрал. Ты не должна так бояться смерти. Нам всем придется помереть. Если будет война, ты все равно помрешь. Это сразу, и быстро, и не больно, — говорил он, вспоминая раздробленный череп старика — такой была смерть: не труднее, чем разбить яйцо.
— Вы хотите убить меня? — прошептала она.
— Да нет же, — сказал он, стараясь ее успокоить. — Повернись и иди к той двери. Мы найдем комнату, где я смогу запереть тебя на несколько часов.
Он смотрел на ее спину. Он хотел застрелить ее, но не хотел делать ей больно.
— Вы не такой плохой. Мы бы могли стать друзьями, если бы встретились не так. Если бы это была дверь на сцену. Вы встречали девушек у двери на сцену? — спросила она.
— Я? — удивился он. — Никогда. Они бы на меня и не взглянули.
— Вы не уродливый, — сказала она. — Уж лучше эта губа, чем уши, как цветная капуста, как у тех парней, которые думают, что они крепкие мужчины. Девушки с ума сходят по ним, когда они в трусах. Но в костюмах они выглядят глупо.
Рэвен думал: «Если я застрелю ее здесь, то кто-нибудь может увидеть ее через окно. Я застрелю ее наверху, в ванной».
— Давай двигайся, — сказал он.
— Отпустите меня к вечеру. Пожалуйста. Я потеряю работу, если не приду в театр, — попросила она.
Они вышли в маленькую чистенькую переднюю, которая пахла краской. Она сказала:
— Я достану вам билет на представление.
— Иди, — сказал он, — вверх по лестнице.
— Стоит сходить.
На лестничной площадке было три двери. Одна из них была застекленной.
— Открой дверь, — сказал он, — зайди внутрь.
Он решил выстрелить ей в спину, как только она переступит порог. Затем ему останется только закрыть дверь, и ее не будет видно.
Далекий голос зашептал за закрытой дверью его памяти. Воспоминания никогда его не мучили. Он не думал о смерти: глупо бояться смерти в этом пустом ветреном мире. Он спросил хрипло:
— Ты счастлива? Я имею в виду, ты довольна работой?
— Нет, не работой, — сказала она. — Работа — это не навсегда. Как вы думаете, кто-нибудь женится на мне? Я надеюсь.
Он прошептал: «Заходи. Посмотри в окно». Его палец дотронулся до курка.
Она послушно прошла вперед. Он поднял револьвер. Его рука не дрожала, он сказал себе, что она ничего не почувствует. Ей не стоило бояться смерти. Она подняла висящую на боку сумочку. Он обратил внимание на старую изысканную форму вензеля — кружок из гнутого стекла и внутри него инициалы «Э.К.»…
Дверь закрылась, и голос сказал:
— Извините, что я привез вас сюда так рано, но мне придется допоздна задержаться в конторе…
— Ничего, ничего, мистер Грейвс.
— Итак, вы называете это премилым домиком?..
Когда Энн обернулась, он опустил пистолет. Она прошептала беззвучно: «Быстро сюда». Он подчинился, но не понял и готов был выстрелить, если она закричит.
Она увидела пистолет и сказала:
— Уберите. С этой штукой вы только наживете неприятностей.
— Твои чемоданы в кухне, — напомнил Рэвен.
— Я знаю.
Они вошли через переднюю дверь.
— Газ и электричество, — послышался голос, — подведены. Десять фунтов сразу. Подпишитесь под пунктирной линией и ввозите мебель.
Четкий голос, который вязался с пенсне, высоким воротником и редкими прилизанными волосами, произнес:
— Мне надо будет обдумать.
— Пойдемте посмотрим верх, мистер Грейвс.
Они услышали, как те пересекли прихожую и поднялись по лестнице. Агент говорил не переставая.
— Я буду стрелять, если ты…
— Молчите, — сказала Энн, — ни слова. Послушайте, у вас эти деньги с собой? Дайте мне две пятерки.
Он заколебался, и она прошептала настойчиво:
— Нам придется рискнуть.
Агент и мистер Грейвс прошли в большую спальню.
— Вы только подумайте, — говорил агент, — ситцевые обои.
— Стены звуконепроницаемые?
— С помощью особого процесса. Закройте дверь.
Дверь закрылась, и голос агента продолжал приглушенно, но отчетливо:
— И в коридоре вы не услышали бы ни звука. Эти дома строились специально для семейных.
— А теперь, — произнес Грейвс, — я хочу посмотреть ванную.
— Не двигайся, — пригрозил Рэвен.
— Да уберите вы пистолет, — сказала Энн, — будьте самим собой.
Она закрыла дверь в ванную и подошла к двери в спальню. Дверь открылась, и агент сказал с немедленной галантностью человека, известного во всех барах Ноттвича:
— Так-так. И кого же мы видим?
— Я проходила мимо и увидела, что дверь открыта. Я собиралась как раз зайти к вам, но не думала, что вы встаете так рано.
— Всегда на месте для молодой леди, — ответил агент.
— Я хочу купить дом.
— Подождите, — возразил мистер Грейвс, молодой, в черном костюме, бледное лицо которого говорило о недосыпании, о детях в маленьких прокисших комнатах. — Вы не можете этого сделать. Я осматриваю дом.
— Мой муж прислал купить его.
— Я первым пришел сюда.
— Вы его купили?
— Я должен его осмотреть, не так ли?
— Вот, — сказала Энн, показывая две пятифунтовые бумажки. — И теперь я должна…
— Подписаться под пунктирной линией, — подсказал агент.
— Дайте мне подумать, — просил мистер Грейвс, — мне нравится вид отсюда.
Он подошел к окну, за которым лежало вытоптанное поле, простирающееся под тающим туманом к грудам мусора на горизонте.
— Тут как в деревне, — произнес мистер Грейвс, — полезно для детей и жены.
— Извините, — сказала Энн, — но вы же видите, что я готова заплатить и подписаться.
— Документы? — спросил агент.
— Я принесу во второй половине дня.
— Разрешите, я покажу вам другой дом, мистер Грейвс.
— Нет, — возразил мистер Грейвс, — если я не могу получить Этот дом, другой мне не нужен.
— Ну что ж, — сказал агент. — Этот вы получить не сможете. Кто первый пришел, тому и карты в руки.
— До свидания, — сказал мистер Грейвс и понес свою жалкую, узкогрудую гордость вниз по лестнице. По крайней мере он мог быть доволен, что никогда не соглашался на замены, хотя всегда опаздывал к тому, чего хотел в самом деле.
— Я пройду с вами в контору, — сказала Энн, — прямо сейчас.
Взяв агента под руку и повернувшись спиной к ванной, где стоял в ожидании темный, загнанный человек с пистолетом в руке, они спустились вниз, в холодный облачный день, который благоухал для нее, как летний, потому что она снова была в безопасности.
«Что сказал Аладдин.
Как приехал в Пекин?..»
Весь длинный ряд покорно, с утомленной живостью наклоняясь вперед, повторил: «Чин-чин». Они репетировали уже пять часов.
— Так не пойдет. Искры не вижу. Начинаем снова: «Что сказал Аладдин…»
— Скольких они уже прикончили? — спросила Энн соседку, переводя дыхание. — «Чин-чин».
— О, по крайней мере полдюжины.
— Я рада, что попала сюда в последнюю минуту. Две недели такого. Благодарю покорно.