Сокгу хотел выпендриться, обещал показать, как едет на велосипеде, не держась за руль, но упал и после этого спокойно повел ее велосипед. Когда они вышли на окраину города, цепь велосипеда заскрежетала громче. Время шло, и, прежде чем все оставшееся заржавеет и исчезнет, нужно было как можно скорее выудить то, что можно было спасти. Именно поэтому Наин предложила Сокгу отвезти его домой после додзё. Сокгу, подумав, что ослышался, сначала потер ухо пальцем, но потом осознал, что за этой щедростью кроется что-то другое, и послушно последовал за ней. Правда, все же попытался окликнуть ее, откашлявшись. В его голосе чувствовалась решимость, словно он готовился к чему-то важному.
Вместо того чтобы отозваться, Наин встала перед Сокгу, преградив ему путь. Разговор, который она планировала завести, был не из тех, что можно беззаботно вести на ходу. Сокгу удивленно отступил на несколько шагов назад.
– Я знаю, что тебе нравится Хёчжон-онни.
На лице Сокгу сразу отразилось признание этого факта без всякого отрицания. Заикаясь, он спросил, откуда она узнала. Наин чуть не ответила, что это и так всем известно, но сдержалась. Если бы она раскрыла, что все в курсе, равноценный обмен информацией не состоялся бы.
– Ты же знаешь, я всегда все быстро замечаю.
– О чем ты говоришь? Ты вообще не замечаешь ничего.
– Правда? Тогда, наверное, и Хёчжон-онни уже все знает. Если я позвоню и спрошу…
– Эй-эй-эй, постой!
Сокгу поспешно остановил ее за руку, тянущуюся к карману за телефоном. Она не упустила момент и другой рукой сама схватила Сокгу.
– Может, обменяемся информацией?
Сокгу не смог вырваться и только удивленно вытаращил глаза. Для него это был неожиданный поворот. Но вроде бы он решил дослушать ее до конца, подумав, что Наин не издевается и не вымогает что-то, а действительно предлагает обмен информацией. Наин аккуратно убрала руку Сокгу со своего запястья и достала из кармана фотографию.
– Вот, смотри.
Как только она добралась сегодня до додзё, то первым делом взяла фотографию. Хотя она и понимала, что это невозможно, ее тревожило, что Квон Тохён может догадаться о ее планах, проникнуть в кабинет директора и уничтожить фотографию. Истине нужна была наклейка «Осторожно, хрупкое». Точнее, нельзя было вообще позволять кому-либо к ней прикасаться, так что следовало бы обклеить ее наклейками с изображением черепа. В противном случае истина слишком легко могла потеряться, испортиться или поблекнуть в руках других людей. Наин хотела бы спрятать улики в подземном бункере, недоступном для посторонних, пока не соберет их все воедино. Но это было невозможно, и истина оставалась крайне уязвимой. Увидев фотографию, Сокгу резко посерьезнел. На его лице появилась непреклонная решимость, и лишь в глазах читалась усталость.
Но поговорить все равно было нужно.
– Мне нужно спросить тебя об этом.
Сокгу, с трудом оторвав взгляд от снимка, посмотрел на Наин и улыбнулся. Это была запоздалая попытка сделать вид, как будто он не понимает, о чем речь.
– Где ты нашла эту фотографию? Я думал, что потерял ее.
Когда Сокгу попытался вырвать у нее снимок, Наин увернулась и спрятала его обратно в карман.
– Вы ведь были друзьями, не так ли? Ты и те двое.
– Мы вместе ходили в додзё. Когда с кем-то проводишь много времени, вы становитесь друзьями.
Сокгу, казалось, внезапно вспомнил давно забытое и сказал, что эту фотографию сделали, когда он выиграл соревнование. Но не упустил возможности добавить, что это было так давно, что он почти ничего не помнит. Он пытался отстраниться. Отступить от прошлого к настоящему, от тех двоих к самому себе.
Наин обдумывала сказанное Сокгу и пришла к выводу, что те двое, по крайней мере, знали друг друга не только в лицо. Сокгу, заметивший ее задумчивость, начал заметно волноваться.
– Я правда ничего не знаю.
– Как ты можешь говорить, что ничего не знаешь, если я еще ничего не спросила?
Сокгу замолчал. Казалось, он чувствовал, что с каждым словом все больше загоняет себя в угол.
– Поздно уже. Я пошел. Ты тоже будь осторожна.
Сокгу без колебаний развернулся и пошел по дороге, по которой они пришли. Наин крикнула ему вслед:
– Трус. Тебе от этого легче?
Если бы ее спросили, действительно ли она так думает о Сокгу, она бы ответила «нет». Тем более что улица была почти не освещена фонарями, так что фигура Сокгу, утопающая в темноте, выглядела не столько жалкой, сколько грустной. Это зрелище вызывало сложные и противоречивые чувства. В порядке ли был сам Сокгу? Надо было сначала спросить об этом. Ведь он потерял близкого друга. Но вместо этого Наин спросила:
– Тебе не жаль Пак Вону?
Сокгу остановился и обернулся.
– Что ты знаешь, раз так себя ведешь? – Его голос звучал напряженно.
– Если я скажу тебе, что я знаю, ты скажешь мне правду?
– Мне нечего тебе сказать.
– Врешь.
– Прошло два года.
– Всего два года.
Наин подумала, что это и есть тот момент, о котором говорила Чжимо. Момент, когда слова могут что-то изменить. Нельзя его упускать.
– Если оставить все как есть, пройдет двадцать лет. И тогда ты действительно ничего не сможешь сказать.
Сокгу молчал. В темноте было трудно различить его выражение лица. С одинаковой уверенностью можно было сказать, что он смотрит как на Наин, так и на что-то другое.
Через некоторое время Сокгу сердито заговорил:
– Не знаю, что ты видела или слышала, почему вдруг заинтересовалась этим делом, но не пытайся играть в детектива лишь из любопытства.
– Тогда помоги мне, чтобы я не выглядела дилетанткой.
– Почему я должен тебе помогать?
– Ты же говорил, что вы втроем дружили.
– Но почему именно ты? С какой стати ты спрашиваешь меня об этом? – Голос Сокгу звучал колюче. Но говорил он так скорее обороняясь, чем угрожая. Наин не ожидала, что Сокгу легко согласится помочь, но также и не предполагала, что он будет настолько насторожен. Голова у нее разболелась. Затягивать разговор было бессмысленно. Стоило воспользоваться малейшей возможностью, пока Сокгу полностью не закрылся.
Наин задумалась на мгновение. Она прикидывала, как может отреагировать Сокгу на ее слова, насколько вероятно, что Сокгу причастен к происшествию, и насколько тяжело будет сказанное ею. Сможет ли она нести ответственность за свои слова? Смогут ли они решить ситуацию? Действительно ли это лучший выбор?
– Я все видела.
Наин посмотрела Сокгу прямо в глаза и произнесла:
– Я знаю, где Пак Вону.
Если все было предопределено заранее, то Сокгу тоже был на месте преступления. Но пока оставалось непонятно, добрый он или злой, союзник или враг. Чтобы выяснить это, Наин спросила его напрямую. Сокгу сделал шаг вперед под уличный фонарь. Увидев его на свету, она поняла: он не зло и не враг. Сокгу выглядел опечаленным.
Он действительно скучал, как оказалось. Наин это принесло облегчение.
Пак Вону был необычным ребенком. Он всем говорил, что в детстве встретил инопланетянина. Раньше это можно было оправдать богатым воображением, но с возрастом такое объяснение уже не подходило. С возрастом появляются темы, о которых не следует говорить, и одна из них – инопланетяне. Когда Пак Вону исполнилось четырнадцать, о нем пошли слухи. Говорили, что он сошел с ума от шока после смерти матери или что у него есть какие-то психические отклонения. Дети постепенно начали избегать странного мальчика. Сокгу сказал, что как раз примерно в то время Пак Вону и Квон Тохён тоже стали отдаляться друг от друга.
Глава 12
Мирэ узнала, что ее мама и папа познакомились в университете, где оба присоединились к студенческой рок-группе Howl, и очень удивилась. Она выразила свое удивление так громко, что люди в кафе стали оборачиваться на них. Папа, похоже, посчитал ее реакцию забавной или же просто с головой ушел в воспоминания о тех временах, потому улыбнулся. На его подбородке виднелась небрежная щетина. Мирэ сначала подумала, что он был слишком занят и не успел побриться, но оказалось, что отец решил отрастить бороду. Однако его борода была далека от стильной и густой и больше напоминала усы старого бюрократа из эпохи Чосон. Или усы сома. Хотя Мирэ хотелось сказать, чтобы он не отращивал бороду, она этого не сделала. В конце концов, если папа хочет отрастить бороду, какое значение имеет чужое мнение? Тем более кто смог бы переубедить человека, который в свои сорок восемь лет решил продолжить учебу и собирался поехать за этим в Германию? Не стоило тратить силы. Важно то, что ее мама и папа встретились благодаря рок-группе. Она знала, что они познакомились в университете, но факт, что их свел рок во всех смыслах этого слова, оказался для нее неожиданным и забавным.
«Изменить мир с помощью музыки» – таким был лозунг Howl. Члены группы играли на поломанных бас-гитарах, гитарах и барабанах, которые уже нельзя было починить. Папа Мирэ думал, что это символизировало их страстное отношение к музыке. Мирэ спросила, почему студент художественного факультета вдохновился страстной игрой на инструментах. Папа просто сказал, что ему нравятся слова «страстный» и «изменить», и улыбнулся. Такие понятия, как «страсть» и «перемены», действительно хорошо ему подходили.
Оказалось, что студенческий музыкальный клуб, который, как думала Мирэ, занимался рок-концертами, на самом деле объединял активистов, призывавших к борьбе за права человека. Иногда они действительно устраивали концерты или ходили на чужие рок-выступления, но тратили на это лишь около десяти процентов своего времени. Консервативная университетская администрация ненавидела перемены, реформы и протесты. Чтобы выжить в условиях строгого надзора, членам клуба нужно было прикрытие, и они выбрали рок-группу, просто потому что основатель клуба и первый его президент любил рок. То есть никаких особых причин для выбора именно рок-направления не было. Они не врали, что хотят изменить мир с помощью музыки. Просто вместо того, чтобы играть на инструментах, члены клуба брали их с собой на протесты.