Мирэ и Хёнчжэ предполагали, что у Наин были какие-то проблемы. Другие объяснения ее странному поведению не приходили им в голову. И хотя не в характере Наин было распространяться о своих проблемах, они решили быть настойчивыми и выяснить все, что их волновало. Они пришли к ее дому, но не застали там никого. Тогда они заглянули в «Бромелию», но и там было закрыто. Наин не отвечала на звонки, и они начали волноваться, что дело серьезнее, чем они думали. Не зная, как поступить, и тревожась, они повернули назад и побрели по сорок третьему шоссе обратно в город.
Когда они услышали громкий крик неподалеку от горы Сонёнсан, то сразу узнали голос Наин. Они, конечно, испугались, но в то же время почувствовали облегчение – они нашли ее. Может, она поранилась, лазая по горам, или поссорилась с кем-то или случилось что-то еще. Мирэ и Хёнчжэ побежали на звук, заодно пытаясь сообразить, куда первым делом звонить за помощью.
Они никак не ожидали, что, добравшись до места, увидят ослепительное синее сияние, охватывающее всю гору, и стремительно растущие кусты, цветы и травы. И уж точно не могли представить, что в самом центре этого феномена окажется Наин.
Глава 19
Сим Чоннёль изначально не был таким ленивым типом, думала Кёнхе, наблюдая, как тот зевает прямо в лицо заявителю, ожидающему у окна для приема посетителей в коридоре. Конечно, даже по внешнему виду заявителя было ясно, что он все еще пытается найти своего пропавшего сына и, возможно, хочет либо попросить у него прощения, либо осыпать проклятиями и угрозами. Поэтому безразличие Чоннёля можно понять, но все же раньше он был другим. Десять лет назад, как помнила Кёнхе, Чоннёль бы с криком набросился на заявителя, предупреждая, что если тот и дальше продолжит досаждать следствию, то может схлопотать себе неприятности. Он развел бы такой крик и шум, что заявитель убежал бы. Тогда в сердце Чоннёля жила страсть, он горел своим делом и инстинктивно чувствовал, в какой пожар может превратиться даже маленькая искра. Он не мог игнорировать свои чувства. Когда-то. Теперь мог.
Все это осталось в прошлом. Тогда старшие коллеги говорили, что если он будет так напрягаться в начале, то быстро выгорит, и что они видели много таких горячих, но угасших людей. Поэтому Кёнхе ожидала, что его страсть к работе однажды угаснет. Но удивило ее, во-первых, то, что эта страсть горела дольше, чем она предполагала, а во-вторых, что, когда этот период прошел, страсть Чоннёля не просто угасла, а полностью исчезла. Не оставив хоть капли тепла в его сердце.
Чоннёль монотонным голосом повторял слова заявителя, записывая их в бланк для обращений. Он сказал, что свяжется с ним, когда будет назначен ответственный детектив, но Кёнхе знала, что, скорее всего, коллега этого не сделает. Она дождалась, когда заявитель уйдет, и постучала по косяку открытой двери. Чоннёль, почесывая спину лежавшей рядом щеткой, невнятно пробормотал что-то, что могло быть приветствием вперемешку с зевком. Кёнхе положила папку с документами на стол коллеги. Чоннёль бросил безразличный взгляд на папку, а потом перевел его на коллегу.
– Кажется, в материалах дела чего-то не хватает, не проверишь?
Чоннёль наконец-то взял папку. Кёнхе, сдерживая гнев, медленно выдохнула, наблюдая за тем, как он небрежно переворачивает страницы щеткой.
– Не знаешь, что именно пропущено?
– Как я могу помнить все дела?
– Ты должен помнить хотя бы те, на которые был назначен в качестве ответственного детектива. Тем более что работы у нас не так уж много. И если уж каждый день пьешь так много энергетиков с витаминами, то тем более будешь помнить, верно?
Чоннёль, который полулежал в кресле, услышав слово «энергетик», выпрямился.
– Протокола допроса нет.
– Протокола допроса?
Лицо Чоннёля на мгновение побледнело. Хотя это было всего лишь мгновение, Кёнхе заметила, как уголки его рта нервно дрогнули, как неловко он опустил щетку на стол, как его глаза забегали по комнате, будто он пытался что-то вспомнить, пока руки нервно листали бумаги. Наблюдая за этими невольными сигналами, Кёнхе решила не верить следующим словам Чоннёля.
– Других документов по делу я тоже не нашла. Только этот клочок бумаги. Разве за утрату документов не положен штраф?
Когда человеку нужно что-то скрыть, он начинает говорить совершенно нелепые вещи. Например, мужчины, застуканные в женском туалете, сразу бросаются утверждать, что перепутали его с мужским. Или пойманные на взятке депутаты на пресс-конференции заявляют СМИ, что не знали, что так получится, или убийцы утверждают, что убили из-за любви, – все они говорят одинаково нелепые вещи. Оправдания Чоннёля сейчас органично вставали в тот же ряд.
– Э-э-э, это было неважно, поэтому я забыл сохранить документы. Протокол допроса тоже не был важен, наверное, я его потерял?
Для Кёнхе слова Чоннёля прозвучали как полный вздор. Она вспомнила, как мошенники говорят, что не собирались никого обманывать, но кто-то просто попался им на пути, – и это утверждение и то казалось более правдоподобным, чем оправдания Чоннёля. Видимо, мысли Кёнхе отразились на ее лице, потому что Чоннёль поспешил заверить ее, что дело совершенно не стоило беспокойства – ни тогда, ни сейчас.
– Отец ребенка поднял лишний шум, а в конце концов выяснилось, что мальчик пошел к другу, так что я даже не стал рассматривать это дело. Никто ведь не умер, что тут расследовать. Тогда я взял показания из чистой формальности.
– Сим Чоннёль.
– Да?
– Не имеет значения, важное ли это дело или нет, ты говоришь так, будто это вообще тебя не касается. Кто-то может подумать, что ты просто болтаешь, как обычный соседский мужик, слушающий новости, а не как ответственный детектив.
Присутствовавшие при их разговоре коллеги украдкой поглядывали то на Кёнхе, то на Чоннёля. Хотя они знали, что Кёнхе права, некоторые считали ее манеру говорить с коллегами слишком жесткой, но никто не осмеливался возразить. Они понимали, что спорить с Кёнхе бесполезно, и просто сочувствовали Чоннёлю.
– Вот здесь четко сказано: не «отец ребенка», а Пак Вонсын. Ты сам это записал. Понимаю, что прошло уже два года, но не мог бы ты говорить о пострадавших с уважением? Именно из-за таких, как ты, мы потом выслушиваем критику от журналистов.
– Ладно, хватит уже…
Чоннёль замолчал. Кёнхе взяла папку с документами со стола.
– Ты хочешь поговорить здесь или за чашкой кофе?
Хоть по форме это и был вопрос, ответ уже был предопределен. Чоннёль без возражений поднялся со своего места.
Они купили кофе в автомате в зоне отдыха полицейского участка. Чоннёль дул на напиток, хотя, как постоянный покупатель кофе из автомата, знал, что он не такой уж горячий. Так он пытался оттянуть момент, когда Кёнхе начнет разговор. Папка с документами по-прежнему была зажата у нее под мышкой. Держа бумажный стаканчик обеими руками, Кёнхе перешла к делу:
– Где ты все спрятал?
В этот момент Чоннёль как раз собирался сделать глоток и, услышав прямой вопрос, обжег рот.
– Ой-ой-ой, – промычал он, высовывая язык, чтобы остудить, и посмотрел на коллегу с обидой. – Спрятал? Что я спрятал? Ты говоришь очень странные вещи.
– Тогда уничтожил? Это было бы еще большей проблемой.
– Уничтожил? Да нет, просто другой сотрудник взял бумаги на время!
– Какой другой сотрудник? Кто мог взять только протокол допроса?
Чоннёль, вероятно, понял, что Кёнхе будет задавать вопросы бесконечно, если он продолжит отвечать, поэтому решил развернуть ситуацию на сто восемьдесят градусов:
– Постой-ка, мой черед. Почему ты вдруг принесла это и задаешь вопросы?
– Выглядит так, что именно ты брал показания у трех студентов, которые последними видели пропавшего старшеклассника. Если они последними имели контакт с пропавшим, то эти показания очень важны. Так почему ты позволил другому сотруднику взять оригинал, а не копию?
– Почему ты не отвечаешь на мой вопрос?
– Ты ответишь на мои вопросы, если я отвечу на твои? Ладно. В последнее время снова стало звучать имя Пак Вону, листовок в округе стало еще больше. Я решила посмотреть, как тогда было зарегистрировано дело, но обнаружила, что в нем отсутствует только протокол допроса.
Кёнхе не дала Чоннёлю возразить и продолжила:
– Но чем больше я об этом думаю, тем страннее это кажется. Семнадцатилетний парень уходит из дома, и ты вызываешь подростков на допрос? Это мог бы сделать молодой и энергичный Сим Чоннёль, но не нынешний Сим Чоннёль. Вот я и решила спросить тебя напрямую.
Чоннёль не проронил ни слова, пока не допил кофе с молоком, сидя на скамейке. Кёнхе терпеливо ждала. Чем дольше длилось молчание, тем яснее становилось, что Чоннёль скрывает что-то серьезное. Чоннёль тоже знал, что затяжное молчание не в его пользу. Тем не менее он молчал. Изначально дело Пак Вону казалось Кёнхе незначительным, но теперь она изменила свое мнение.
– Он взял карту Пак Вонсына, своего отца. Поэтому, скорее всего, это был побег.
– Когда я проверила карту, оказалось, что она не использовалась два года.
Можно было бы просто уйти, отмахнувшись, что больше сказать нечего, но, когда дело касалось Кёнхе, все менялось. Чоннёль это знал. Если бы он ушел от ответа сейчас, то Кёнхе бы начала копать, как будто это ее собственное дело. Короче говоря, он оказался в тупике. Может быть, в таких случаях лучше признаться честно. Чоннёль на мгновение задумался, а потом решил быть откровенным:
– Да что с тобой вдруг? Это было два года назад. Разве у нас есть время искать всех пропавших детей? Я вчера тоже писал отчет и не спал…
– На нем была школьная форма, – перебила его Кёнхе. – Где ты видел, чтобы парень, который планирует побег, уходил из дома в школьной форме, которая бросается в глаза? – Прерывистый голос Кёнхе ясно давал знать, что ее гнев вот-вот вырвется наружу. – Зачем тогда он взял карту отца, если не собирался тратить ни воны?
– Кёнхе, сейчас уже нет смысла в этом копаться, потому что тогда ничего серьезного не произошло. В тот момент мы сосредоточились на том, что он взял карту. Так ведь? Ты говоришь о транзакциях по карте спустя два года после его исчезновения, а тогда прошло всего несколько дней. Наверное, он просто не успел ее использовать.