Почему Чжимо не рассказала ей об этом? Может, посчитала, что в этом нет необходимости? Наин почувствовала, как у нее сдавило грудь. Слово «вымирание» казалось нереальным. Она должна грустить? Но для того, чтобы чувствовать грусть, безысходность должна быть связана с ее жизнью напрямую, а сейчас это не так. Возможно, ей придется покинуть это место. Скоро она отправится куда-то еще. Как и на чем они будут перемещаться в космосе, Наин не знала, но если они уже однажды прибыли сюда, то переместиться в другое место не составит труда. Все уйдут? Вряд ли. Она ведь слышала, что перед тем, как они прибыли на Землю, те, кто не захотел переселяться, остались на своей родной планете и погибли вместе с ней. Если и сейчас обойдется без принудительной эвакуации, то только те, кто захочет, покинут Землю. Обдумав это, Наин почувствовала, как ее быстро бьющееся сердце начало успокаиваться. Она не хотела уезжать. Ей трудно было представить, что она оборвет все свои связи здесь. Но захочет ли Чжимо остаться здесь, так же как и она? Наин не была уверена.
Когда-то, когда люди шептались о Чжимо, Наин казалось, что тетя выглядит одинокой. Ей не хотелось соглашаться с чужими словами, но так оно и было. И то, что Наин отворачивалась, не делало эту реальность менее явной. Когда же Чжимо была счастлива? Конечно, она всегда говорила, что счастлива, что ей весело и что она находит умиротворение в цветочном магазине, но она редко долго стояла перед зеркалом или с удовольствием выбирала обувь для выхода. Возможно, Чжимо говорила, что ей не одиноко, просто потому что не знала, что такое одиночество. Как она сама говорила, большинство людей делают вид, что понимают, но на самом деле знают очень мало, так что Чжимо могла просто не знать, что такое одиночество. Это означало, что и Наин тоже могла не знать. Но так или иначе, Наин искренне надеялась, что Чжимо любит это место так же сильно, как и она. Иначе придется выбирать между Чжимо и друзьями, и это будет ужасно.
– Но ведь мы родились в конце концов, – сказал Сынтэк, улыбаясь, как будто утешал ее.
Наин не была уверена, можно ли принять это как утешение, и неловко улыбнулась в ответ. Они долго говорили о растениях, о звуках, которые те издают, не возвращаясь к теме их возможного отъезда, и время уже подошло к полуночи. Когда Наин встала, сказав, что уже поздно, и начала собираться, Сынтэк тоже поднялся, чтобы помочь ей задвинуть стул. И Наин спросила его:
– Так у тебя теперь есть?
– Что?
– Мобильный телефон.
Сынтэк кивнул, и они обменялись номерами прямо на месте. На выходе из магазина Наин взяла со стола одно из объявлений о пропавшем старшекласснике и протянула его Сынтэку. Он спросил, что это, а потом, пробежав глазами по листку, аккуратно сложил его и убрал в карман. Наин долго смотрела вслед Сынтэку, надеясь, что он не исчезнет внезапно, как в прошлый раз. Но Сынтэк просто неспешно удалялся.
Закрыв дверь «Бромелии», Наин немного помедлила. Если пойти налево, то она придет домой, а если направо – то к горе Сонёнсан. Она знала, что идти в горы после полуночи опасно, но в итоге повернула направо.
Наин спросила у Сынтэка, почему он отправился именно в Канаду. Сынтэк ответил, что, хотя Миллер и жил там, главной причиной была необходимость скрыть свет. Для этого подходили места, куда не доходят люди и где поблизости нет мест их обитания. Этот свет – ту самую силу, которую Наин видела прошлой ночью, заставившую землю вокруг «Бромелии» светиться синим, – Сынтэк называл «взаимопомощью».
– Земля и растения подпитывают нас, а мы накапливаем их энергию в своих телах, чтобы в определенный момент, когда придет время прорастать, мы могли бы вернуть эту энергию земле и растениям.
Наин не смогла понять это сразу, и Сынтэк объяснил проще: они используют одну и ту же энергию, которую можно обменивать по необходимости. Он сказал, что нужно идти в лес после захода солнца. Спокойно устроиться в укромном местечке, где никто и ничто не будет мешать, и тогда в какой-то момент земля начнет светиться синим. Так земля будет поглощать энергию внутри Наин. Это может показаться страшным, но бояться не стоит. Будет приятно. Энергия не исчезнет, ее просто станет меньше, и поэтому это должно происходить ночью, когда растения спят. Если делать это днем, то можно потерять слишком много энергии. Но земля и растения никогда не причинят вреда, они обеспечат уютное убежище, чтобы Наин могла чувствовать себя спокойно, ведь там был ее дом до того, как она проросла.
Лесная тропа, которую вытоптали жители деревни, тайком ходившие за дикими травами, была довольно крутой. Это вообще едва можно было назвать тропой – всего лишь немного утоптанная от частых шагов земля. Наин поднималась в гору, используя растущие по обеим сторонам кусты в качестве опоры. Вокруг нее постоянно слышался непрерывный щебет.
Когда она схватилась за ствол одного дерева, оно, кажется, проснулось и зашуршало листьями, что-то тихо говоря. Вскоре окружающие растения тоже начали перешептываться, как будто вели разговор. Возможно, они спрашивали, кто она такая и как ее зовут. В любом случае они не звучали враждебно. Как говорила Чжимо, хоть их язык кажется непонятным, легко понять, что они чувствуют. Сейчас растения вокруг приветствовали Наин.
Летняя ночь была жаркой даже после захода солнца. От крутого подъема тело Наин быстро разогрелось. Она остановилась, чтобы стереть пот со лба тыльной стороной ладони.
Она вспомнила, как после окончания средней школы зимой поднималась сюда с друзьями, чтобы любоваться звездами. А в другую ночь она обнаружила на горе подходящее укромное место, о котором говорил Сынтэк, – тогда они с Чжимо собирали здесь травы. Наин добралась до небольшой лесной полянки и сначала присела в траву, а потом опустила все тело в ее мягкие объятия.
Лежа на спине, Наин смотрела на небо, усыпанное звездами. Летний треугольник[5] ярко выделялся на фоне множества других звезд, и от его одной вершины можно было разглядеть созвездие Орла. Наин глубоко вздохнула. В этот момент деревья, которые непрерывно шептались вокруг нее, внезапно замолчали. В тишину вплетались звуки ночных насекомых, стрекотание цикад вдалеке и крики сов. Наин закрыла глаза, вдыхая запахи земли, травы и влажного летнего воздуха.
Хотя она и не признавалась в этом Сынтэку и Чжимо, Наин все еще не могла поверить в правду о себе до конца. Некоторые слова казались ей ложью, другие – достаточно правдоподобными. Доказательством того, что она не землянин, а представитель расы Нууб, пришедшей из далекого космоса, были молодые побеги, растущие из ее пальцев. Но ей было трудно поверить, что она может обмениваться энергией с растениями Земли или что их раса находится на грани вымирания.
Ее тело, лежащее в траве, постепенно расслаблялось. Наин чувствовала себя так, словно укуталась в пушистое одеяло после только что принятой ванны или задремала на кушетке у окна под солнечными лучами. Она забыла, что находится на склоне горы, ей просто захотелось спать. Когда шепот растений возобновился, Наин медленно открыла глаза.
Она была поражена. Фантастическое зрелище льющегося отовсюду синего света восхитило ее. Земля и деревья окрасились в синий цвет, листья и цветы расцвели, получив новую жизненную силу. Побеги стремились ввысь, выпуская крупные и крепкие листья, а цветы широко раскрывались, потрясая стеблями. Наин с улыбкой наблюдала, как синий свет передает ее энергию деревьям и растениям.
И вместе с этим светом откуда-то шел голос, зовущий ее. Мягкий приятный голос.
Глава 4
Как только Мирэ вошла в дом, то сразу же услышала сигнал входящего сообщения.
«Я ушла. Не забудь поесть».
Она помнила: мама говорила, что вернется на рассвете, но на самом деле точно сказать было нельзя. Если она вернется рано, то это будет на рассвете, а если поздно, то утром следующего дня, а если еще позже, то только вечером следующего дня. Мирэ выключила экран, не ответив, но прежде, чем она успела снять обувь, пришло еще одно сообщение. Очень короткое.
«Дегустация».
Не раздумывая, Мирэ снова обулась и вышла из дома. Она только что вернулась из школы и была очень голодна.
В какой-то момент Йоханна, самая близкая подруга ее мамы, стала ей ближе, чем сама мама. Йоханна говорила, что Мирэ легче общаться с ней, потому что она моложе, но на самом деле Йоханна была всего на четыре года моложе мамы и на восемнадцать лет старше Мирэ. Тем не менее Йоханна казалась ей скорее сестрой, чем «тетей» со стороны.
Почти никто не воспринимал Йоханну на ее возраст. Люди думали, что ей около двадцати, максимум тридцать. Йоханна выглядела моложе благодаря своей внешности, но Мирэ считала, что большее значение тут имели ее одежда и вкусы. Йоханна стремилась к комфорту и естественности. Она предпочитала легкую одежду, и ей это очень шло. Вот почему люди не могли с ходу определить ее возраст. Йоханна не была привязана к одежде, которую нужно носить в определенном возрасте или которую можно носить только по достижении этого возраста. К тому же в ее речи не было и намека на назидательный взрослый тон, поэтому, общаясь с ней, Мирэ ощущала, что разговаривает с подругой или сестрой, с которой у нее небольшая разница в возрасте. Поэтому со временем она все больше общалась с Йоханной, а не с мамой; казалось, это было неизбежно.
Мирэ проверила входную дверь ресторана – закрыто – и обогнула здание. На парковке стояло несколько машин сотрудников, а рядом со служебным входом были аккуратно сложены большие мешки с мусором, собранным за день. Со стороны служебного входа пробивался слабый свет. Дверь оставили открытой, чтобы Мирэ могла войти, потому что ее отпечаток пальца не был зарегистрирован в кодовом замке. Мирэ взялась за ручку, открыла дверь и сразу услышала голос Йоханны.
В пустой кухне были только Йоханна и сушеф. Последний, сложив руки на переднике, сдержанно кивал каждый раз, когда Йоханна заканчивала фразу. Хотя та говорила тихо, по атмосфере было понятно, что сушеф получает выговор. Йоханна всегда критиковала людей мягко. Мирэ знала лучше всех, что сказанные таким тоном слова могут нанести серьезный внутренний урон, даже если это незаметно снаружи.