— А я дальше нашего райцентра не была. А зачем?
Здесь это «а зачем» — норма.
Да, каждый здешний крестьянин — новосёл. Бродяга, кочевник, переселенец. Набродь. Каждая весь, община переходит на новое место каждые 20–30 лет. Но — целиком общиной! «Всё своё ношу с собой». Даже кошек, вошек и тараканов переселенцы тащат в своих узлах. И на новом месте для них ничего существенного не меняется. Они — «всем миром». Они весь «свой мир» — тащат с собой. Как улитка — свою ракушку.
Но в найм идти надо не «миром», а поодиночке или малым коллективом. «Мобильность трудоспособного населения». Один из важнейших показателей организации общества. В американском налоговом законодательстве есть отдельная скидка: «из налогооблагаемой базы вычитаются расходы на проезд на собеседование при поиске работы. При условии, что дальность поездки более 100 миль». В моей России… Много ли попадалось людей, кто может съездить за полтораста вёрст, договориться там о месте работы, и потом каждый день ездить туда на службу? По нашим дорогам. Или быстренько и достаточно дёшево снять поблизости жильё? С нашим строительством.
Не нанять мне здесь мастера. Потому что поодиночке здесь не нанимаются. Не принято.
Найм командой, артелью? Да, вот это единственная реальная форма. С кучей туземных заморочек. Например — профессиональная. Артели бывают всего нескольких профессий: строительные, включающие землекопов, плотников, извозчиков, каменщиков… Гуртовщики — летом. Лесорубы — зимой. Гребцы — от ледохода до ледостава. Всё. Ни кузнецы, ни скорняки, ни ювелиры, например, артелями не ходят. Соответственно, навыка найма у них нет. Кузнецу наняться на службу в боярскую усадьбу… Да они меня просто не поймут!
Человек нанимается на время. Типа: от Покрова до Пасхи. Тогда подённая оплата и… смотри выше Тургенева. Сдельная, сдельно-премиальная формы оплаты отсутствуют.
Найм бессрочный, который-то мне и нужен, в здешней реальной жизни очень легко переходит в «найм без ряда». Тогда, по «Русской Правде», вольный работник превращается в холопа. Здесь это понимают и на это не пойдут.
Возможен не найм работника, а покупка товара. Закажи, заплати, подожди, забери. Нормальный ремесленник работает не на рынок, а на заказ. С предоплатой и без возврата некондиции. «Кот в мешке» как эталон… Смотри выше Слепакова.
Факеншит! Да что я «велосипед изобретаю»! Есть же Ленинское «Империализм как высшая стадия…»! Перемещение производства к потребителю, «вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров» — это империализм. Осталось каких-нибудь семь столетий подождать. А до тех пор мастера будут сидеть там, где им удобнее, а не там где мне.
Сдвинуть этих людей с насиженного места, заставить сменить образ жизни, пойти в наёмники… Или — «смертной угрозой», или — фанатичной идеей. По Некрасову и его железной дороге:
«Труд этот, Ваня, был страшно громаден —
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Он-то согнал сюда массы народные.
Многие — в страшной борьбе,
В жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе».
Так мне что — молится «о пришествии глада и мора»?! Чтобы наступила «смерть курной избе» нужно дождаться нового «Голодающего Поволжья»? Или самому устроить вариант «Голодомора»?! «Чем хуже — тем лучше» — главное правило прогресса человечества?! Как-то мне это… обидно, что ли… За хомнутых сапиенсов.
Нет, потом-то, конечно, кто-нибудь умилиться:
«Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю…
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою…».
Кому-то и «всё хорошо», кто-то и «родимую Русь» узнал, а мне это — делать… Интересно, а какой интенсивности/продолжительности должен быть голод в России, чтобы не только железные дороги, но и шоссейные — нормально построили?
Ладно, до «чугунки» ещё дожить надо. Ищем мастеров в усадьбу боярскую, типовую.
Итого: найди человека и оцени его душу. Не понимая что. Прикинь его профпригодность, не знаю как. И испугай его так, чтобы он пошёл за тобой. «Испугай» — не знаю чем. Потому что за серебро он задницу не поднимет. Вам не приходилось находить ответ, «тыча пальцем в небо»? Вероятность благоприятного исхода представляете? А теперь та же самая вероятность, но в кубе…
«Кто ищет — тот всегда…». Как пионер. Особенно подтягивает штаны, вытирает нос и подхватывает дрючок. «Больше всего мы теряем, когда перестаём искать» — мудрость очевидная. Так как там Диоген говорил? «Я иду искать человека. Кто не спрятался — я не виноват». Я — пошёл.
…
Говорил ли я уже об «идиотизме сельской жизни»? Могу повторить: ощущение — острое и непреходящее. Первый же встретившийся абориген оказался прокурором. Я знаю, что на «Святой Руси» прокуроров нет. Но когда на мой вопрос:
— Где тут кузнецы живут? следует залп встречных:
— А на что они тебе? А ты хто? А с откудава пришёл? А зачем? А у тя серебро-то есть? А скока? А откуда? я сразу понимаю: «прокурор попался». И кто это придумал, что только евреи отвечают вопросом на вопрос? Это же общее свойство всякой местечковости. Мой честный ответ:
— Я — Ванька из Пердуновки. вызвал у туземца иллюзию присутствия на концерте «Аншлага». Или у них тут, в Елно, какой-то местный аналог юмора крутится?
— Гы-гы-гы! Ванька… Гы-гы-гы! С пер… перд… пердун… Гы-гы! Ой! Ой, не могу!
Я стоял перед этим здоровым, поперёк себя шире, аборигеном, в не очень чистой, но, явно, парадной одежде, с не очень чистым лицом и терпеливо ждал, пока эта туземная морда прекратить трясти своей не очень чистой, но празднично расчёсанной и смазанной маслом, бородой веником. Перестанет вибрировать всеми своими телесами, держась за живот, и, хотя бы, как тот чукча из анекдота, просто рукой направление покажет. Увы, где-то внутри данного несостоявшегося дорожного указателя заработал гейзер остроумия.
Заработал — на беду. На его.
«Он несёт свою беду
Прямиком в… в Караганду
Ох, обломится ему, обломается…».
— А я, слышь, ой не могу!.. чую — вонища. А оно вона!.. А оно вона чего!.. Гы-гы-гы! С Пердуновки… у-хо-хо! у-хо-хо!.. Несёт-то… Ага-га-га!.. С Перд… с Пердун…. У-хо-хо!.. С Пердуновки! Га-га-га!
Мда… Нету здесь кинематографа. И телевизор аборигенам не покажешь. И книжек хороших — мало. «Блондинку за углом» здесь не читали. Один из тамошних персонажей отличался большим носом. И бригада магазинных грузчиков, в которую он попал, начала над этой деталью внешности новичка особенно изощрённо издеваться. Они не учли одной мелочи: когда у человека есть некоторая особенность, которая служит причиной юмора окружающих, то носитель этого отличия имеет достаточно времени, чтобы понаделать домашних заготовок для достойных ответов всяким громко-ржачным.
Я отошёл на пару шагов и вежливо поинтересовался:
— А так воняет?
— У-хо-хо!.. Воняет… Ага-га-га!.. От тебя…. С Пердуновки!.. Га-га-га!
— Только я же по ветру отошёл. Так что, это от тебя самого дерьмом несёт.
— Гы-гы… Чего?!
— Чего-чего. Усрался ты, дядя. Порты, поди, полные.
«Гуси-гуси.
— Га-га-га.
В морду хочешь?
— Нет-нет-нет».
Ну, значит, получи «не по согласию».
Дядя приостановил свой «гейзер остроумия» и заворожено посмотрел на свои штаны. Попытался заглянуть себе за спину. С такой, извиняюсь за выражение, конституцией, увидеть свой зад… Потом, напряжённо прислушиваясь к ощущениям, пощупал свою задницу. Потом посмотрел на меня. «…и лицо его неприятно изменилось». Оно-то и так-то… Не Ален Делон. Этот, конечно, тоже… «не пьёт одеколон». Но исключительно — из-за наличия отсутствия. И текст дядя забыл. «Членораздельный». Только рычит. Всё громче, всё «гейзернее». В смысле: гейзер снова заработал, но матом и слюнями.
Ну вот, так и знал: «оне-с побежали-с». Отводя правую руку для исполнения ритуального приветствия. «Оплеуха» называется. Я же только вчера об этом погрустил. А они — снова… Бегает дядя плохо — медленно. А вот падает хорошо — громко.
Я не стал пытаться перехватить правый рукав и «повести» противника, как сделал на посадниковом дворе со стражником. Просто пригнулся, ушёл в сторону и, уже пробегавшему мимо «остряку-гейзеристу», ткнул дрючком под носок правой ноги. «Бздынь» — не случился, случился — «ляп». Здоровенная туша ляпнулась в дорожную пыль. И немножко проехалась на брюхе, подметая эту пыль бородой. Дорога была довольно чистая, недавние дожди тут всё помыли. Но пыль уже есть. Вот что есть, то он и собирает.
Я одного не пойму: мне что, всю оставшуюся здесь жизнь вот так и ходить, постоянно роняя местных придурков? Только потому, что их манеры поведения не соответствую привычным для меня нормам общения между взрослыми мужчинами в 21 веке? Непрерывное дуракаваляние — утомляет. И не только — дурака. Ну, хорошо, здесь дорога глинистая, а была бы булыжная мостовая? Он же и побиться мог. Как-то… жалко дядю. Или самому «ванькой прикинуться»? Закосить под местного подростка? Кланяться издаля, принимать эти «отеческие» оплеухи… С благодарностью за уделённое моему воспитанию и просвещению время. Так себя же тоже жалко! И будет ещё жальче, если я немедленно отсюда не уберусь — дядя подниматься начал.
«Гейзерист» ворочался, елозил ножками, кряхтел и пытался принять вертикальное положение, выплёвывая пыль, сопли и названия различных атрибутов православного культа. Я уже говорил, что местные ругательства воспринимаю несколько… общефилософски. Но когда меня последовательно называют тремя разновидностями резных иконостасов, то я несколько… не понимаю. Это я такой красивый? Или буду таким… «резным»? Или в меня в пять рядов картинки вставлять будут?
Дядя, наконец, поднялся и снова устремился на меня. Никогда не занимался корридой. Или — тавромахией. Попадизм — это, прежде всего, самообразование. Пришло время заполнить и этот пробел в собственном тезаурусе. Пробуем.