Александр АннинНАЙТИ, ЧТОБЫ ПРОСТИТЬ
Артист Жженов стал жертвой завистника
В 2015 году он вполне мог бы отпраздновать свое 100-летие. Колымская закалка, что ни говори! Но неожиданный и скоротечный рак легких 10 лет назад вычеркнул Георгия Жженова из списка живущих на этом свете.
Мне посчастливилось несколько раз общаться с этим эпохальным человеком – уже на самом склоне его дней. Тогда Жженов все никак не мог нарадоваться долгожданному получению просторной трехкомнатной квартиры на Зоологической улице, с гордостью водил меня по своим «хоромам».
– Смотри, у меня ведь солнышко никогда не заходит! Окна – восток, юг, запад. А по ночам… Представляешь, будто я где-то в джунглях: то слон затрубит, то птица диковинная какая-нибудь встрепенется… Днем почему-то не слышно зоопарка, а стемнело – и вот он, под боком.
Георгий Степанович показывает мне кладовую без единого окошка.
– Мне ее строители подарили, – многозначительно говорит артист. – Ее быть не должно, понимаешь? А я незадолго до заселения не утерпел, приехал поглядеть на квартиру, здесь еще рабочие что-то доделывали. Пожилой бригадир мне и кричит: «Жженов, хочешь «тещину комнату»? Тут в проекте напутали, образовалась пустота между помещениями. Ща мы тебе с мужиками дверь прорубим, будет у тебя кладовка!» Мне, прямо сказать, эта кладовка, в общем-то, ни к чему… Но очень было приятно. Я так растрогался тогда, ну как в детстве.
И я понял в тот момент, как сильно дорожит Георгий Степанович народной любовью, теплом людским, бескорыстием.
Расчувствовавшись, Жженов достает из старенького серванта бутылку французского коньяка, говорит вполголоса: «Курить я давно бросил, а вот выпить… Сейчас у нас с тобой долгий разговор будет… О прошлом. Рюмочка не повредит. Знаешь, сколько эта бутылка стоит? Тысячу долларов! В Салехарде подарили после выступления. Год назад еще. Вот сколько простояла, мне пить страшно было – это же целое состояние!»
Георгию Жженову, по его собственному шутливому выражению, удалось зримо опровергнуть известное утверждение: мол, в одну реку нельзя войти дважды. А он, дескать, ухитрился. Как так? Очень просто. Появился на свет в 1915-м под царским двуглавым орлом, большая часть жизненного пути прошла под серпом и молотом…
– И вот я снова живу в стране, у которой дореволюционный герб! – подытоживает артист. – Опять надо мною двуглавый орел.
А ведь был момент, когда казалось, что река жизни навсегда отторгла его, выбросила на колымский берег, куда власти сгоняли изгоев и смертников.
В 37-м Жженов в составе киносъемочной группы ехал через всю страну в Комсомольск-на-Амуре, сниматься в фильме об ударной стройке. По воспоминаниям артиста, это было самое радостное время в его жизни. Ранний успех в кино, счастливая женитьба на девушке-актрисе… В вагоне с ними ехал американский флотский атташе, человек веселый и общительный. Вместе выпивали, пели песни, играли в карты. Все это впоследствии стало поводом, чтобы НКВД начало «разрабатывать» молодого артиста под кодовым обозначением «Попутчик».
Когда Жженов, уже в Ленинграде, возвращался домой поздно ночью, он увидел перед подъездом «воронок» и яркий свет во всех окнах своей квартиры. 22-летний парень отказывался понимать происходящее. Но, очутившись на рассвете в «Крестах», Георгий осознал: все, дороги назад нет. Забудь прошлое, не терзайся воспоминаниями. Теперь для тебя началась другая жизнь, и надо относиться к этому спокойно, по-мужски.
Своей юной супруге, Жене, сказал во время первого и единственного «крестовского» свидания: «Считай, что я умер. Отрекайся от меня и выходи замуж за другого. Я уже никогда не вернусь».
Такое отношение к действительности помогло Жженову выжить, оставаться в строю до глубокой старости.
– Вот ты говоришь, колымская закалка… – задумчиво рассуждает Георгий Степанович. – Это вопрос сложный. Я убедился в одном: там, в лагерях, выживали люди легкомысленные, с авантюрным характером. Я видел многих сокамерников в «Крестах», потом – товарищей по бараку в лагерях, которые «доходили», отдавали Богу душу не от того, что голодали, мерзли, падали от каторжного труда, цинги… Умирали все-таки не от этого, хотя и от этого, конечно, тоже. Но самой решающей причиной смерти был внутренний разлад. Эти бедняги не сумели переварить всего того, что с ними произошло, произвести переоценку ценностей. Проще говоря, отречься от прошлого, от былого счастья.
Юный артист, уже изведавший вкус большого успеха (а он, помимо ряда фильмов, даже снялся в «Чапаеве», причем не в эпизоде, а в заметной роли – «со словами»!) воспринял случившееся как… приключение. Жестокое, бесчеловечное, но тем не менее – именно приключение, азартное испытание на прочность. Георгий с детства был воспитан на произведениях Джека Лондона, его рассказах и романах о золотоискателях крайнего Севера. Мечтал и сам пройти через подобные удары судьбы, вступить в длительную борьбу за выживание. И вот довелось…
Надо же, прямо знак судьбы: там, в Колымском краю, он наяву побывал на озере Джека Лондона, когда шоферил от прииска к прииску! Есть и такое название на карте Магаданской области…
– Во мне крепко сидело понятие о настоящем мужчине, мужике: попал в трудные условия – ну что ж, значит, таковы правила игры. Принимай их, иначе ты – мертвый человек, – сурово, без намека на игру, говорил мне Жженов.
В колымских лагерях главным было – не поддаться на два основных искушения. Во-первых, не «ссучиться», то есть не пойти в услужение к лагерному начальству. И когда молодому, но уже довольно известному артисту предложили стать хлеборезом – должность, обеспечивающая сытное существование – Жженов решительно отказался, несмотря на то, что его за это долго держали в промерзлом карцере. Дело в том, что хлеборез обязан «стучать». Жженов «стучать» просто не мог.
Во-вторых, нельзя скатываться до унижения перед блатными. И в тоже время не надо геройствовать, вступать с ними в борьбу. Важно сохранить достоинство и вместе с тем не попасть на «перо». И Жженову это удалось. Он отказывался прислуживать блатным, заваривать для них чифирь, но когда его просили почитать стихи, соглашался. И его зауважали.
Раз выпало на долю артиста непростое испытание. Его вызвали к пахану, и тот сказал: «Ты недавно был на базе, нарисуй, где там продуктовый склад, как лучше к нему пробраться». Жженов начертил подробную схему, понимая, что блатари хотят «подломить» склад. Ошибешься слегка в чертеже – и можешь готовиться к переходу в мир иной.
Через пару дней, ночью, к нему пробрался «шестерка» пахана и вручил объемистый пакет с кусковым сахаром.
– Всю лагерную науку словами не перескажешь, – говорит Георгий Степанович. – Но кое-какие советы тебе на всякий случай могу дать, ведь, как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Например, нельзя мухлевать в карты – вычислят, и ты покойник. У нас карты каким-то образом были в каждом бараке. Играли в «коротенькую» – так мы называли известную всем «буру». А в карцере, когда карты достать было невозможно, резались в «буру» на пальцах. Это еще царские каторжане изобрели. Вот смотри, научу – если доведется сидеть, то, глядишь, пригодится.
И Георгий Степанович подробно объяснил мне смысл хитроумных манипуляций.
На что же играли? На пайку хлеба, на теплые шмотки. (Жженов говорил – «шмутки», так, мол, правильней). Проиграл сегодняшнюю пайку – ставь завтрашнюю. Проиграл и ее – все, больше тебя в игру не берут. Ведь с мертвеца долг не получишь…
Стеклянная дверь распахивается, и в комнату, где мы беседуем, буквально врывается супруга Георгия Степановича:
– Жора, старый дурак! Зачем ты все это журналисту рассказываешь? Хочешь, чтоб тебя в 90 лет опять посадили?
– Лида! – возмущенно кричит Жженов. – Лида-а! Нельзя всю жизнь бояться! Нельзя, хватит уже! Хватит!
Выпроваживает плачущую жену, успокаивается.
– Помню, очередную короткую ссылку перед третьей по счету отправкой на Колыму, в лагеря, я отбывал в Норильске, – рассказывает артист. – Ну, ссылка – это, конечно, чуть ли не рай по сравнению с каторгой на приисках. А все ж таки кормиться как-то надо. На работу нигде не берут, хоть и не хватало там рабочих рук. И вот как-то иду по улице, навстречу – Кеша Смоктуновский. Я ему: что, мол, Кеша, и тебе «лапти сшили»? А он в ответ: нет, просто я хитрый, решил тут, в Заполярье, перекуковать лихолетье. Сам приехал, добровольно. Уж дальше-то, как говориться, не сошлют. И правда: в Норильске дышалось намного свободнее, чем в столицах, здесь мы меньше оглядывались и меньше боялись что-нибудь не то ляпнуть.
Смоктуновский научил Жженова, как всегда иметь кусок хлеба. Он-то, Смоктуновский, устроился в Норильске фотографом в местное ателье. Обучил этому делу Георгия Степановича, стал подбрасывать ему частные заказы: детишек поснимать на память, всякие семейные торжества… И, надо сказать, эта новая профессия оказалась надежным подспорьем в обретении куска хлеба.
Годы спустя, в конце 50-х, когда Жженов приехал в Москву устраиваться в театр имени Моссовета, он (опять-таки случайно) повстречал Смоктуновского. Пошли в ресторан – отпраздновать встречу.
– И тут я обнаружил, что не могу как следует поесть, от души, – сожалеет Георгий Степанович. – Чуть-чуть перекусил – и все, не лезет в меня больше! Навсегда отучил меня Хозяин много есть. Особенно – мясного. Ну и слава Богу, так-то оно здоровее.
На склоне лет выделили Жженову дачный участок в Жуковке – самое престижное место подобрали всенародно любимому артисту!
– А когда я пришел в Моссовет окончательно оформлять участок, мне там и говорят: конечно, хорошее место, только ведь там за каждым деревом гэбист прячется… Вам, Георгий Степанович, еще не надоело? Я как услышал это, так сразу отказался от Жуковки. Взял участок под Икшей, во «вдовьем поселке» летчиков-испытателей. И первым делом принялся строить себе баньку: добротную, по всем правилам и традициям народным. За семнадцать лет лагерей и ссылок так намерзся, что все никак не могу отогреться.