Мальчишка вскочил. В темноте его глаза горели ужасом.
— Я... Я... хотел... Но я... Как?.. Их же много... Командир... Я не мог. Вот сейчас я и пришел, чтобы помочь. Правда. Чтобы помочь.
—Ты пришел, чтобы помочь? — медленно и торжественно провозгласил Гард. — Ну так помоги мне: верни мне мое второе лицо и мою вторую кожу, — на мгновение комиссар задумался и добавил спокойно. — Ладно, без лица обойдусь. Ты мне, главное, кожу верни.
Ни слова не говоря, Корнелиус направился к домикам.
«Слава Богу, подействовало!» — радостно подумал Гард.
Но на полдороге Корнелиус развернулся и двинулся обратно.
— Я все-таки хочу спросить, — вздохнул он. — Вот если ты — Посланник Божий, то почему не можешь... Ну... совершить какое-нибудь чудо... Уничтожить тех, кто унижал тебя, и обрести свою вторую кожу? Почему?
«Почему люди совсем не хотят верить в Бога? — подумал комиссар. — Им обязательно нужны чудеса. Никаким проповедям Христа люди не поверили бы, если бы Он не совершал чудес: не превращал бы воду в вино, не исцелял бы больных... Не словам люди верят, не Божьим истинам, а только чудесам».
Мысль была хорошая, но пришла некстати. Не о возвышенном сейчас надо было думать, о насущном.
Гард подошел к Корнелиусу, положил руки ему на плечи и рывком усадил на землю.
Корнелиус рухнул. Хорошо. Встряска парню не помешает.
—Ответствуй мне, — басом священника выговорил Гард. — Хочешь ли ты после смерти лучшей жизни?
— О, да, — выдохнул Корнелиус.
— Понимаешь ли ты, что эту лучшую жизнь надо заслужить?
— Конечно.
— Отдаешь ли ты себе отчет в том, сколько грехов лежит на тебе?
Парень задумался, будто вспоминая свои грехи, и прошептал:
-Да…
— Так разве же не будет чудом то, что одним своим поступком, одним коротким действием ты искупишь все грехи свои и обеспечишь себе после смерти лучшую жизнь? Разве не чудо то, что ты — простой римский парень — можешь помочь Божьему посланнику? Какого еще чуда ты требуешь? О каком чуде говоришь? Что еще надобно тебе, неблагодарный?
Речь комиссара произвела на Корнелиуса сильное впечатление: он упал на колени, подполз к комиссару и стал целовать ему ноги.
Это было слишком.
Гард отодвинулся и, воздев две руки к небу, провозгласил торжественно:
— Истинно тебе говорю: кто помог Божьему посланнику, тот помог себе. Иди же и верни мне мою вторую кожу и второе лицо. Главное — кожу, в ней — моя жизнь.
Корнелиус вскочил и помчался к домикам. Он знал, где находится комбинезон, и сразу направился туда, куда надо.
«Только бы все получилось», — взмолился Гард.
Не прошло и пяти минут, как комиссар увидел мальчишку, который на вытянутых руках нес его комбинезон. Сверху лежал шлем.
Корнелиус шел медленно и торжественно.
«Интересно, — подумал комиссар, — что испытывает человек, несущий в руках кожу Божьего посланника?»
И еще он подумал: «Шлем сейчас скатится, точно скатится. И зачем я только сказал ему про этот шлем? Мне маяк нужен, только маячок».
Тут шлем и скатился.
И не просто так скатился, а ударил по ноге спящего охранника.
Охранник тут же вскочил и, увидев Корнелиуса с его поклажей на руках, заорал истошно:
— Тревога!
И тут же из всех домов посыпались люди: римские воины умели просыпаться мгновенно и, не раздумывая, бежать навстречу опасности.
Времени на размышления не оставалось: либо бежать сейчас, либо сбежать уже не удастся никогда.
Гард вскочил. Бросился на того охранника, который оказался ближе других. Вытащил у него из-за пояса нож и всадил ему в шею.
Охранник, не ожидавший от истощенного узника такой прыти, даже не успел сообразить, что случилось.
Гард выхватил из ножен охранника меч и, с мечом в одной руке и окровавленным ножом в другой, бросился бежать в пустыню.
Сзади слышались голоса:
— Стой! Стой, куда? Стой немедленно!
И понял, что пустыня — это такое место, где спрятаться невозможно.
Он один посреди пустынного пространства.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Стрела противно просвистела около уха. А над плечом просвистело копье. Не менее противно.
Римляне выскочили из домиков без своих тяжелых доспехов: ничто не мешало им бежать, а бегали они быстро.
Конечно, Гард имел какую-то фору. И темнота должна была ему помочь, но все это — временно, ненадолго и ненадежно.
И если уж смотреть правде в глаза — а куда ей еще смотреть? — то спасти комиссара могло только чудо. В конце концов, не могут же чудеса все время быть неприятными, пора бы и хорошему чуду случиться.
Почему бы ему не случиться сейчас? Очень было бы кстати.
Сквозь толстый слой песка и камня Гард слышал удаляющиеся голоса.
Пустыня была голой, каменистой, в общем — отвратительной. Но, к счастью, недавняя буря насыпала на голое пространство кучи песка и камня.
Одна из таких куч оказалась довольно большой. В нее можно было зарыться, затихнуть и молить Бога о чуде.
Так комиссар и сделал. Тем более что иного выхода не было.
Откуда только силы взялись! Он мгновенно — ножом, мечом, руками — вырыл нору в песочно-камен-ной горе, залез в нее и засыпал себя.
«Я уже заживо погребен, — подумал Гард. — Нехорошая метафора».
Песок забился всюду: в нос, в глаза, в уши... Голоса римлян затихли, но комиссар продолжал сидеть, опасаясь, что воины притаились в засаде.
Когда дышать стало совсем уже невозможно, Гард начал осторожно выбираться из укрытия.
Первые лучи солнца уже окрасили пустыню в неестественно красный цвет, пейзаж здорово напоминал марсианский. Было невероятно холодно. Солнце поднималось нехотя, лениво — кому охота утром вставать? И так же нехотя, лениво и постепенно теплело вокруг.
Надо быстро куда-то двигаться. Потому что очень скоро он начнет умирать от жары. Буквально умирать: без еды, без воды, одинокий путник, заблудившийся в пустыне.
Но Гарду не было страшно, ему было все равно. Он не знал, куда идти и что делать. План жизни не выстраивался.
Да и какой, собственно, мог быть план? Отыскать отряд римских безумных солдат и снова попробовать украсть у них комбинезон с помощью Корнелиуса?
Корнелиус вряд ли будет ему помогать, потому что чуда в его жизни так и не произошло. Да и потом, Корнелиуса, скорей всего, уже убили как предателя.
«Удивительное дело, — подумал комиссар, — я нахожусь в прошлом чуть больше суток. Два человека из-за меня уже погибли, а одного я сам убил. И при этом ничего хорошего не сделал. Совсем ничего. Виноват ли я? Да нет. Просто я — человек, который несет смерть. Очень скоро принесу ее себе самому. Вот и всё».
Так патетически комиссар не размышлял никогда. Видимо, солнце действовало. От его утренней лени не осталось и следа — шпарило все сильней. Пустыня была голой, как пустыня. Никаких укрытий. Гард понял, что скоро умрет от солнечного удара. Тоже, конечно, перспектива. Но безрадостная.
Радостной перспективы не отыскивалось. Комиссар шел просто так. Без цели и смысла. Шел, чтобы идти, а не сидеть. Потому что упасть в песках первого века нашей эры и ожидать, пока тебя поджарит солнце, было уж совсем нелепо.
Гард вспомнил лицо префекта... Когда он видел его? Позавчера? Кажется, что с тех пор прошла целая жизнь. Почему он так поступил с ним, верным комиссаром полиции? Ради чего бросил на смерть?
Вот ящерка побежала в свою нору. Ей хорошо: у нее здесь есть дом.
Вон мелькнул хвост змеи. Надо бы наступить на змею. Она ужалит. И конец.
Зачем змея? Сядь и жарься, как будто ты цыпленок табака.
Нет. Встать. Идти. Надо идти.
Зачем? Зачем идти? Чтобы не сидеть. Идти надо, чтобы не сидеть. И — хватит об этом.
Шаг. Еще один. Ноги горят. Голова пылает. Душа полыхает. Все горит, пылает и полыхает.
Выход есть? Хороший вопрос: есть ли выход из пустыни? Ответ: выхода из пустыни нет.
Как же нет? Есть! Это — выход в небо.
Интересно, на том свете я окажусь среди тех, кто умер в двадцать первом веке или в первом? Опять хороший вопрос.
Куда он идет? Зачем? Кто он такой вообще? Комиссар Гард, посланный в прошлое, чтобы выяснить, как, кто и для чего распял Иисуса Христа?
Ничего он не выяснит. Не успеет. Комиссар Гард провалил задание. Впервые в жизни.
Да и какой он, к черту, комиссар? Он — иудей, спасающийся из римского плена и погибающий в пустыне...
Он, комиссар Гард, иудей? Бред какой-то...
Мысли путаются. Или слипаются от жары. Или и то и другое? Какая разница...
А... может, он — просто раб Божий? Которому Бог показывает, кто здесь настоящий Господин и что без Его, Господина, воли не может ничего происходить?
Скорее всего, так оно и есть.
«Надо было в церковь пойти перед карамболем, — подумал Гард, — а я, дурак, не пошел».
А может быть, надев лохмотья Азгада, он сам стал Азгадом? И умрет, как Азгад. Придет к Богу, и Бог скажет:
— Здравствуй, Азгад! Как там у вас вообще жизнь в первом веке нашей эры?
А он Ему ответит:
—Зачем ты так поступил со мной, Господи? Зачем? Зачем привел Ты меня в прошлое человечества? Зачем заставил сеять вокруг себя смерть? Зачем Ты вообще создал меня, Господи? А может быть, Ты это сделал, не подумав, сгоряча? Мол, надо кого-то создавать, вот Ты меня и создал? А потом спросил Себя (кстати, интересно, а Бог Сам с собой разговаривает?): «Для чего Я его создавал? Не нужен он вовсе — ни в двадцать первом веке, ни в первом! Лучше-ка уничтожу Я его таким изощренным способом, чтобы интересней было. Если в жизни этого комиссара не было никакого интереса, так пусть он будет хотя бы в смерти...»
А сам Азгад где будет в это время? Голый Азгад, спрятавший какую-то неясную Весть, которая, видишь ли, несет людям Истину?
Впрочем, теперь уже не принесет. Так и будете, дурачки, жить без Истины. Потому что только я, комиссар полиции Гард, знаю место, где находится Весть. Больше никто не знает. А я умру.
От жары мысли таяли в голове и расползались бессмысленными лужами. Сосредоточиться не получалось. Ни на чем. Ни на ком. Ни на Боге. Ни на себе. Ни на префекте полиции. Ни на чем. Ни на ком.